Время против времени - Абрамов Александр Иванович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/28
• Следующая

Старик добреет, открывая беззубые десны.

— Значит, завтра с утра на погрузку? Пароход пришел из Вудвилля, знаю. Что ж, можно подождать до расчета с Фляшоном. Ужинать будете?

Ужинаем молча, хотя поговорить есть о чем. Что мы знаем о мире, куда забросила нас судьба? Что пирожок стоит пять сантимов, а полбокала виски с теплым лимонадом — двадцать? Что за десять часов работы мы получим по пять франков, из которых три нужно отдать за квартиру? Да и вообще что можно узнать об окружающем тебя мире, если целый день таскать на спине мешки с зерном или углем, а ночь спать без просыпа на гнилой соломе.

— Хорошо бы уехать отсюда на этом же марктвеновском пароходике, рассуждает вслух Мартин.

— Интересно, сколько стоит билет до Вудвилля?

— Посчитай еще дорогу от Вудвилля до Города.

— Ты думаешь все-таки добраться до Города?

— Не век же мы будем торчать в Сильвервилле, — говорю я.

— А кого будем искать в Городе? — вздыхает Мартин. — Может, кто жив остался?..

Утром мы находим Фляшона там же, где видели его и вчера, он по-приятельски подмигивает нам, и минут через пять мы получаем всю экипировку грузчика: мешок из дерюги с двумя дырками для головы и рук и пару деревянных крючьев на спину. Шляпы надежно защищают от солнца, а крючья прочно закрепляются на плечах.

— Ну а теперь на речной причал. Там сейчас начнется погрузка, — командует Фляшон.

Мы становимся в цепь таких же грузчиков к длинным штабелям мешков с пшеницей. В каждом мешке не меньше сорока килограммов. С трудом взваливаем его на спину, помогая друг другу. Так же работают и соседи, шагающие, согнувшись, с мешками по деревянным сходням к трюму парохода. Трюм неглубок, и мешки складывают внизу под командой какого-нибудь другого Фляшона. Все работают молча, не слышно ни шуток, ни смеха, ни ругани, только кряхтят и тяжело дышат. Мартину, идущему впереди, легче, чем мне, он сильнее, я же через час задыхаюсь, уже нет сил взвалить мешок на крючья, вот-вот упаду. Сосед сзади советует дружески: «Обожди чуток, пропусти цепь, отдохни. С непривычки всегда трудно, потом втянешься». Но я понимаю, что легче не будет, десять часов не вытяну.

Через два часа, когда объявляют перекур, я уже лежу на мешках полутрупом. Наши соседи, молчаливый Пит и весельчак Луи, угощают нас самодельными, скрученными из табачного листа сигаретами. Оба они студенты из города, приехавших сюда подработать во время каникул.

— Я говорил: не сгибайтесь, — советует мне Луи. — Мешок не так прижимает.

Зато память пришибло.

Луи не понимает.

— А что забыл?

— Все. И год, и месяц, и день. Помоги вспомнить.

— Серьезно?

— Вполне серьезно. Подскажи.

— Год семьдесят первый. Четырнадцатое июля. Пятница. Неужели забыл?

— Смешно, правда? Даже имя забыл. Только сейчас и вспомнил. Я Жорж Ано, а он, — я указал на Мартина, — Дональд Мартин, или просто Дон.

— А мы — Луи Ренье и Пит Селби. Кончаем политехничку. В ближайшее воскресенье уезжаем на «Гекльберри Финне». В Городе к выборам работа найдется…

Я не успел перебить и спросить, что за выборы, как Луи уже продолжал:

— Разыщите нас — поможем. А найти легче легкого. Американский сектор, Сэнд-стрит, общежитие политехнички. Фляшон машет руками и что-то кричит. Вероятно, что передышка окончена. Снова мешки тяжело пригибают к земле, ломит плечи, трудно дышать. Фляшон сам отправляет нас восвояси: «На сегодня хватит, а то завтра не встанете». И платит каждому по три франка.

Вечером расплачиваемся с Вильсоном, мгновенно добреющим и расплывающимся в улыбке. Даже лысина его, кажется, сияет ярче, а нас выразительно приглашают к столу и вместо холодных котлет подают жаркое из свиной тушенки с бобами. «По заказчикам и заказ», — не устает повторять хозяин: словарь его, видимо, совсем не богат. Но мне и снайдерского изобилия мало: надо восстанавливать силы, и я тут же заказываю еще одну порцию жаркого и пива.

— Жаль только, что Луи и Пит уезжают, — говорю я. — Теряем надежный источник информации.

— И надежных друзей, — добавляет Мартин.

