Женька-Наоборот - Лойко Наталия Всеволодовна - Страница 32
- Предыдущая
- 32/41
- Следующая
Таня любила походы с Николаем Николаевичем, старалась ни одного не пропускать. Вот кто умел заставить тебя все увидеть по-новому! Любая, казалось бы, самая обыкновенная, с детства примелькавшаяся станция метро вдруг поворачивалась к тебе неведомой, неожиданной стороной и оказывалась прекрасной. Оживали стены Кремля с их строгими башнями, дворцы, терема, соборы — великое мастерство Руси. Таня не сомневалась, что и будущие экскурсии откроют ей очень много диковинного, но сейчас ее волновал сам рассказчик. Она заново увидела Николая Николаевича — деда Алеши.
Пригревшись в уютном дедовом кресле, Таня изучала черты знакомого ей лица и, казалось, видела их впервые. У старого архитектора, как всегда, были встрепанные седоватые брови, нависшие над глазами, крупный, испещренный жилками нос, наголо обритая круглая голова. Словом, дед был как дед, но Тане в эти минуты все в нем казалось необычайным. Каждая морщинка говорила о большом и добром уме.
Таня знала Рязанцева-старшего давно. И всегда, даже в те времена, когда сама она не была еще школьницей, она считала его стариком. А он просто был не особенно молодым и немного сутулым. И вот этот сутулый пожилой человек, оказывается, не побоялся взять к себе в дом незнакомого мальчика. А мальчик в ту пору кашлял, как старичок, и заикался на каждом слове.
Из задумчивости Таню вывел Николай Николаевич, спросил, какой ей выбрать банан, потверже или помягче. Он, смеясь, пояснил, что по своей бесхозяйственности накупил такую тьму скоропортящегося продукта, что только усилиями добрых гостей надеется выйти из трудного положения.
И верно. Желто-зеленая гора не умещалась даже в огромной хлебнице, которую перед сборами секции «А» «Клуба пытливых» удавалось наполнить несметным количеством сушек. Гроздья бананов перевешивались через края, словно клешни, вот-вот готовые поползти по скатерти. Взяв два банана, Таня с улыбкой подумала, что дома бы ей здо?рово досталось от мамы, наложи она в хлебницу, да еще плетеную, фрукты. Но у деда с внуком всегда все по-своему. Никто из знакомых Тани не ложился спать по будильнику, а Алешка ложился.
Вот на полочке между книг, на самом почетном месте, тикает он, старый служака, не раз побывавший в починке. Дед его торжественно величает: «Мой помощник на стезе воспитания». В те вечера, когда Николай Николаевич застревал в проектной мастерской или когда он разрешал себе вечером отлучиться, например заглянуть в Дом архитектора, будильник сигналил: «Пора!» И Алеша, верный детдомовской выучке, кончал игру, шел чистить зубы. Однажды, как рассказывает семейное предание, дед, второпях заводя своего «помощника», ошибся. Бедный Алешка улегся в постель двумя часами раньше положенного…
— Пожалуйста, угощайтесь! — говорит Николай Николаевич.
Обе гостьи беспомощно теребят банановые кожурки, не зная, куда их девать. Алеша, заметив это, спешит расстелить поверх скатерти номер «Советского спорта». Для Валентины Федоровны это сильное искушение: в газете отчет о соревновании по водному поло. Приподнявшись, чтобы пробежать глазами столбец, она тут же поспешно садится. Вспомнила, какую взбучку от завуча недавно получили несколько старшеклассников, друзья Алеши. Исступленные волейболисты, они забыли, что экзамены на носу, и повадились ежедневно на стадион.
— Николай Николаевич! — говорит Валентина Федоровна. — Вы обещали рассказать легенду о Казакове.
— Обещал, да боюсь, что ребята ее уже знают. А впрочем, пусть послушают второй раз.
Таня слушает. Она видит Красную площадь, на которой собрались члены «Клуба пытливых». Николай Николаевич показывает ребятам на купол, возвышающийся за кремлевской стеной, позади Мавзолея. В круглом зале под сводами этого купола решаются государственные дела, на вершине купола реет советский флаг. Таня впервые слышит фамилию Казакова, творца этого здания, прежде называвшегося Сенатом.
По тем временам, когда Матвей Казаков проектировал и возводил сенатское здание, купол подобных размеров был смелым, невиданным сооружением. Каменщики, выкладывающие по деревянным палубам и кружалам кирпичный свод, со страхом издали минуты, когда прозвучит команда снимать кружала.
