Вернейские грачи - Кальма Н. - Страница 25

• Предыдущая
• 25/86
• Следующая

Госпожа Фонтенак пожевала губами: американцы… американские продукты… яичный порошок, сало, колбаса… Кстати, о продуктах: надо бы съесть чего-нибудь перед приходом этого американца.

— Антуан, что у нас на завтрак? — томным голосом осведомилась она.

— Яичко, сударыня, — сказал слуга. — Прикажете всмятку или в мешочек?

— Всмятку. И… дайте побольше хлеба, — попросила госпожа Фонтенак.

Пока Антуан приготовлял завтрак, хозяйка замка с волнением думала, удастся или не удастся сбыть американскому любителю искусства фальшивого Рембрандта. Госпожа Фонтенак хорошо помнила, как однажды в замок приехал приглашенный ее супругом известный знаток искусства Родэ и как господин Фонтенак уговаривал его за большую сумму выдать сертификат «Рембрандту».

— Не могу, господин Фонтенак, это против моей совести, — сказал тогда Родэ. — Мои сертификаты потому и ценятся на весь мир, что я ни разу не выдал фальшивку за настоящее произведение мастера. А ваш Рембрандт — просто дурная копия, произведение досужего мошенника, который хочет обмануть доверие любителей искусства…

Так Родэ и уехал, не дав сертификата. Вот тогда-то и помог Пьер.

Рембрандт? Дорогой мамочке нужно засвидетельствовать происхождение этой мазни? Да это очень просто! Пусть мама обратится от его имени к господину Морвилье, управляющему заводом. Это деляга, человек на все руки. А что касается молчаливости — просто клад!

И господин Морвилье смастерил вполне приличный на вид сертификат, придал ему с помощью различных кислот вид древнего документа, снабдил восковой печатью и размашистой, неразборчивой подписью. Словом, сделал все возможное, чтобы затуманить головы тем, кто не слишком хорошо разбирается в живописи. Вот и год он поставил тысяча шестьсот тридцать седьмой. Вполне почтенный год, когда талант Рембрандта находился в самом расцвете…

— Завтрак подан, — доложил Антуан.

Госпожа Фонтенак перешла в столовую — огромную комнату, где даже летом от стен несло сыростью и холодом. В распахнутые окна были видны серые и красные черепичные крыши городка, лежащего внизу, большие каштаны во дворе замка и синеющие горы вдали. Горный ветер шевелил свисающие обрывки шелка, которым некогда были обиты стены столовой. На огромном фарфоровом блюде сиротливо лежало одно-единственное яйцо. Владелица замка схватила со старческой жадностью хлеб, пододвинула солонку и только было взялась за яйцо, как снова вошел Антуан.

— К вам господин кюре.

Старуха досадливо сморщилась:

— Опять к завтраку! Что же мы ему дадим, Антуан?

— Посидит и так, — проворчал Антуан, который ни за что в жизни не отдал бы второе яйцо, припрятанное для себя, — невелика птица!

Антуан терпеть не мог кюре Дюшена — частого гостя в замке. Что понадобилось этому чернохвостому? Неспроста он сюда повадился! Уж не вытягивает ли он из старухи деньги на церковь? Эти скряги в конце концов всегда оказываются в ловушке у попов!

— Но это же неловко, — тянула госпожа Фонтенак. — И потом он увидит мой завтрак и непременно насплетничает начальнице пансиона, что было на столе. Госпожа Кассиньоль может сделать нежелательные выводы…

— Подумаешь, насплетничает! Начальница небось знает, что к нам даже крысы не ходят, такая ты жила! — пробурчал под нос Антуан и громко заметил: — Можно сказать ему, что вы на диете.

Госпожа Фонтенак засмеялась мелким старческим смешком, закивала:

— Отлично придумано, Антуан. Так ему и скажем!

Священник чувствовал себя неловко; пришел в замок во время завтрака. И как это он не сообразил! Разумеется, на угощение он не рассчитывал. Для этого кюре Дюшен слишком хорошо знал скупость своей прихожанки госпожи Фонтенак. Но ставить ее в неловкое положение и, значит, возбуждать ее недовольство священнику очень не хотелось. Поэтому он только после долгих уговоров решился войти в столовую.

