Всё меняется даже в Англии - Изаков Борис Романович - Страница 20

Германская делегация решилась на открытый антисоветский шаг: она вручила руководству конференции меморандум, в котором требовала для Германии «новых территорий» на европейском Востоке за счет Советского Союза. «Война, революция и внутренняя разруха нашли исходную точку в России, в великих областях Востока, — гласил наглый фашистский документ. — Этот разрушительный процесс все еще продолжается. Теперь настал момент его остановить…» Осторожности ради гитлеровский документ был передан председателю конференции не главой делегации министром иностранных дел фон Нейратом, а членом делегации Гуген-бергом, министром народного хозяйства; крупный промышленник Гугенберг был лидером партии националистов, которая на первых порах участвовала в правительстве Гитлера.

Корреспондент французской газеты «Пти паризьен» Ж. Массип бог весть какими путями сумел получить гу-генберговский меморандум задолго до того, как он стал известен делегатам конференции и журналистам. Утром, перед началом очередного заседания, он отозвал меня в сторонку и передал копию меморандума, поставив два условия: во-первых, не разглашать, от кого я ее получил [1]; во-вторых, если советская делегация даст на меморандум ответ, предоставить ему текст ответа раньше, чем другим корреспондентам. Пообещав и то и другое, я помчался в советское посольство, где остановился М. М. Литвинов. Максим Максимович перестал посещать конференцию после первых заседаний, зато развернул энергичную деятельность, пользуясь присутствием в Лондоне виднейших дипломатов мира: готовилось заключение Советским Союзом и соседними странами конвенции об определении агрессии, завязывались контакты с американцами (несколько месяцев спустя были установлены дипломатические отношения между СССР и США).

Когда я приехал в то утро на Кенсингтон Палас гарденс 13, Максим Максимович был еще в постели. Ему передали гугенберговский меморандум и мою просьбу: дать на него ответ через «Правду». Минут через десять меня пригласили в его комнату. Максим Максимович сидел в ночной пижаме, заспанный и недовольный, но тут же продиктовал мне заявление, в котором едко высмеял фашистский меморандум и его авторов, — по его словам, они решили внести в чересчур серьезную атмосферу конференции «элемент забавности». Я передал интервью с наркомом по телефону в Москву (оно было напечатано под заглавием: «Заявление тов. Литвинова корреспонденту «Правды»), а затем вручил копии его Ж. Массину и другим знакомым корреспондентам. Получилось так, что журналисты получили советский ответ одновременно с гитлеровским меморандумом.

Своей наглой выходкой германская делегация лавров не стяжала. Западная пресса даже сочла нужным пожурить ее за чересчур грубую работу. Гитлеровцы сделали козлом отпущения Гугенберга и отозвали его из Лондона, а через какую-нибудь неделю и вовсе выставили из правительства. На этом кончилась коалиция гитлеровцев с националистами, а заодно и бесславная политическая карьера Гугенберга. Никем не оплакиваемая, угасла вскоре и Международная экономическая конференция («Конференция тратит необычайно много времени на то, чтобы умереть», — писал незадолго до ее закрытия лондонский журнал «Экономист»).

Советский Союз тщетно пытался организовать коллективный отпор гитлеровским агрессорам. Державы Запада втянулись в сговор с ними. Позорная полоса мюнхенской политики закончилась совсем не так, как думали самоуверенные дипломаты форейн оффиса и Кэ д’Орсэ (французское министерство иностранных дел). Жизнь посмеялась над их хитроумными маневрами: прежде чем двинуть свои дивизии против Советского Союза, Гитлер принял парад в покоренном Париже, обрушил свои бомбы на Лондон.

Германский генеральный штаб планировал высадку на Британских островах. В ее подготовке он зашел куда дальше Наполеона. План гитлеровской десантной операции получил кодовое название «Морской лев». Директива главнокомандующего германскими сухопутными силами Браухича так определяла цели десантной операции: «Продолжая оккупацию Франции и удерживая другие фронты, высадиться крупными силами в Южной Англии, разгромить английские сухопутные силы, овладеть английской столицей и, в зависимости от обстановки, другими районами Англии». К тому времени военно-морской флот Англии понес тяжелый ущерб от нацистской авиации, а ее сухопутные войска еще не оправились после разгрома в Дюнкерке. Гитлеровское же командование стянуло для осуществления операции «Морской лев» огромные силы в составе двух эшелонов; один лишь первый эшелон включал три армии: 16-ю, 6-ю и 9-ю.

