На семи ветрах - Мусатов Алексей Иванович - Страница 38

• Предыдущая
• 38/40
• Следующая

Фонарёв слушал всё это и только глубже втягивал голову в плечи.

— Что ж теперь с землёй-то будет? — спросил кто-то из колхозников. — И с теми, кто её под спудом держал?

— Об этом пусть общее собрание решает, — сказал инструктор. — И как ваша хлеборобская совесть подскажет.

— Школьная бригада берётся раскорчевать Ерёмину пустошь, — подала голос Варвара Степановна. — Думаем её под хлеб занять, под картошку, под опытные посевы.

— Неплохо бы и остальные пустыри под раскорчёвку пустить, — заметил Прохор Михайлович.

Члены правления посовещались между собой и пришли к согласию, что о всех делах надо доложить общему собранию колхозников.

— И ещё одно надо решить, — заговорил Григорий Иванович. — О Варваре Степановне, об учительнице. Сами знаете, что с ней произошло… По письму группы родителей её переводят из нашей школы.

— А за что, спрашивается? — поднялась Евдокия Стрешнева. — За то, что она совесть наша, ребятишек правде учит да супротив Фонарёва и Звягинцева не побоялась голос подать.

— Верно! — кивнул ей Григорий Иванович. — Теперь-то нам известно, что это была за «группа родителей». Она из тех людей, что раньше Фонарёва во всём поддерживали. Но сейчас всё по-другому повернулось… Поведение Варвары Степановны само за себя говорит.

— Могу и о ваших школьных делах сообщить, — сказал инструктор. — Роно не разобралось в письме группы родителей, не проверило его и явно поторопилось со своими выводами насчёт Варвары Степановны. Немалую и далеко не благовидную роль во всей этой истории сыграл товарищ Звягинцев, который вообще действовал в школе, как Фонарёв. Сейчас, после вмешательства райкома партии и облоно, приказ о переводе Ведерниковой в другую школу отменён, а о пребывании Звягинцева на посту директора школы поставлен вопрос. Так что Варвара Степановна может спокойно продолжать работу на старом месте.

— Спокойно, скажем, у неё не получится… — заметил Григорий Иванович. — Не тот характер.

Весна делала своё дело. Утром, когда Федя выглянул на улицу, его, словно автоматная очередь, пронзила шальная весенняя капель. Холодные частые капли обожгли щёки, подбородок, затекли за воротник. Вздрогнув, Федя отпрянул в сторону, поднял лопату и протарахтел ею по частоколу алмазных, сверкающих на солнце сосулек, свисающих с крыши. Ледяные искристые обломки, словно стёкла, со звоном полетели к его ногам. Но капель не унялась. Теперь уже не отдельные капли, а сплошные струйки потекли с крыши из-под рыхлого слоя снега. А потом со снегом что-то случилось: он вдруг словно ожил, пришёл в движение и с шумом падающего дерева сполз с крыши.

Федя еле успел отскочить и невольно улыбнулся.

Совсем недавно ещё пуржило, потом взыграл мороз, так что в колодцах прихватило насосы и их пришлось оттаивать, а вот сегодня солнце припекает вовсю, капель барабанит как сумасшедшая и снег уже не держится на крышах.

Федя поглядел на сползший снег — тот лежал бесформенной грудой, завалил ступеньки крыльца и дорожку вдоль стены. Федя взялся за лопату.

Комья тяжёлого снега полетели в стороны. С первых же минут стало жарко, и Федя скинул пиджак.

— На зарядку становись! — выкрикнул подошедший Улька, отыскивая глазами лопату.

— Нашёл себе работку — до обеда не справишься, — заметил Саша.

— Да вот трахнул по сосульке, а снег и поехал, — признался Федя.

— Он бы и без тебя поехал… — Саша прислушался; где-то у соседей протяжно и мягко ухнуло. — Весна, ничего не поделаешь…

Втроём мальчишки принялись отбрасывать от крыльца снег.

— А знаете, чего я подумал… — помолчав, заговорил Федя. — Это как на вчерашнем собрании. Словно снежная лавина в горах сорвалась или вот снег с крыши…

Мальчишки вспомнили, как вчера на общем собрании колхозники в один голос заявили, что не желают больше жить и работать с таким председателем, как Фонарёв.

Когда же стали думать о новом хозяине артели, то многие назвали имя Василия Андреевича Просекова и сказали, что они хотели бы считать себя коммунаровцами.

