Колумб - Sabatini Rafael - Страница 27

• Предыдущая
• 27/74
• Следующая

Беатрис замерла, пальцы её сжались в кулачки.

— Если со мной что-то произойдёт, Беатрис, вам надлежит сделать следующее, — продолжал Колон. — Вы возьмёте эту коробку и отнесёте её дону Луису де Сантанхелю, казначею Арагона. Я предупрежу Бенсабата, что в случае моей смерти вы вправе распоряжаться всеми моими вещами.

Беатрис вцепилась ему в руку, прервав его.

— Нет, нет! — выкрикнула она.

— Подождите, дайте мне договорить. К карте я приложу письмо для дона Луиса де Сантанхеля, в котором поручу продать её их величествам, чтобы кто-то ещё с её помощью открыл новые земли, которые принесут славу и богатство Испании. Дон Луис, я уверен, возьмёт за карту хорошую цену. Половина этих денег позволит вам жить в достатке. Другая половина отойдёт моему маленькому сыну. Он сейчас в Палосе, в монастыре Ла Рабида.

— Матерь Божия! — воскликнула Беатрис с такой душевной болью, что Колон вздрогнул.

Глаза её превратились в чёрные озёра на бледном, как мел, лице. Лишь на мгновение выдержала она его взгляд, а затем разрыдалась, опустив голову.

Колон ничего не понимал.

— Ну почему, Беатрис? Почему? — Он нежно обнял её. — Зачем эти слёзы? Это же самые обычные меры предосторожности. Я, конечно, не верю, что со мной что-либо случится, но вдруг… И я не могу не позаботиться о вас…

— Мне стыдно, — рыдала она. — Так стыдно.

— Стыдно? Чего здесь стыдиться?

— Моей никчёмности.

Колон лишь крепче прижал её к себе.

— Для меня вы дороже всех богатств Индий.

— Вы не понимаете. — Она подняла голову, а затем порывисто обняла за шею, спрятав лицо у него на груди.

Колон открыл дверь, и Бенсабат, шаркая ногами, по обыкновению внёс в комнату гостя медный поднос с завтраком: хлеб, сыр, оливки, финики и кувшин с крепкой малагой.

Поставив поднос на краешек стола, на котором всё ещё лежала карта, над ней работал Колон, когда пришла Беатрис, старик огляделся и сразу же заметил синий женский плащ, брошенный на диванчике. Он посмотрел на Колона, одетого в рубашку и панталоны, чуть поклонился.

— С добрым утром, сеньор Колон.

— С добрым утром, Хуан.

Бансабат указал на поднос.

— Ваш завтрак. И письмо, которое прислал с посыльным дои Луис де Сантанхель.

Колон кивнул. Бенсабат переминался с ноги на ногу, кося глазом на задёрнутую портьерой нишу, где стояла постель.

— Сегодня утром вам больше ничего не нужно, сеньор?

— Больше ничего, Хуан.

— Да, есть новости! Говорят, что их величества через день или два покинут Кордову и отправятся в Вегу. Туда прибыли свежие войска. Осада вступает в решающую стадию, и поговаривают, что ещё до Рождества христианский крест сменит полумесяц над стенами Гранады.

— Ясно, — рассеянно кивнул Колон. Ему-то хотелось, чтобы Бенсабат поскорее ушёл.

— Есть и плохие новости, — не унимался портной. — Этим утром из реки выловили идальго, мёртвого, как Магомет, с разбитой головой. Очень знатного идальго, графа Арияса, племянника главного инквизитора Кордовы.

Колон почувствовал, как учащённо забилось сердце. Услышал он, а может, ему почудилось, как ахнули за портьерой. Внешне, однако, он оставался совершенно невозмутим, а глуховатый Бенсабат, естественно, ничего не расслышал.

— Бедняга, — вздохнул Колон. — Упокой Господи его душу.

— Аминь, сеньор! Аминь! — портной перекрестился, как требовала того его новая религия. — Пока неясно, то ли он разбил голову при падении, то ли его сначала ударили по голове, а уже потом сбросили в реку. Важный господин, этот граф Арияс. Умный, образованный. Его будет недоставать нам.

— Несомненно, — кивнул Колон и взял с подноса письмо. — Вы можете идти, Хуан.

Бенсабат, поняв наконец, что он лишний, вышел из комнаты.

Едва за ним закрылась дверь, откинулась портьера, и из ниши выскользнула Беатрис.

— Я слышала. — Её глаза раскрылись в испуге.