Такая минута пришла. Притопывая, ежась от утреннего холодка, строители Сената стояли, подстерегая миг, когда купол, лишившись поддержки кружал, даст мгновенную осадку. Ни для кого не было тайной, что, если осадка окажется неравномерной, кирпичная махина может тотчас рухнуть. Казаков, заметив на обращенных к его детищу лицах нерешительность и испуг, легко разрешил все сомнения. Смахнул с полы кафтана приставшую кирпичную пыль и уверенно, не спеша взошел на вершину купола.
Где-то внизу искрился росой обширный кремлевский плац. Сбившись в кучу, ожидая команды, толпился народ, в большинстве крепостной, темный. Таким же когда-то был отец Казакова.
Великий зодчий спокойно стоял в вышине: «В чем дело? Снимайте кружала!» Руки его потянулись к солнцу, которое со стороны Измайлова не спеша поднималось над городом.
На столе перед Валентиной Федоровной, разрумянившейся, в светло-синем, складно пригнанном платье, лежал наполовину исписанный лист. Рука ее что-то вносила туда, что-то чертила. Против имени Казакова был выведен стремительный взлет кривой, линия, как бы изображающая острие горного пика. Никто бы не догадался, что этот невинный график родился вслед за мечтой юного педагога достичь манящей, еще далекой вершины. Должно же прийти время, когда Валентина Федоровна твердо поверит в своих подопечных, в свой класс, будет знать, что ни один из кирпичиков, составляющих свод, не подведет, не сделает осадку неравномерной.
Таня все еще смотрела на Николая Николаевича, пытаясь восстановить в памяти его прежний, времен ее раннего детства, облик. Но не могла. Помнила только, что и тогда он немного сутулился, носил в непогоду мягкую серую шляпу и осторожно обходил лужи.
Нет, никакой в нем не было осторожности! Он был смелый, решительный. Конечно, друзья предостерегали его от трудного шага. А он взял да взошел на вершину.
Валентина Федоровна перекатывала в руке карандаш. Таня разделяла на волокна кожуру от бананов. В комнате было тихо. И вдруг в тишину ворвался звонок. Не один, а ряд громких, отрывистых, «бессовестных» — так определяли подобный трезвон Таня и Танина мама, отучая Лару от безобразной манеры вторгаться в дом. Алеша отворил дверь. Лара шмыгнула мимо него в комнату. Отдышалась, выразительно произнесла:
— Так и знала, что ты у них! (Откуда знала, когда Таня целую вечность не разговаривала с Алешей?) Мама как пришла, так в панику: «Где же наша больная?!» А я отвечаю: «Где же ей быть?!»
Нету на свете существ бестактнее младших сестер. Лара хитренько улыбнулась и глянула на Алешу. Лишь после этого догадалась поздороваться с хозяином дома и с классным руководителем старшей сестры. Охотно принялась угощаться. Эту Ларку ничто не смутит — больно в себе уверена. Вчера грохнулась у подъезда, нажила на щеке три царапины, а теперь носит эти царапины как великое украшение.
Лара с минуту уписывала банан, затем подняла глаза к потолку и опять значительно улыбнулась:
— Все знаю! Женька приходил к вам обоим, а вы его потурили. И нисколько не стыдно! Я вот его недавно здо?рово выручила. Такой дала ему умный совет, что вовек не забудет.
Таня переглянулась с Алешей, и они вместе принялись хохотать. Но лишать глупого дошколенка счастливых иллюзий не стали. Лара обиделась:
— Смейтесь! Я для Женьки все, что хотите, сделаю. Я его тайну знаю.
Валентина Федоровна быстрым жестом притянула Лару к себе:
— Какую тайну? — Лист с планом летних экскурсий и островерхой линией-пиком полетел со стола на пол, но она не обратила на это внимания. — Так какую же тайну?
Уничтожив взглядом сестру, не умеющую держать язык за зубами, Таня подтащила дедово кресло к стулу Валентины Федоровны. Настороженно оглядев самого деда, она округлила глаза и потянулась к уху Валентины Федоровны. Прошла минута, и Алеша, видя волнение обеих, поверил, что у этого чудака Женьки и впрямь ужасная мачеха.
- Предыдущая
- 32/41
- Следующая
