Республика девяти звёзд - Попов Василий Алексеевич - Страница 43

• Предыдущая
• 43/69
• Следующая

Витька сердито дёрнул удочку. Червяка на крючке не было.

— А вы знаете, что я придумал, ребята? — заговорил Алёшка.

— Что?

— Вот здорово было бы, если бы мы установили в лагере свою власть.

— Как это — свою власть? — не понял Альберт.

— А так! Чтобы лагерем управлял верховный лагерный совет, а не тётя Тонна. И чтобы министры у нас были — свои, из ребят. Ну там — министр пионерского здоровья и питания! Министр путешествий и мореплаваний… Министр охраны порядка. И своя милиция…

— Это было бы очень интересно, Алёшка! — согласился Альберт. И покачал головой. — Но этого никто не разрешит. Ведь тогда из лагеря надо прогонять всех взрослых.

— Нет, не надо! — возразил Алёшка. — Взрослые пусть будут. Дядя Пуд станет верховным советником при совете лагеря. Арташес Геворкович — советником министра пионерского здоровья. А наша Алла — советник совета отряда…

— Ребята! Смотрите! — закричал Игорь.

Рыболовы обернулись. Удилище в руках Николая выгнулось дугой, капроновая леска дёргалась из стороны в сторону, вычерчивая на поверхности реки ломаные линии.

— Вот это рыбина! — воскликнул Альберт.

— Подсекай, Колька, подсекай! — в азарте выкрикнул Алёшка. — Уйдёт ведь!

— Подсекать сразу нельзя, леска оборвётся! — ответил Коля, то опуская, то вновь натягивая леску. — Её выводить надо, чтобы силы потеряла…

Постепенно перехватывая удилище, он подтягивал рыбу к отмели. Остальные рыбаки забыли про свои снасти и толпились за его спиной.

Николай подхватил леску, и на отмели, раскидывая брызги заметалась большая сверкающая рыбина. Ошалев от воздуха, она вдруг сама выпрыгнула из воды и грузно шлёпнулась на песок.

— Держи! Уйдёт! — закричал Альберт Мяги.

И спрыгнув с откоса на песок, огрел рыбу какой-то палкой.

— Ничего шаранчик! Килограмма на четыре потянет! — солидным тоном проговорил Николай, освобождая крючок, глубоко захваченный рыбой.

— Как ты назвал эту рыбу? — спросил Витька. — Шарабан?

— Шаран… Это по-нашему, по-кубански. А по книгам она называется сазаном. Её на червяка не поймаешь… Не любит шаран червей.

— На что же ты её поймал?

— А вот!

Николай ткнул пальцем под куст, где в жестяной коробочке лежали разваренные зёрна кукурузы.

Какими жалкими показались ребятам их окунишки и усачики по сравнению с громадиной — сазаном! Стоит ли удивляться тому, что через несколько минут на все крючки были насажены кукурузные зёрна, взятые у Николая, и рыбаки оказались охваченными мечтой о больших золотистых сазанах.

Немного погодя Николай выловил ещё одну рыбину, чуть поменьше первой. Но у других мальчишек поплавки ни разу не дрогнули.

— Вы, хлопцы, напрасно открыто на бережку сидите. Ховайтесь за кусты! Шаран — рыба хитрая, она ни за что не клюнет, если видит рыбака. Ховайтесь! — посоветовал Николай. — И разговоры бросьте! Чтоб совсем тихо было!

Через десять минут Алёшка Комов с восторженный воплем вытянул двухкилограммового сазанчика, похожего на золочёное веретено. Эта удача ещё более разожгла рыбацкий азарт.

Но затем клёв сразу прекратился. Даже шустрые окуньки ушли куда-то и перестали клевать на червя.

В это время из лагеря донёсся певучий сигнал горна.

— Сматывайте удочки, ребята! — скомандовал Алёшка. — На ужин пора… А там костёр начнётся, дед к нам приедет…

— Да, кончай, хлопцы, — поддержал Алёшку Николай. — Всё равно клёва, видать, не будет. Должно, крупная щука распугала всю рыбу!

Ребята быстро собрали снасти. Только Витька Олейников по-прежнему сидел под ореховым кустом, хмуро глядя на свой неподвижный поплавок.

— Ты почему не идёшь, Виктор? — спросил его Алёшка.

— Идите! Я не пойду! — сердито ответил Витька.

— Чудик, без ужина останешься!

