Джон Рональд Руэл Толкин. Письма - Толкин Джон Рональд Руэл - Страница 123

• Предыдущая
• 123/176
• Следующая

. Но Святое Причастие я полюбил с самого начала — и милостью Господней любви этой так и не утратил: но увы! — я показал себя недостойным. Плохо я вас воспитал; мало с вами разговаривал. Из греховности и лености я почти забросил религиозную практику — особенно в Лидсе, и в доме 22 по Нортмур-Роуд[400]

. Не для меня Небесная Гончая{Аллюзия на стихотворение Ф. Томпсона (1859–1907) «Небесная гончая»: это автор ская исповедь о том, как Господь настигает бегущую от него душу.}; мой удел — неумолчный, немой призыв Дарохранительницы и ощущение терзающего голода. О тех днях я горько жалею (и страдаю за них так терпеливо, как только мне дано); главным образом потому, что оказался плохим отцом. Теперь же я непрестанно молюсь за вас всех, чтобы Целитель (Haelend, как обычно называли Спасителя на древнеанглийском) исцелил мои недостатки и чтобы никто из вас не переставал восклицать: «Benedictus qui venit in nomine Domini»[401]

.

* * *

Co своими недугами я временно справился и чувствую себя так хорошо, как только позволяют мои старые кости. Все больше деревенею — почти как энт. Мой катар неизменно со мною (и никуда уж не денется) — следствие сломанного (и не залеченного как следует) носа во времена школьного регби. Достойный доктор Толхерст[402]

убеждает меня не принимать ни лекарств, ни вспомогательных средств; за исключением тех, что время от времени специально выписывает врач: то есть когда в особо уязвимых и ослабленных областях поселяется какая-то определенная инфекция…..

Мне страшно интересно все то, что ты рассказываешь про М[айкла] Дж[орджа][403]

и «англосаксонский». С нетерпением жду дальнейших известий. Я (конечно же) не в силах понять, с какой стати англосаксонский может казаться трудным — тем более для людей, способных выучить хоть какой-то язык (в придачу к родному). Во всяком случае, он ничуть не сложнее немецкого и куда проще, чем, скажем, совр. французский. А уж куда там латыни с греческим! И тем не менее отлично помню, как старина Оливер Элтон (некогда прославленный специалист по английской литературе, но при этом еще и «лингвист», переводчик с русского) написал мне после моего выступления по радио в тридцатых годах[404]

, говоря, что я, по всей видимости, понимаю язык, который он считает труднее русского. У меня такое просто в голове не укладывается; но похоже, что «англосаксонский» — это своего рода «пробный камень», помогающий отличить настоящих лингвистов (тех, кто любит и изучает Язык) от прагматиков-пользователей. Надеюсь, М. Дж. принадлежит к первой разновидности. Ну, да у него и других талантов более чем достаточно.

Только не заговаривай со мной о «подоходном налоге», или я просто лопну от ярости. Эти люди присваивали все мои литературные заработки до тех пор, пока я не вышел на пенсию. А теперь, даже при наличии льготы (держу пари, мистер Каллахан[405]

эту льготу вскорости отменит), согласно которой с дохода от гонорара налог на сверхдоходы не платится (в пределах моих заработков), в будущем январе меня обжуливают на такую сумму, что здорово скажется на моем желании оделить по-настоящему щедрыми дарами каждого из вас. Однако что-нибудь да я для вас сделаю…..

Досадно, что я не набрел на свою рудную жилу до 39 года[406]

! Но лучше поздно, чем никогда…..

251 К Присцилле Толкин

Написано через четыре дня после смерти К. С. Льюиса.

26 ноября 1963

Сэндфилд-Роуд 76, Хедингтон, Оксфорд

Дорогая моя!

