ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША - Sabatini Rafael - Страница 67

• Предыдущая
• 67/96
• Следующая

— На гильотину!

Этот ужасный клич подхватили со всех сторон. Шабо замер на ступеньке, лицо его посерело. Он поднял над головой стиснутый кулак, призывая к молчанию, и крики, гремевшие под сводами зала, стихли.

— В чём бы ни обвиняли меня враги, я всегда стоял на страже интересов народа! — крикнул он надтреснутым голосом.

С этим невразумительным заявлением он спустился на ватных ногах с трибуны и под враждебными и насмешливыми взглядами тех, кто ещё вчера считал его полубогом, рухнул на ближайшую скамейку.

На трибуну снова взбежал Дюфорни.

— И это предатель ещё смеет утверждать, что стоит на страже интересов народа! Человек, оскорбивший общественное мнение женитьбой на иностранке, на австриячке, выдаёт себя за благодетеля родины!

Шабо вскинул голову. Это что-то новое! С этой стороны он не ожидал нападения. Значит, прежних обвинений им недостаточно. Значит, существует заговор с целью уничтожить его? Шабо обвёл зал безумными глазами и наткнулся на взгляд Андре-Луи, который с любопытством его разглядывал. И было в этом взгляде нечто такое, от чего Шабо пронзило ледяной иглой ужаса. Что делает здесь Моро? Что связывает предприимчивого дельца с негодяем Дюфорни? В Шабо проснулось смутное подозрение, но он тут же забыл о нём, услышав продолжение речи Дюфорни.

— Какую наглость, какое презрение к собственному народу и его чувствам надо иметь, чтобы выбрать такое время для такого брака! Он играет свадьбу с австрийкой в тот час, когда Антуанетта стоит перед революционным трибуналом, когда страна, окружённая наёмниками чужеземных деспотов, осыпает иностранцев проклятиями; когда наши братья на границах оставляют жён вдовами, а детей — сиротами. И в такой момент Шабо заключает выгодный брак с женщиной из Австрии. Ему не приходит в голову поинтересоваться, не связана ли она узами родства с теми, кто служит интересам врагов Франции.

Тут Шабо не выдержал и вскочил с места. По крайней мере на это обвинение он может дать достойный ответ. Он бросился защищать Фреев. Он напомнил собравшимся, что Юний достойный член этого клуба, философ, патриот, первый представитель свободомыслящей Европы, человек, который пошёл на значительные жертвы, чтобы жить в благодатной тени дерева Свободы.

— На жертвы, которые позволили ему исчислять своё состояние миллионами, — перебил его чей-то насмешливый голос.

Несмотря на смятение, в котором пребывали его чувства, Шабо показалось, что он узнал голос Моро. Но ему оставили мало времени на размышления. Зал снова разразился негодующими криками. Теперь Шабо обвиняли в изворотливости, в бесстыдстве, которым только и можно объяснить наглую ложь в защиту австрийского еврея, этого упыря, жиреющего на народных бедствиях.

Потом к обвинениям против нации добавились обвинения против человечества. И его снова огласил Дюфорни, дождавшийся тишины, чтобы ни единое его слово не потонуло в шуме.

— До женитьбы, Шабо, у тебя была сожительница-француженка, которая недавно стала матерью. Как ты обошёлся с ней? Молчишь? Ты бросил любовницу с собственным ребёнком, оставил их умирать от голода.

— Это известие вызвало новый взрыв негодования. Присутствующие в зале женщины готовы были растерзать Шабо. Ему припомнили монашеское прошлое. Теперь отступничество, которое прежде принесло ему славу просвещённого республиканца, приписали потворству порочным наклонностям.

Яростные нападки вконец сломили дух Шабо. Сотрясаясь от рыданий, бормоча себе под нос невразумительные беспомощные угрозы в адрес своих обвинителей, он на непослушных ногах вышел из клуба, который стал местом его унизительного поражения.

Он отправился домой, в роскошные апартаменты на улице д'Анжу, и недавно желанная роскошь теперь казалась ему проклятием. Теперь он, возможно, поплатится за неё головой. Он шёл и спрашивал себя, какой враг так внезапно, без всякого предупреждения, выскочил неведомо откуда, чтобы вцепиться ему в горло.