Нет, не деньги семьи Фонтенак интересовали священника. Ему уже давно хотелось получить приход поближе к столице. Здесь, в этом горном районе, приход нищенский. Народ вовсе не богомольный: рабочие, крестьяне, пастухи. У них с господом богом старые счеты и обиды, и с попами они предпочитают не знаться. Остается десяток старых дев-богомолок, девицы из пансиона да еще пара буржуа побогаче, но зато и поскупее, вроде госпожи Фонтенак.

Вот почему единственной мечтой Дюшена было перевестись из этого медвежьего угла. А для этого могла пригодиться старуха Фонтенак: в Париже у нее влиятельный сын.

Словом, кюре Дюшен недаром так благостно улыбался и так угодливо кланялся владелице замка.

— Что нового, господин кюре? — нетерпеливо обратилась к нему хозяйка. — Вы меня оставили на целую неделю без новостей. Я собиралась посылать к вам, чтобы узнать, уж не заболели ли вы? Без вас я живу, как на необитаемом острове: ни слухов, ни вестей…

— Меня не было, сударыня, в городе, а то вы узнали бы кучу новостей, — ответил кюре, осторожно примащиваясь на кончике ветхого кресла и расправляя складки своей сутаны, точь-в-точь как женщина юбку. — Я, например, всегда смотрю на ваш замок как на центр нашей здешней политической жизни.

Старая хозяйка издала нечто вроде кудахтанья — звук, означающий удовлетворенный смешок. Священник затронул ее самое чувствительное место. Когда-то, в дни молодости, в доме госпожи Фонтенак в Париже был центр политического кружка, влиявшего на ход событий. В ее салоне подбирались «свои люди» для будущего кабинета. Здесь создавались политические карьеры и подготовлялись падения неугодных кружку людей. Госпожа Фонтенак была душой больших и малых политических интриг. И теперь, хотя прошло больше полувека, старая хозяйка замка не могла примириться с бездеятельным старушечьим существованием. Она все еще воображала, что может влиять на ход политической борьбы. Она жаждала быть в центре событий, собирать в замке политических деятелей, вербовать сторонников своему сыну Пьеру — последнему в роде Фонтенак.

— Что делается в городе? — старухе хотелось поскорей узнать все сплетни. — Ко мне сюда давно никто не заезжал. Можно подумать, что все в городе вымерли.

— И вы сильно ошиблись бы, сударыня! — возразил священник. — У нас в городе страсти кипят не меньше, чем в Париже, где я только что побывал.

Старуха привскочила в кресле.

— Так вы уже побывали в Париже? Что же вы молчите? Говорите, рассказывайте! Были вы у Пьера, как я просила?

— Был, сударыня. Господин Фонтенак, по-видимому, в ближайшее время намерен прибыть сюда, к нам. Кажется, это будет в конце месяца. Он принял меня очень приветливо, расспрашивал о городе, о настроениях здешних людей, о том, что говорят мои прихожане… Прихожане, — с горечью повторил священник. — Да разве есть у меня здесь прихожане? Все теперь стали безбожниками! Всюду пропаганда, и листовки, и «Тетради Мира», и сборщики денег на разные конгрессы. Это все отвлекает людей от церкви, от религии. Все занимаются политикой. Даже у нас здесь стало беспокойно. Вспомните только, что делалось, когда приехали американцы… Ах да, кстати, об американцах, — вспомнил он. — Господин Фонтенак просил передать вам, что к нам сюда прибыли его знакомые — американские офицеры. Кажется, одного из них он встречал в Америке. Он просил, если они явятся сюда, в замок, чтобы вы их приняли.

Старуха оживленно закивала.

— Знаю, знаю, уже все известно! Как раз сегодня я жду американского офицера. Это по поводу покупки Рембрандта… Какой ловкач Пьер! Вспомнил, что мать собирается продать фамильную картину, и, конечно, рассчитывает на свою часть! — она захихикала.

Священник смущенно потупился: ему было кое-что известно о «фамильной ценности».

— Гм… Рембрандт? — протянул он. — Относительно Рембрандта господин Фонтенак ничего не говорил. Просил только передать, чтобы вы приняли американцев как можно любезнее и познакомили бы их с господином Морвилье.

В дверях показался Антуан.

— К вам посетители, сударыня, — доложил он.

Старая хозяйка замка суетливо поправила седые начесы над ушами, разгладила кружевное жабо.

• Предыдущая
• 25/86
• Следующая