— Ничего, проживу и без ужина… А отсюда всё равно не уйду, пока не выловлю хоть одного сазанчика!

— А сбор?

— Нужен мне этот сбор! Очень интересно какого-то старого мухомора слушать…

Серые глаза Алёшки стали колючими.

— Слушай, Виктор! — тихим, сдавленным голосом проговорил он. — Я тебе по-дружески скажу — не будь дураком!

— Без тебя знаю, как мне быть…

— Это очень плохо, Виктор, когда, не зная человека, ни за что оскорбляют его! — вмешался в разговор Альберт.

— Что-то не помню, когда я тебя оскорбил…

— Не меня! Ты ведь не знаешь человека, который приедет к нам на сбор? Может, это очень почтенный, очень заслуженный человек. А ты его старым мухомором назвал…

— Ах, извиняюсь! — Витька искривил рот. — Ну, пусть ваш столетний дед будет не просто мухомором, а заслуженным старым мухомором… Так лучше?

— Сам ты настоящая поганка, если так о людях отзываешься! — вспылил Алёшка.

— Ладно, топай отсюда! — сквозь зубы процедил Витька. — Министр очень странных дел…

— Пошли, Альберт!

Алёшка круто повернулся, вскинул на плечо удочку и зашагал по тропинке. Альберт Мяги вздохнул, сердито посмотрел на Витьку и пошёл за ним.

Витька Олейников остался один.

Он долго сидел, не шевелясь, уставясь взглядом на неподвижный поплавок.

На небе догорали алые отблески заката. Дальние горы уже потонули в сиреневой дымке. Все вокруг одевалось в серые, пепельные тона. Темнела свежая зелень деревьев. Весёлая, сверкающая река стала тёмной, как мазут. Даже воздух, казалось, наливался пепельной серостью.

Витька вдруг почувствовал, что ему стало безразличным, поймает он сазана или нет. Ещё недавно всё радовало его, а сейчас и в сердце словно сгущались вечерние сумерки. Неохотно, медленно Витька намотал на гибкое ореховое удилище леску и закрепил крючок.

«Эх, Алёшка, Алёшка! — подумал он. — Неужели так и кончилась наша дружба?»

Он нарочно старался снова разозлиться на Алёшку, напоминал сам себе, что тот назвал его поганкой. Но злости не было. Он постарался вспомнить, как произошла ссора.

Алёшка сказал, что он, Витька, не зная человека, оскорбляет его. Но ведь Алёшка сказал правду, сейчас сам Витька понял это. Тогда там, на пляже, он обидел Арташеса Геворковича, назвал его обезьяной. А ведь Арташес Геворкович — замечательный человек, и сейчас бы Витька, не задумываясь, набил бы физиономию тому, кто назвал бы физрука обезьяной… И старика, конечно, он обозвал мухомором зря. И Алёшку обидел тоже напрасно… Конечно, лучше всего было бы сейчас пойти к Алёшке, тряхнуть его за плечи и прямо, откровенно сказать: «Прости меня, друг! Я был неправ!»

Но почему это всегда так трудно признавать свои собственные ошибки и хочется убедиться в том, что виноват кто-то другой?

Витька вздохнул и поплёлся к лагерю…

Косматые ночные тени выползали из леса на полянку, когда возле лагеря загрохотали колёса. И сейчас же горнист подал сигнал сбора. Ребята быстро построились в чёткую шеренгу. Из леса рысцой выбежали кони, запряжённые в линейку. Приехавших встретил пионерский строй.

С линейки сошло двое — широкоплечий, уже немолодой человек в парусиновом костюме и белобородый по-юношески стройный старик. Старик был одет в полувоенный костюм из зеленоватой материи. Длинную рубашку с высоким наглухо застёгнутым воротом туго стягивал тонкий ремённый поясок с серебряными украшениями-подвесками. На левой стороне груди приехавшего пламенел орден боевого Красного Знамени. Но особенно поразило ребят лицо старика — желтоватое, словно восковое, с маленькой седой бородкой клинышком и огромными карими глазами, внимательными и зоркими. Из-под золотистой барашковой шапки-кубанки выбивались пряди серебряных волос.

Человек в парусиновом костюме остановил коней на краю полянки и стал привязывать их к низкорослому, согнутому ветрами клёну. А старик лёгким и быстрым движением соскочил с линейки. Каждое движение его было быстрым и молодым, он держался по-спортивному прямо, и никто не поверил бы, что ему много лет.

• Предыдущая
• 43/69
• Следующая