Братья Фрей выслушали рассказ новоиспечённого шурина с тяжёлым сердцем. Шабо ничего от них не утаил. Но когда он заговорил о тайном, невидимом враге, испуг Юния сменился презрением. Юний был трезвомыслящим, практичным человеком. Лепет Шабо о мифическом неприятеле и дурных предчувствиях выводил его из себя.

— Тайный враг! Фу! Какой тайный враг может у тебя быть? Обманутый муж, жену которого ты соблазнил? Какой-нибудь недотёпа, которого ты облапошил? Друг или родственник какого-нибудь бедняги, отправленного тобой на гильотину? Подумай. Ничего подобного не припоминаешь?

Шабо задумался. Он знал, что виноват во всех перечисленных грехах, и не только в них. Но он не мог вспомнить никого, кто подходил бы на роль мстителя.

— Тогда успокойся и перестань забивать себе голову всякими бреднями. Твой тайный враг — обычная зависть, которую вызывают богатство и успех. Ты — величайший человек во Франции после Робеспьера. Неужели тебя с твоим положением, с твоей популярностью могут уничтожить низкие завистники? Пусть этот негодяй Дюфорни распаляет якобинцев. Якобинцы — не народ. А именно народ правит сегодня Францией. Обратись к нему. Он тебя не оставит. Наберись мужества, дружище.

Стараниями не потерявшего присутствия духа Юния Шабо несколько оправился от пережитого потрясения. Ночью он обдумал своё положение и возможную линию поведения и до наступления утра принял решение. Он пойдёт к Робеспьеру. Неподкупный не останется безразличным к его судьбе. Он, Шабо, представляет слишком большую ценность для партии Горы, а ей предстоит тяжёлая борьба.

В последнее время ходили упорные слухи о грядущем сражении между Дантоном и Робеспьером, вызванные расхождением их политических взглядов. Робеспьеру понадобится поддержка всех его друзей. И за исключением Сен-Жюста, который в последнее время высоко взлетел, никто не мог оказать Робеспьеру более ценную помощь, чем Шабо.

Шабо успокоился и стал обдумывать версию событий, которую изложит Робеспьеру. Едва наступило утро, как он отправился на улицу Сен-Оноре, в дом краснодеревщика Дюплэ, где жил Неподкупный.

Гражданин представитель Шабо, утопая по щиколотку в древесной стружке, пересёк внутренний двор, заваленный широкими досками кедра, ореха и красного дерева, миновал двух молодых людей, усердно пиливших бревно, и поднялся по лестнице на первый этаж скромного дома на Сен-Оноре.

На его стук вышла Елизавета Дюплэ, одна из двух дочерей краснодеревщика, одна из двух весталок, прислуживающих верховному жрецу Республики Максимилиану Робеспьеру. Ни единое дуновение скандала ни разу не коснулось этих отношений. Если Робеспьер боялся денег, то женщин он боялся ещё больше. Действительно, его отвращение к представительницам прекрасного пола всегда бросалось в глаза и временами принимало довольно дикие формы.

Великий вождь Горы жил просто, доступ к нему был открыт всем. Более того, Елизавета Дюплэ часто открывала дверь представителю Шабо и хорошо его знала. Правда сейчас, в тусклом освещении лестничной площадки она не сразу узнала старого знакомого в нелепом пышном наряде. До сих пор она видела депутата только в красном колпаке и бедной одежде простолюдина.

Девушка проводила Шабо в светлую комнату, окна которой выходили на улицу. Простота, строгость и безупречная чистота комнаты точно отражала характер её обитателя. Голубые шторы на окнах смягчали и приглушали дневной свет, скудная мебель выглядела опрятно и элегантно.

Робеспьер стоял перед письменным столом. Издалека его худую фигуру в облегающем полосатом сюртуке можно было принять за мальчишескую. О непомерном тщеславии вождя якобинцев свидетельствовало изрядное множество его портретов, украшавших это святилище. Тут был набросок Давида и портрет писаный маслом, который два года назад висел в Салоне; с каминной полки взирал на свой оригинал бюст, воспроизводивший невзрачное квадратное лицо, неприятно тонкие губы, придающие лицу Робеспьера неизменно злобное выражение, широкий у основания нос с задорно вздёрнутым кончиком.

• Предыдущая
• 67/96
• Следующая