Всё меняется даже в Англии - Изаков Борис Романович - Страница 16

На людном перекрестке — полицейский. Он стоит здесь и в жаркий летний день, и в зимнюю стужу, и в ненастье, когда с его черного клеенчатого плаща стекают потоки дождя. Его внушительный рост — он на добрую голову выше прохожих — выглядит еще выше благодаря небольшому помосту под ногами и высокой каске. Сразу видно: это столп общества, и шуток шутить с ним не рекомендуется.

Пивные — «пабы» — разбросаны по всему городу; наиболее посещаемые — на фабричной окраине. В Англии подсчитали, что один «паб» приходится на 200 жителей. Вывески «пабов» пестрят старомодными романтическими названиями: «Зеленый человек», «Король Гарри», «Орел и единорог», «Голова испанца», «Красный лев», «Синий кабан», «Три лебедя»… Пивная — клуб трудового люда. Посетители пивной — соседи; они хорошо знают друг друга. Стоя, с жестяными кружками в руках, они обсуждают местные новости: несчастный случай на фабрике или итоги футбольного матча с командой соседнего города. Изредка вставляет слово хозяин пивной: он многоопытный спорщик, его слово пользуется немалым весом, а его влияние можно сравнить только с влиянием священника, да и то не в городском, а в сельском приходе; недаром организаторы политических партий так обхаживают трактирщиков и священников. Но вот скрипнула дверь, и в пивную вошел посторонний; голоса спорщиков понижаются, и на вновь прибывшего обращаются недоверчивые взоры: здесь не любят чужаков.

Фабрики скопились на городской окраине, вдоль железной дороги и по течению реки. Постепенно расширяясь, обрастая жилыми домами, они поглотили и присоединили к городу несколько ближних селений. Город живет жизнью своих предприятий, и фабричные новости служат главной темой всех разговоров и пересудов.

Жилые кварталы до удивления однообразны. Дома на каждой улице точь-в-точь похожи один на другой; почтальоны и сами обитатели, кажется, различают их по каким-то особым, им одним заметным приметам. К тому же на многих домах отсутствуют номера: иные домохозяева предпочитают названия. Но попробуй разберись, где живет мистер Браун, если он дал вам адрес: Гилфорд-стрит, «Под яблоней», а на Гилфорд-стрит два дома под этим названием и перед обоими растут не яблони, а вишни!

В большинстве английских городов есть свой Уэст-энд, где обитают те, кто побогаче, и Ист-энд, где ютятся те, что победнее. Сперва я думал, — это простое подражание Лондону, но мне объяснили, что дело тут сложнее. На Британских островах ветры дуют чаще всего с юго-запада, со стороны океана; они уносят дым и копоть в обратном направлении. Те, кто может позволить себе выбирать местожительство, предпочитают селиться в Уэст-энде, западной части города, а те, кому выбирать не приходится, оседают в Ист-энде, его восточной окраине.

Попробуем заглянуть в один из домов Уэст-энда. Предположим, что нас пригласил в гости местный врач, который живет на Гилфорд-стрит в доме под названием «Новый коттедж». Пусть вас не смущает, что на Гилфорд-стрит все дома — старой постройки: многое из того, что в Англии называется «новым», имеет давнишнюю историю. Обойдя всю улицу из конца в конец, мы наконец нашли «Новый коттедж»: его название приветливо сверкает на медной дощечке. К слову сказать, англичане любят медь, в домах у них много меди, и английская домохозяйка начищает медный чайник или молоток на входной двери до такого умопомрачительного блеска, что ей может позавидовать самый рев-ностный боцман военно-морского флота любой страны мира.

В крошечном садике «Нового коттеджа» нас встретит, виляя хвостом, добродушный пес; на пороге мы увидим двух кошек, в окне — клетку с канарейкой. Через французское окно мы проследуем из сада прямо в гостиную. Сегодня выдался холодный осенний денек, и в камине тлеют угли. Впрочем, если подсядете к камину, вы быстро убедитесь, что он согревает лишь ту сторону вашего тела, которая обращена к нему непосредственно; другая сторона будет зябнуть: в комнате свободно гуляют сквозняки, хотя дом не так давно был модернизирован и в нем есть все современные удобства.

