Повести и рассказы - Мильчаков Владимир Андреевич - Страница 44

• Предыдущая
• 44/127
• Следующая

«Голуби!» — подумал Алексей, осторожно шагая по перепачканному полу к одному из окон.

Здесь, в мечети, было темно и холодно, а там, за окном, сиял солнечный, совсем не февральский, жаркий день.

Прямо перед окном лежало кладбище, затем — отлогий спуск с холма, а еще дальше — долина селения Бустон. «А от мечети до Бустона совсем близко, — подумал Алексей. — Если по прямой — метров сто пятьдесят, не больше. А по тропинке через поле — чуть не километр».

Трассу канала из окна не было видно. Ее закрывали боковые стены мечети, и трудно было представить себе, что рядом с этим сонным пейзажем кипит напряженная работа огромного человеческого коллектива. Не верилось, что в сотне метров от холма десятки тысяч людей прокладывают дорогу воде, создают огромный канал.

Над головой Алексея осторожно шуршали крыльями голуби. Алексей в детстве был страстным голубятником. Любил, послав в воздух своих пернатых друзей, часами следить за их то плавным, то стремительным полетом.

И сейчас ему захотелось нарушить могильную тишину мечети живым шелестом распахнутых в полете крыльев. Засунув в рот два пальца, он засвистел резким и заливистым мальчишеским посвистом.

Под куполом поднялся птичий переполох. Но Алексей уже не обратил на него внимания. Другое поразило его. Ехавший верхом на осле по тропинке вдоль подножия холма узбек-крестьянин замолотил толстой палкой по крупу животного. Но осел, видимо, не разделяя испуга хозяина, заупрямился и совсем остановился посреди тропинки, высоко взлягивая задними ногами после каждого удара палкой. Единоборство упрямого животного со своим хозяином было настолько комично, что Алексей громко захохотал.

Седобородый крестьянин, как ужаленный, скатился с осла, и, толкая его сзади, нещадно лупя палкой по бокам, заставил, наконец, упрямца пуститься рысью. Так они и удалились по тропинке в Бустон: впереди, недовольно потряхивая ушами, трусил осел, за ним, все время со страхом оглядываясь на мечеть, спешил хозяин.

«Чего он так испугался?» — все еще смеясь, подумал Алексей и вдруг сразу посерьезнел от поразившей его мысли. — «Значит, народ Бустона и в самом деле напуган ночными воплями из мечети. Этот бедняга мой свист и хохот тоже принял за загробные голоса», — догадался Алексей. Веселость его как рукой сняло.

Видимо, пустая мечеть служила хорошим резонатором, и голос человека, кричавшего в окно, мог быть слышен далеко, а главное, звучал необычно, не по-человечески.

Хмурый, сразу посуровевший, вышел Алексей из мечети, пересек кладбище, спустился с холма и кружной тропинкой, с которой только что убежал перепуганный крестьянин, вернулся к себе на участок.

Работы шли, как обычно. Но Алексею сейчас казалось все не таким, как вчера. Ему казалось, что колхозники работают без огонька, что у людей какой-то смущенный вид, что меньше, чем обыкновенно, смеха и шуток, что кое-кто перешептывается между собой, стараясь это сделать так, чтобы он, десятник, уже успевший подружиться со всеми колхозниками своего участка, ничего не заметил.

Во всем этом Алексей винил прежде всего самого себя. «Прошляпил, — огорченно думал он. — Не сумел вовремя разобраться… Чутье потерял. Решил, что все хорошо и бдительность по боку. Шляпа!»

Спустившись в ложе будущего канала, он шел хмурый, недовольный самим собою.

— Эй, товарищ десятник! Зачем печальный ходишь? От своей девушки писем не получаешь? Иди сюда, говорить будем, веселее будет! — раздался позади Алексея дружеский голос.

Алексей оглянулся. Алим Мусатов, веселый двадцатилетний крепыш, комсорг из колхоза имени Кирова, встав на одно колено, прилаживал к своему кетменю новую рукоятку.

Кировцы приехали на стройку из района, лежащего в противоположном конце Ферганской долины, как, впрочем, и все другие колхозники, работавшие на участке Алексея. Эти колхозы не получали для себя никакой непосредственной пользы от строительства. До их полей не дойдет вода нового канала, да они и не нуждались в этой воде. Земли колхоза кировцев и всех соседних с ним колхозов лежали в полосе давно орошенной земли. Колхозы там были богаче — редкий не миллионер. Но на борьбу за обводнение засушливых районов поднялся весь народ республики, прислали своих людей и колхозы, никогда не страдавшие от безводья. Их бригады были снаряжены лучше других, более организованны, чем бригады маломощных колхозов, страдавших от недостатка воды. Алексею особенно нравилась дружная, крепко сколоченная бригада кировцев. Увидев Алима, он широко улыбнулся и подошел к нему.

