Песни и сказания о Разине и Пугачеве - Автор неизвестен - Страница 5

Активную, а в отдельных случаях ведущую роль играют в разинщине и пугачевщине угнетенные самодержавием народы — чуваши, татары, марийцы, мордва, удмурты, киргиз-кайсаки, в середине XVII века составляющие громадный процент населения обширных поволжских районов. Здесь отношений феодально-крепостнической эксплоатации усложняются еще национальным моментом. «Инонациональное» население оттеснялось с своей земли метропольным феодалом и всячески отстранялось от рынка. У этого населения отнимали землю, леса, рыбные ловли, жестоко разоряли его. Так же тяжела и разорительна была для этих народов и насильственная христианизация. В документах не раз можно встретить упоминания о вымирании «целых селений». «Казачья служба татар и мордвы ныне впусте и пашни залегли, татарове и мордва померли, а детей после их не осталось, а иные татарове и мордва и их дети, покиня службы, бежали». ¹⁷ Движение чувашей, марийцев, мордвы направлялось прежде всего против колонизаторов. Но и сами «инородцы», конечно, не представляли собой единой, совершенно однородной массы. Однако они выступают сплоченно, единым фронтом, против русского колонизаторства. Поднимаются мордва, чуваши, марийцы, более всего страдавшие от колонизаторов. В области Тамбова, Симбирска, Пензы, Нижнего они являются ведущей силой в восстании и принимают на себя все репрессии.

Через сто лет после разинщины торговые связи в России принимают более осложненные и укрепившиеся формы. Интенсифицируется торговля с Западом; вывозится уже не только хлеб, но и различные продукты горной промышленности. Россия, по сравнению с некоторыми западными странами, уже не может считаться экономически отсталой страной. Расширение торговли и вывоза усиливает барщинное хозяйство. Для потребностей главным образом заграничного рынка идет усиленная стройка новых мануфактур. Расширяется денежное обращение в хозяйстве; деньги выжимаются усилением крепостнической эксплоатации, которая с необычайной быстротой распространяется на все отрасли хозяйства. Крепостнический нажим вызывает ярый протест со стороны притесняемых.

Манифестом 18 февраля 1762 года дворяне освобождались от обязательной службы, и это подавало надежду крестьянам, что они также будут освобождены. Но через несколько дней по вступлении на престол Екатерины II в обнародованном ею манифесте говорилось: «Понеже благосостояние государства, согласно божеским и всенародным узаконениям, требует, чтобы все и каждый при своих благонадежных имениях и прав остях сохраняем был, так как напротив того, чтобы никто не выступал из пределов своего звания и должности, то и намерены мы помещиков при их имениях и владениях ненарушимо сохранить, а крестьян в должном повиновении им содержать». ¹⁸

Еще в 1760 году дворяне получили право по своему усмотрению ссылать крепостных в Сибирь «за разные предерзостные проступки», при чем крестьяне не имели права жаловаться: они могли сноситься с учреждениями только через помещиков. Правда, правительство здесь имело в виду также колонизацию далекой окраины, но, конечно, самим ссылаемым от этого было не легче.

Кроме того в 1765 году Екатерина II разрешила помещикам отдавать своих дворовых, <шо яродерзостному состоянию заслуживающих справедливого наказания», в каторжные работы и возвращать их обратно по своему усмотрению. Телесные наказания применялись на каждом шагу даже наиболее просвещенными, представителями эпохи. Известный поэт Г. Р. Державин, в ответ на просьбу четырех скотниц уволить их от страды, дает распоряжение своему приказчику высечь «хорошечько при сходе мирском, которые старее, — тех поменее, а которые моложе, — тех поболее».¹ Неограниченные права помещиков приводят в ужас даже некоторых современников. Один из них писал,^{19 20} что крестьяне, «не имея от законов защиты, подвержены всевозможным, не только в рассуждении имения, но и самой жизни, обидам и претерпевают беспрестанные наглости, истязания и насильства, отчего неотменно должны они опуститься и притти в сие преисполненное бедствий как для их самих, так и для всего общества состояние, в котором мы их теперь действительно видим». Протест против крепостного права находит отклик и в литературе, но он выражается лишь в осуждении жестоких помещиков; вопрос же об отмене института крепостного права не поднимался.