— Прорех у вас в артели накопилось немало, — сказал Просеков, прибывший на собрание со своими колхозниками, — но мы и от таких соседей не отказываемся. Будём вместе хозяйство ставить.

И родниковцы дружно проголосовали за присоединение к колхозу «Коммунар».

— Ребята, а про новость в школе знаете? — спросил Саша.

— А как же! Воблый Глаз у нас больше не директор, — сказал Улька. — Сняли его… С треском, с выговором. И без права занимать руководящие должности в школах. Так Звягинцев, говорят, разобиделся, решил в торговую сеть податься.

— Туда ему и дорога. — Федя махнул рукой. — Кого-то теперь вновь пришлют…

— А никого не пришлют, — возразил Саша. — Роно разрешило учителям самим избрать нового директора. Из своей среды. Тайным голосованием. И знаете, за кого учителя больше всех голосов подали? За нашу Варвару.

…Наконец крыльцо было очищено от снега.

— А ну, братцы-коммунарцы, кончай аврал! — крикнул Улька, отбрасывая лопату.

Мальчишки пошли в школу.

За околицей весна вновь напомнила о себе. На старой чёрной иве горланили прилетевшие грачи, дорога потемнела от навоза, сугробы осели, снег в поле стал рыхлым, ноздреватым, обнажились.

Ребята вглядывались в поле, щурились от солнца, вдыхали запах тронутого весенним теплом снега и не заметили, как, не сговариваясь, свернули на боковую дорогу.

Вскоре им встретилась подвода. В санях-розвальнях сидели Просеков и Федин отец.

— Куда это вы от школы завернули? — спросил Просеков.

— А мы на Ерёмину пустошь хотели глянуть, — признался Федя.

— Они насчёт своей земли тревожатся, весну дозорят, — улыбнулся Прохор Михайлович. — Это правильно! Весну — её надо за околицей видеть, как первого гостя встречать.

— Понятно, — кивнул Просеков и, догадываясь, о чём беспокоятся школьники, успокоил: — Мы с Прохором Михайловичем все запущенные земли объехали. В ближайшие дни начинаем раскорчёвку.

— А кто корчевать будет? — спросил Саша.

— Всем колхозом возьмёмся. А поднятую землю передадим родниковской бригаде. — И Просеков объяснил, что колхоз «Буревестник» будет теперь отдельной бригадой в «Коммунаре», а хозяином её по воле собрания избран Прохор Михайлович.

— Дядя Прохор, ура! Качать вас! — закричал Улька.

— Качать или ругать — это осень покажет. А сейчас отправляйтесь-ка на занятия.

Мальчишки повернули к школе.

— Хозяева на земле растут. Пахари, хлеборобы! — задумчиво сказал Просеков, провожая глазами школьников.

— Растут, в силу входят, — вслух подумал Прохор Михайлович.

Через неделю правление колхоза подало команду начинать подъём запущенных земель.

В воскресенье рано утром все трактористы и десятки колхозников вышли на корчевальные работы.

Школьники во главе с учителями направились к Ерёминой пустоши.

Впереди двигались три школьных трактора, которые вели Федя и его приятели, а за ними с топорами, лопатами и мотыгами на плечах шагали члены ученической бригады и солидная армия ребят из младших классов, пришедших на воскресник.

— Неужели полевые работы вздумали начинать? — удивлялись старики.

— Не полевые, а пока корчевальные, — объясняли ребята. — Малую целину будем поднимать.

Затем к Ерёминой пустоши подъехали грузовики, а Григорий Иванович и Прохор Михайлович пригнали из «Коммунара» тяжёлый бульдозер и кусторезную машину.

И началась схватка. Машины с натужным рёвом срезали кустарник, корчевали корневища, выдирали старые пни, засыпали землёй ямы и рытвины.

Поодаль от машин школьники срубали топорами лозняк и осинник и подрывали лопатами и мотыгами пеньки. Затем, вспомнив, как действует рычаг первого рода, подсовывали под пенёк длинную слегу, повисали на свободном конце, и пенёк под команду «раз-два — взяли» с треском выскакивал из земли.

Потом срубленный кустарник, сучья, корневища, пни ребята оттаскивали в сторону и бросали в костры. Они пылали сплошным рядом, жаркие языки пламени высоко взвивались к небу и были видны далеко вокруг.

• Предыдущая
• 38/40
• Следующая