— Что сидишь? Устал? — осведомился он, нарочно делая вид, что не замечает, чем занят Мусатов.

— Зачем устал? — обиженно заговорил Алим. — Разве не видишь, кетмень сломался. Тут такая земля… второй раз кетмень ломается. Совсем как камень, земля…

Взглянув в лицо Алексею, Алим догадался, что десятник шутит, и снова весело заговорил:

— А я думал, ты серьезно говоришь, что Алим устал. Обидно очень стало. Подожди пять минут — увидишь, как я устал. Сам увидишь, — и Алим снова склонился над кетменем.

Алексей сел на землю рядом с кетменщиком.

— Послушай, Алим, — заговорил он, понизив голос, хотя их никто не подслушивал, — все кругом были заняты своим делом. — Ты видел старика, который ходит и табак продает? Оборванный такой старик и всегда ворчит.

Алим поднял голову и внимательно посмотрел на Алексея.

— Старик? Видел! Это плохой старик, сумасшедший.

— Почему сумасшедший? — удивился Алексей. — Он, по-моему, нормальный. Только старый и, кажется, бедный. А чем он плохой?

— Ругается все. Канал не любит. Пугает, — отрывисто проговорил Алим. — Сумасшедший потому, что вперед ничего не видит. Все назад смотрит.

— Почему же ты, Алим, ничего мне не сказал про этого старика? Про то, что он пугает, — недовольным тоном попенял Алиму Алексей.

— Не сердись, пожалуйста, — примирительно ответил Алим. — Зачем тебе говорить? У тебя другие дела есть. Мы тоже не дураки. Сами сказали, что надо.

— А что вы ему сказали?

— Мы ему сказали… вон дядюшка Аширмат сказал, — поправился Алим, кивнув в сторону бригадира, — что если старый шакал опять придет, мы его в землю закопаем. В дамбу закопаем. Он сильно рассердился, плеваться стал, — рассмеялся, припомнив этот разговор, Алим. — Однако испугался. Больше не придет.

— Не придет? — переспросил Алексей.

— Не придет, — уверенно подтвердил Алим.

— А ты его откуда знаешь? — полюбопытствовал Алексей.

— Я? — удивился Алим. — Совсем не знаю. Дядюшка Аширмат говорил, что раньше старик большим человеком был, святым считался. Потом в тюрьме сидел долго. Теперь так живет, не работает.

— У кого же он живет? У родных?

— Нет, родных, наверное, нет. Он не здешний. Наверное, его еще святым считают… кто-нибудь. Они и кормят.

Помолчали.

— Алим, ты в Бустоне бывал? — спросил Алексей, еще более понизив голос.

— Нет, ни разу не был. В Бустоне живут бригады из колхозов «Красный Октябрь», имени Ворошилова, тоже из нашего района. А нам места не хватило. Бустон — совсем небольшое селение. Мы себе землянки вырыли.

— Ты слышал ночью крики из мечети на кладбище? — в упор задал Алексей вопрос.

Алим весело рассмеялся.

— Слышал, конечно, слышал. Ты не думай, Алексей Степанович, что кировцы каждому ослиному крику поверят.

— А бустонцы?

— Там сейчас народу мало. Одни женщины да старики, — уклончиво ответил Алим. — Бригада бустонского колхоза далеко отсюда работает. Где-то за Наманганом.

— Ну, вот. Старики да женщины, наверное, поверили. Как ты думаешь, Алим?

— Наверное, поверили, — согласился комсомолец.

— Плохо это.

— Конечно, плохо.

— Знаешь что, Алим? Нам это дело так оставить нельзя. Ты приходи сегодня после ужина сюда, сходим в мечеть, посмотрим, кто там таким делом занимается, ну и… понимаешь?..

— Понимаю, — ответил Алим, откладывая исправленный кетмень и поднимаясь с колен. — Мы двое придем. Я и дядя Аширмат. Только после ужина поздно будет. Как стемнеет, мы и придем. Ты правильно сказал, Алексей Степанович. Это дело кончать скорей надо.

• Предыдущая
• 44/127
• Следующая