Салун постепенно заполняется, и вскоре все столы уже заняты. Портовики и матросы, которые и здесь ходят в тельняшках, усатые парни в соломенных сомбреро, фермеры в грязных широкополых шляпке, женщины с белыми от густой пудры лицами. Из соседней комнаты доносится стук бильярдных шаров, чей-то смех и возгласы: «Пять!», «Десять», «Плюс десять», «Отвечаю». Соображаю, что в соседнем зале идет игра. Может быть, крупная.

Мартин лениво поднимается и говорит:

— Подожди минутку, пойду взгляну.

Третий стул за нашим столом пуст. К нему подходит худощавый человек лет сорока в синем сюртуке и цилиндре, с вьющейся бородкой по горлу, как у голландских матросов.

— Место свободно? — спрашивает он.

Я равнодушно киваю, не замечая, что все кругом за столиками сняли шляпы.

— Вы, наверно, новичок в Сильвервилле? — спрашивает незнакомец.

— Допустим, — отвечаю я.

— Тогда прошу вас не удивляться тому, что сейчас последует. — Он садится напротив, указывая хозяину на стоящую передо мной бутылку пива.

Хозяин не успевает подать бутылку, как раздается выстрел — и мое простреленное сомбреро слетает на пол. Стреляет верзила с нависшими на лоб волосами, сидящий метрах в пяти от меня. Я поднимаю с пола сбитую выстрелом шляпу и говорю:

— Ну и нравы у вас в Сильвервилле!

— Просто люди привыкли к тому, что в моем присутствии снимают шляпу. Я бывший шериф на серебряных рудниках.

— То, что вы шериф и тем более бывший, мне безразлично. Я не нарушаю законов. Жаль только, что у меня нет оружия.

— А зачем? — улыбается мой визави.

— Наказал бы громилу.

— Каким образом? Он же сидит без шляпы.

— Но с бутылкой.

Бывший шериф в синем цилиндре любезно протягивает мне пистолет, очень похожий на земной «вальтер».

— Стреляйте. Он заряжен. Только если вы убьете или раните кого-нибудь вас повесят тут же на улице.

Я беру пистолет, внимательно разглядываю верзилу с челкой. За ним виден пустой угол зала и косяк задней двери: пуля наверняка никого не заденет, тем паче стрелять я умею, золотые медали имел.

И, недолго думая, нажимаю на спусковой крючок. Бутылка со звоном разлетается на куски, обливая верзилу остатками пива.

— Молодец! — одобряет меня мой визави. — Отлично стреляете. Профессионал?

— Скорее любитель. Охотник. Жорж Ано. Сейчас работаю на причале у Фляшона.

— Тебе придется самому платить за разбитую бутылку, Пасква-оборачивается бывший шериф к подошедшему верзиле с челкой. — Научись не проявлять инициативы до моего приказа.

Верзила, не взглянув на меня, почтительно отступает.

— А вы стоите большего, мсье Ано. Это я вам говорю, я — Тур Мердок, глава пока еще не легализованной партии «реставраторов».

— Крайне сожалею, — говорю я, — но ни я, ни мой друг, который сейчас играет в соседнем зале, не интересуемся политикой и не разбираемся в борьбе политических партий. Возьмите ваш пистолет, мсье, — и я вежливо возвращаю оружие собеседнику.

Он приподнимает цилиндр, чуть склоняясь ко мне.

— Разыщите меня в городе, мсье Ано. Я придумаю для вас кое-что получше Фляшона.

И, бросив на стол горсть мелочи, уходит из ресторации Вильсона. Мартин возвращается тут же, успевая заметить уходящего экс-шерифа.

— Кто это?

— Некий Тур Мердок. Кажется, очень влиятельное знакомство. Глава какой-то политической партии.

— Здесь, в Сильвервилле?

— Нет, в Городе. — И я рассказываю Мартину об инциденте с простреленной шляпой.

— Значит, пора ехать в Город, — говорит Мартин.

— На твою сдачу с пирожка? А дальше? Будем откладывать подаяния Фляшона?

— Мы не вернемся к Фляшону. У нас с тобой уже пятьсот франков плюс остаток после покупки пирожка и двух шляп. — Играл?

— Да еще как! Мне всегда чертовски везет за карточным столиком.

— А если б на шулеров нарвался? — спрашиваю я.

— Бросил бы после второго или третьего проигрыша. Ведь начали-то по маленькой. Не пошла бы карта — значит, не пошла. Да и ребята на шулеров непохожи. Либо старатели с рудников, либо здешние скотоводы.

• Предыдущая
• 3/28
• Следующая