Спасибо огромное за письмо….. До сих пор я чувствовал себя так, как и полагается человеку в моем возрасте — как старое дерево, что теряет свои листья один за другим: а вот теперь ощущение такое, будто мне подрубили самые корни. Горестно это, что в последние годы мы настолько отдалились друг от друга; но времена близкого общения мы оба бережно хранили в памяти. Нынче утром я заказал мессу, и был на ней, и прислуживал; присутствовали также Хавард и Дандас Грант[407]

. Заупокойная служба в Святой Троице, церкви Хедингтон-Кворри, прихожанином которой был Джек, была совсем скромная; пришли только близкие друзья и кое-кто из Модлина, включая ректора. Чтение зачитывал Остин Фаррер. Похоронили его под лиственницей в углу церковного кладбища. Из «родственников» был только Дуглас (Грешем)[408]

. Уорни не пришел, увы! Видел в числе прочих Оуэна Барфилда, Джорджа Сэйера и Джона Лолора[409]

(это ему в плюс). Крис, ходил с нами. В воскресенье в Модлине, в 2.15 состоится официальная поминальная служба.

Как мило с твоей стороны написать, родная моя…..

Благослови тебя Господь,

Папа.

252 Из письма к Майклу Толкину (черновик)

Не датировано; ноябрь или декабрь 1963.

Извини, что не ответил на твои письма раньше; 22 числа умер Джек Льюис, и я был целиком поглощен этим. Кроме того, пришлось отвечать на письма: многие до сих пор причисляют меня к его ближайшим друзьям. Увы! — это не так вот уже лет десять. Мы отдалились друг от друга сперва из-за внезапно появившегося Чарльза Уильямса, а потом из-за его брака. О котором Льюис мне так и не сообщил: я узнал о нем спустя много времени после события как такового[410]

. Но мы друг перед другом в великом долгу, и эта связь жива, жива и глубокая привязанность, ею порожденная. То был великий человек; сухие официальные некрологи царапнули лишь по самой поверхности, кое-где погрешив против истины. Они — лишь подтверждение тому, сколь мало правды порою содержится в литературных отзывах, поскольку написаны они были еще при его жизни. Льюис познакомился с Уильямсом только в 1939 г., а в начале 1945 г. Уильямс умер. «Космическая» трилогия, приписываемая влиянию Уильямса, по сути своей, образу мыслей Уильямса абсолютно чужда. Она была задумана за много лет до того, когда мы решили «разделиться»: ему выпало писать о путешествии в пространстве, мне — о путешествии во времени. Свою книгу я так и не закончил[411]

, но кое-что из нее (тема Нуменора-Атлантиды) со временем вошло в мою трилогию.

Даты публикации порою вводят в заблуждение. «Переландра» датируется 1943 годом, но к этому периоду не принадлежит. Влияние Уильямса на самом деле проявилось только с его смертью: «Мерзейшая мощь», последняя часть трилогии (хотя сама по себе она, на мой взгляд, хороша), как мне кажется, трилогию испортила. Кроме того, я криво поулыбался сообщению о том («Д. телеграф»), что «сам Льюис никогда особо не любил «Письма Баламута» — его бестселлер (250,000). Льюис посвятил его мне. Я все гадал, почему. Вот теперь-то я знаю (утверждают они).

253 Из письма к Рейнеру Анвину 23 декабря 1963

Было решено, что новое издание в мягкой обложке (см. ) выйдет под названием «Дерево и лист». Рейнер Анвин спрашивал, не посоветует ли Толкин какой-нибудь подходящий рисунок дерева для обложки, возможно, заимствованный из средневекового манускрипта.

Я очень рад, что вы предложенное название одобрили. Средневековые манускрипты (как подсказывает мне не слишком-то богатый опыт) в деревьях не сильны. Среди моих «бумаг» найдется не один вариант мифического «древа», что то и дело возникает в те минуты, когда меня тянет на придумывание узоров. Они цветные, проработаны в деталях и больше подходят для вышивания, нежели для печати; и на дереве, помимо листьев разной формы, красуется немало цветов, мелких и крупных, обозначающих стихотворения и основные легенды[412]

…..

Да — «Сильмариллион» вновь разрастается в моих мыслях (я не имею в виду, становится еще больше, но опять одевается листвой и надеюсь, что цветами). Однако я до сих пор не закончил с «Гавейном» и т. д. Тяжкий выдался год, бесконечно приходилось отвлекаться, устал невероятно, и теперь — завершающий удар — смерть К. С. Л.

• Предыдущая
• 123/176
• Следующая