Не ждите, чтобы хозяин «Нового коттеджа» продемонстрировал вам все свое жилище, — англичане не любят фамильярностей, а в провинциальном городе с посторонними особенно сдержанны. Скажите спасибо, если вам покажут кабинет, уставленный сувенирами, с томами Шекспира на книжной полке и цветной литографией на стене: олень, загнанный охотниками, умирает в заснеженном перелеске. Но, даже не заглядывая в спальни, вы можете быть уверены, что они почти целиком заняты огромными, почти квадратными кроватями, куда перед сном кладут плоские глиняные грелки с горячей водой для согревания отсыревших простыней. «У народов европейского континента есть половая жизнь, — писал один юморист, — у англичан — грелки». Повторяя сей афоризм, англичане лукаво улыбаются.

Рабочая семья на Восточной стороне живет в многоквартирном доме. Нередко это длинный одноэтажный дом, растянувшийся вдоль улицы; каждая квартира имеет отдельный ход прямо на тротуар. Гостиную заменяет кухня, где собирается и проводит свободные часы вся семья. На кухне стоят приобретенные в рассрочку телевизор и холодильник, нередко еще и стиральная машина. Но ванной здесь нет; по субботам члены семьи по очереди моются в большом тазу. Уборная расположена во дворе.

Такая квартира считается хорошей; она отнюдь не относится к категории «трущоб». «Трущобы» — в провинции, как и в Лондоне, — многоэтажные дома второй половины прошлого или начала нынешнего столетия с крошечными сырыми квартирками, лишенные самых элементарных удобств, кишащие крысами. Иногда это — обветшавшие особняки, по существу уже непригодные для жилья, но купленные спекулянтами и сдающиеся внаем покомнатно. Каким бы убогим ни было жилье, оно всегда найдет нанимателей при нынешнем квартирном голоде. Платить же за него приходится не меньше, чем за квартиру в новом муниципальном доме: с тех пор как правительство консерваторов отменило (в 1957 году) закон о контроле за квартирной платой, она повысилась в двух миллионах домах в два, три, а кое-где даже в четыре раза.

Но мы еще не совсем окончили осмотр нашего города. Над ним господствует холм, на котором стоит старый замок, привлекающий тысячи туристов. Вот и сейчас у ворот замка скопились легковые машины и зеленый туристский автобус, хотя к этим видавшим виды стенам больше подошла бы пестрая кавалькада рыцарей и их дам со страниц романа Вальтера Скотта.

Фасад замка носит на себе следы самого причудливого смешения разных стилей: построенный в раннем средневековье, он перестраивался в Елизаветинскую эпоху и расширялся в XVIII веке. В одном только фасаде, обращенном к югу, можно насчитать больше ста окон. Высокие залы, многочисленные коридоры и переходы увешаны портретами предков, а библиотека может похвастать собранием древних рукописей. Замок окружен старым парком, сквозь густую зелень поблескивает у подножия холма гладь пруда, полузаросшего тростником и водяными лилиями.

Увы, отец нынешнего владельца замка промотался, а содержать огромное здание и парк становится все накладнее. В «Таймс» появилось объявление: «Продается великолепный замок вместе со старинным парком. Годится под институт или учебное заведение»; рядом была напечатана фотография замка. Но желающих раскошелиться не нашлось, и тогда владелец прибегнул к мере, которая получила сейчас довольно широкое распространение: он открыл доступ в родовое гнездо туристам, разумеется за плату.

Британская аристократия сделала из этого выгодный «бизнес». Замок лорда Монтегю-Болье посетило, например, за один год 400 тысяч туристов, внесших соответствующую мзду в кассу хозяина. Незаурядные коммерческие способности проявил герцог Бедфордский: он открыл при родовом замке три ресторана, тир и всевозможные аттракционы; за год полмиллиона посетителей Бедфордского замка уплатило только за входные билеты 100 тысяч фунтов стерлингов. «О времена, о нравы!» — скажут, перевернувшись в гробу, предки этих аристократов; они считали позором коммерцию любого рода и, конечно, помыслить не могли о том, чтобы превратить родовое поместье в доходное зрелищное предприятие.