Десантная операция готовилась с чисто немецкой тщательностью: заранее были сформированы полевые и местные комендатуры, проектировались концентрационные лагеря, были отпечатаны на английском и немецком языках обращения к англичанам. Для расправы с партизанами в состав десантных войск включили дивизию СС «Мертвая голова».

Гитлеровское вторжение, о котором сегодня напоминают лишь доты, сохранившиеся кое-где на южном побережье Англии, так и не состоялось. Оно не состоялось потому, что дивизии Гитлера безнадежно завязли, а потом полегли на Востоке, в смертельной схватке с Советской Армией.

Ход событий привел Англию к братству по оружию со Страной Советов. Англичане убедились, что советские люди — лояльные союзники. Достаточно напомнить известный эпизод: в разгар наступления гитлеровских войск на Западном фронте, в районе Арденн, советское командование ускорило, несмотря на неблагоприятные условия, широкое наступление на Востоке. Английский премьер-министр Уинстон Черчилль заявил тогда в парламенте: «Я не знаю ни одного правительства, которое более твердо держалось бы своих обязательств даже в ущерб себе, чем русское советское правительство».

Но еще в разгар битвы на Волге тот же Черчилль в секретном меморандуме высказался за создание после войны коалиции держав, направленной против Советского Союза. А выступая на митинге в ноябре 1954 года, Черчилль в припадке откровенности поведал миру: «Еще до того, как кончилась война, в то время, как немцы сдавались сотнями тысяч, а наши улицы были заполнены ликующими толпами, я направил Монтгомери телеграмму, предписывая ему тщательно собирать и складывать оружие, чтобы его легко можно было снова раздать германским солдатам, с которыми нам пришлось бы сотрудничать, если бы советское наступление продолжалось».

На Парижской Мирной конференции 1946 года, а затем на сессиях Совета министров иностранных дел и Генеральной Ассамблеи ООН я наблюдал, как западные державы сколачивали блок против СССР и его союзников. Откровенно говоря, трудно было порой усидеть на этих заседаниях и быть немым свидетелем того, как топчут ногами дружбу народов антигитлеровской коалиции, скрепленную солдатской кровью. Однажды, внимая дискуссии дипломатов, я даже не выдержал, — подал своего рода реплику.

Это было в Люксембургском дворце, на заседании одного из комитетов Парижской Мирной конференции. Делегаты сидели вокруг продолговатого стола в середине зала, корреспонденты — вдоль стен. Ораторствовал американский делегат, — он отпустил пренебрежительную фразу о жертвах, понесенных в войне советским народом. Рядом с моим стулом, стояли, прислоненные к стене, костыли: ампутационный рубец на раненой ноге зажил у меня только через год. Каюсь, я легонько толкнул костыли локтем: они грохнули о пол и с шиком прокатились через весь зал по навощенному паркету. Не знаю, дошел ли этот намек до американского оратора, но коллеги-журналисты меня поняли…

В определении послевоенной политики Запада Англия сыграла печальную роль. Ее правящие круги панически боялись, что Советский Союз и Соединенные Штаты договорятся о сотрудничестве через голову Англии. И вот Уинстон Черчилль отправился за океан, в Фултон, чтобы произнести антисоветскую речь перед избранной аудиторией, среди которой находился и президент Трумэн. Историю «холодной войны» принято датировать именно с фултонской речи Черчилля.

На парламентских выборах 1945 года лейбористская партия завоевала большинство голосов, выдвинув программу, в которой говорилось, что только социализм служит надежной гарантией против возрождения фашизма и обеспечит народам мир, свободу и процветание. Придя к власти, лейбористские лидеры перечеркнули эту программу, а министр иностранных дел Бевин не пожалел усилий для разжигания «холодной войны». Даже такой небеспристрастный наблюдатель, как американский журналист Уолтер Липман, с его атлантическими симпатиями и связями, писал, подводя итоги внешней политики лейбористского кабинета: «Курс г-на Бевина… не соответствовал обещаниям и доктринам английской лейбористской партии. Он сводился к продолжению политики, которую форейн оффис проводил до него, к верности установкам Черчилля и понаторевших в делах чиновников форейн оффиса».