Очень показателен один литературный памятник, изданный Тихонравовым в сборнике «Почин», под заглавием «Плач холопов прошлого века». Это произведение дает правдивую характеристику состояния крепостных и холопов под властью бар. Автор прежде всего указывает, что холоп не может распорядиться продуктом своего труда:

Что в свете человеку хуже сей напасти,

Что мы сами наживем, — ив том нам нет власти.

Холоп слышит одни лишь упреки:

Без выбору нас, бедных, ворами называют. Напрасно хлеб едим — всячески попрекают.

«Плач» является живой иллюстрацией бесправие.

Боярин умертвит слугу, как мерина,

Холопьему доносу в том верить не веленй. Неправедны суды составили указ,

Чтоб сечь кнутом тиранскй за то нас.

Холопы* обойдены и комиссией по составлению нового уложения:

Холопей в депутаты затем не выбирают,

Что могут де холопы там говорить?.

Они могут получить вольную только в могиле:

А когда холопей в яму йокладут,

Тогда и вольный абшит в руки дадут.

Но тем неудержимее мечтает холоп о воле; если б они получили волю, то прежде всего расправились бы с господами.

Всякую неправду стали б выводить И злых господ корень переводить. ¹

Интересен также другой памятник подобного рода, известный, в ряде рукописных редакций конца XVIII и начала XIX вв. Он рисует безвыходное положение крепостных, терпящих различные притеснения от царских чиновников. Он издавался под различными заглавиями. ^{21 22}

Наказание батогами

С гравюры Тильяра по рисунку Пренса Гос, Исторический музей

Еще тяжелее жизнь крепостных и работников заводов. Петр I дал право и не-дворянам приобретать деревни, но только к мануфактурам. Работы на фабриках и заводах должны были исполняться таким же крепостным трудом, как и в сельском хозяйстве. Крестьяне являлись собственностью фабрик и заводов. Но в короткое царствование Петра III это право было отменено постановлением: «Всем фабрикантам и заводчикам… отныне к их фабрикам и заводам деревень с землями и без земель покупать не дозволять, а довольствоваться им вольными наемными по паспортам за договорную плату людьми». Поэтому таким успехом пользовалось имя Петра III. Рассказы о Петре III, который придет на царство и даст волю, быстро распространяются среди рабочих. Передатчики «молв» о Петре III — в большинстве случаев рабочие и крестьяне, приписанные к заводам. Конечно, это постановление о прикупке крестьян к фабрикам и заводам впоследствии обходилось; хотя и в меньшем размере, но прикупка все же продолжалась. Царствование Петра III было очень коротким, и в сознании заводских людей складывается убеждение, что постановление нарушается с ведома царицы. Оплата труда на "мануфактурах крайне низка, так как повышение ее удорожило бы продукт, и уж не было бы столь выгодно вывозить его за границу. Заводчики выхлопа-1ывают себе право ссылать своих рабочих за различные провинности, так же как и крепостных, в каторжные работы; хотя и с ограничениями, они получают это право. Но наказания крепостных рабочих, конечно, в полной власти владельца.

Когда именным указом Петра I тулянину Никите Демидову был отдан во владение казенный Невьянский завод и было разрешено построить другой завод, на реке Тагиле, ему давалось право;

«В случае ослушания крестьян или лености на работе, наказывать их батогами и плетьми и надевать оковы». Конечно, на каждом шагу подобное право осуществлялось со всей жестокостью. Рабочие смотрят на свою работу как на каторгу. И на заводах, особенно на уральских, все время вспыхивают волнения. Низшие представители власти всячески притесняют рабочих. Например, мастеровые крестьяне в одной из своих челобитных на имя императрицы прилагают очень характерное для эпохи «краткое объяснение о происходящих мучениях, обидах при Невьянских Петра Собакина заводах». Особые обиды мастеровые крестьяне терпят от исправника, который «в угодность Собакину людей мучит, кого палками, а иного плетьми и батожьем и, сверх того, наложа колодку на шею и на руки. .»