— Граф Арияс… — Он погладил головку Беатрис, приникшую к его плечу. — Бедняга. Я закажу мессу за упокой его души. Если бы не он, ты не пришла бы ко мне вчера вечером.

— Как мы теперь знаем, избежать этого нам бы не удалось.

— Согласен, не удалось бы, но так это произошло раньше. Или ты сожалеешь об этом?

— Нет, — искренне ответила Беатрис. — И никогда не буду сожалеть.

— Клянусь Богом, я не дам тебе повода. — Колон наклонился и поцеловал её. — Теперь я буду заботиться о тебе. Сядь сюда. — Он пододвинул ей стул, смахнул карту на диванчик, поставил перед Беатрис поднос. — Подкрепись, дитя моё. А Индии могут подождать.

Его, словно юношу, переполняла энергия. Глаза горели ярким огнём. Говорил он без умолку.

— Это бедное жилище, но всё же — крыша над головой. Оно в полном твоём распоряжении. Когда же я вернусь из земель великого хана, где дома кроют золотом, ты переселишься во дворец, достойный твоей красоты. А пока придётся тебе побыть драгоценным камнем в простенькой оправе.

Колон прервался, чтобы налить ей вина.

— Отчего ты такая серьёзная, Беатрис?

— От твоих слов поневоле станешь серьёзной.

— Тогда мне лучше помолчать. Я хочу, чтобы ты улыбалась. Или ты несчастлива? Ты не испытываешь дурного предчувствия, доверяя себя такому бродяге, как я?

— Милый мой! — воскликнула Беатрис, отметая подобные мысли.

— Если это означает, что не боишься, то тогда всё хорошо. — И Колон тоже принялся за еду. С набитым ртом распечатал он письмо, и глаза его засияли ещё сильнее.

— Доктора из Саламанки, о которых я говорил тебе вчера, прибыли в Кордову, чтобы вынести решение по моему предложению. Я должен немедленно предстать перед ними. Их величества желают, чтобы я узнал результат до их отбытия в Вегу. Немедленно, но только не завтра, предупреждает дон Луис, ибо завтра — праздник тела Христова. И… ха-ха!.. Хитрый казначей советует мне принять участие в процессии со свечкой в руке, чтобы расположить к себе теологов, из которых и состоит высокая комиссия. Теологи, судящие о космографии! Смех, да и только. Посмеёмся, Беатрис. Всё это столь же забавно, как увидеть космографа, проповедующего на аутодафе.

Однако ни этой шуткой, ни чем другим ему не удалось развлечь Беатрис. Ела и пила она мало, мысли её, похоже, были далеко-далеко. Наконец Колон прямо спросил её:

— Что-то тяготит тебя, Беатрис?

Она выдавила из себя улыбку.

— Мысль о том, что мне пора идти. Уже день на дворе. Загарте будет волноваться. — Она встала.

Колон помог ей надеть плащ.

— Когда я снова увижу тебя, дорогая моя?

— Когда захочешь. Я буду ждать твоего прихода.

— Нам ещё столько надо сказать друг другу. Так много, что мне кажется, мы никогда не наговоримся.

Он поцеловал Беатрис, и та, низко надвинув капюшон, ушла.

Быстрым шагом добравшись до таверны Загарте, она пересекла пустынный двор и поднялась по лестнице. Беатрис открыла дверь своей комнаты, переступила порог и чуть не вскрикнула, увидев сидящего за столом мужчину. Тот поднял голову, и она подавила крик, узнав Галлино.

— Что вы тут делаете? — сурово спросила Беатрис.

Галлино встал и шагнул ей навстречу.

— Дожидаюсь тебя, дорогуша. И того, что, я надеюсь, ты мне принесла.

Его грубый голос мгновенно вернул Беатрис к реальности.

— Ничего я не принесла, — прошептала она.

— Как это ничего? — Его маленькие глазки впились в её лицо. — Что значит «ничего»? Закрой дверь! — приказал Галлино. Его взгляд гипнотизировал Беатрис, и она послушно выполнила требуемое. — Как же так, девочка моя? Ты пошла, чтобы предупредить его, и осталась на ночь, чтобы он мог отблагодарить тебя. Ты не могла потратить это время впустую. Ни в коем случае. — Он помолчал. — Ну?

— Повторяю, я вам ничего не принесла.

— Ага! — Галлино подступил к ней вплотную. — Но откуда столь вызывающий вид? Что это должно означать? — Он больно схватил её за руку, глазки его злобно блеснули. — Уж не свалилась ли ты в ту яму, что вырыла для него? Не поддалась ли чувствам? Не приняла ли нас за дураков?

• Предыдущая
• 27/74
• Следующая