Азиатские христы - Морозов Николай Александрович - Страница 104

• Предыдущая
• 104/153
• Следующая

Здесь за немногими исключениями являются те же самые объекты почитания, как и во всякой еще первобытной религии.

Почитание стихий, играющее важную роль в системе Заратустры, так же, как и связь между высшими духами этой веры и стихиями, указывает с разных сторон на первоначальный культ природы.

Есть также и анимистический пережиток в Авесте: духи-покровители, число которых бесконечно, по собственному признанию Авесты, суть души умерших, имеющие характер древних семейных и местных духов, каких можно встретить повсюду на свете. Злые духи и черти прямо кишат в Авесте.

Сказания и обычаи скотоводства обнаруживаются на каждом шагу. Святость коровы и собаки для парса стоит столь же незыблемо, как и святость самого Ормузда и с этими животными связаны такие мифы и обычаи, из которых достаточно ярко выясняется вера в их сверхъестественную силу. Создание растительного и животного мира из убитой перво-коровы принадлежит у иранцев, как и у многих других народов, к числу первых космологических представлений. Давать обильную пищу коровам составляет не только само по себе священную обязанность, но и обыденный образ выражения для исполнения обязанностей вообще. Как у индусов и многих других народов, так и в Авесте, бычачья моча составляет самое священное очистительное средство, несмотря на то, что по авестийской этике моча в высшей степени нечиста и воняет. Собаке в «Ведидад» посвящаются одна за другой целые главы; она прогоняет чертей и убить ее опасно. Она, как творение Ормузда, вполне равного достоинства с людьми. Большая часть практической этики Авесты, может быть понята лишь с пасторальной точки зрения, не говоря уже о представлении рая в виде картин из пастушеской жизни со старым пастухом Йима в роли охранителя блаженных.

Но наряду или над этими отголосками скотоводства мы находим в Авесте небольшой ряд индогерманских мифов и сказаний.

Так в сказании Авесты о Йиме-царе мертвых, оказывается, что конец мира будет чем-то вроде зимы, полной холода и мрака, из которой затем должно было произойти состояние блаженства в виде вечной весны в раю у Йимы. Это представление не соответствует системе Заратустры, на основании которой мир должен погибнуть через огонь и только праведные спасутся от этой катастрофы. Но авторы Вендидада не сознают противоречия и сказание это приводится в числе многих других, как один эпизод общего хода мировых событий. В иранском сказании о борьбе героя Трэтаона со змеем Ази-Дахака мы находим черты, напоминающие даже германские мифы, а также и апокалиптическое пророчество. Так Дакхака, побежденный героем, не убит, но привязан к скале Демавенда и должен находиться там до последних дней, производя своими конвульсиями землетрясения. Так и у германцев змий Локи был привязан Тором; и если дракон перед решительной битвой вырывается из своих оков и в рядах злых выступает против богов, то это сказание опять напоминает миф о волке Фенрисе.

Гораздо чаще встречаются в Авесте совпадения с индусами. Связь между иранцами и индусами в древности признается такой тесной, что круг сказаний Авесты многие считали почти однозначащим с кругом ведийских преданий, и обе религии выводили из одного общего корня. Так, бог Митра является и в Ведах, и в Авесте, где он функционирует в качестве судии мертвых. Но и он, и Сома, божественный, жертвенный напиток, общий обоим народам, странным образом не упоминается в гатах.

Более прочную опору представляет родство между индийским названием богов асура и иранским словом агура, которое не только образует главную составную часть в имени высшего бога Агура-Мазда, но, как нарицательное имя, обозначает и весь подчиненный ему мир духов. Здесь мы находим действительную общность, полную значения; поклонение Асурам (от еврейского Ассур — вождь), неоспоримо бывшее основным культом в арийское время, сохранилось в Иране и развилось там в официальную теологию, между тем как в Индии оно все более и более уступало месту почитанию Дев. Но боги-Девы в иранской религии должны были отдать свое имя для дьяволов, совершенно подобно тому, как и в Индии Азуры сделались злыми существами. Девы были божествами древних арийцев, от которых отреклась жреческая теология и на которых она мало-помалу стала смотреть как на дьяволов.

Как у индусов есть Яма, так и у иранцев бог Йима (по-еврейски Эло-Им), и можно доказать, что первоначально это было одно и то же божество, хотя в обоих религиях они имеют далеко не один и тот же образ. Индийский Яма есть прежде всего бог мертвых, царь преисподней, а персидского Йиму в этом звании мы встречаем лишь в исключительных случаях. Йима у иранцев является отцом-покровителем первобытного человечества и авестийская теология делает даже попытку согласовать древнее почитание Йимы с позднейшим почитанием Заратустры. Ормузд (говорится в Вендидат) сначала избрал Йиму для того, чтобы открывать на земле небесную истину. Но он отказался, предоставляя это будущему Заратустре и удовлетворился добрыми делами: охранять творение, помогать ему и делать его счастливым. В его время был золотой век, так Йима был блестящий, богатейший, великолепнейший из рожденных, которого освещало солнце. Все живущее так размножалось, что Йима должен был до трех раз расширять землю, чтобы дать место. Во время его не было ни холода, ни жара, ни старости, ни смерти; ни вода, ни растения не сохли, а люди и животные были бессмертны и вечно юны.

Для выяснения соотношения между Ведами и Зендавестой отметим, что Авестийское слово для обозначения понятия «победоносный» — Веретрагна (т.е. убийца Вритры) доказывает, что иранцы также имели этот миф. Слово удержалось в имени бога победы Веретрагни. Имя Индра имеется также в Авесте, но лишь как название второстепенного бога. Предполагалось, что Ормузд есть то же, как и Варуна, что Тратаона — есть индийский Трантана и т.д.

Но наибольшая часть авестийской религии возникла на иранской почве. В Авесте предполагается, что для помещения мертвых устраивается особенное здание (дакма), но вместе с тем упоминается и о первобытном способе выставления в горах и других пустынных местностях, и о сожигании трупов, ибо Авеста энергично восстает против этого нечестивого обряда; но уже отмеченное нами название погребального места Дакмой (что значит костер) выдает, что сожжение ранее было обычным способом погребения среди иранцев.

«Здесь, — говорит д-р Леманн, — был истинный культ огня, а не только признание его в качестве священной стихии; в этом заключается различие от индийского почитания Агни; уже одно то, что название огня у двух соседних и родственных народов различно: у индусов агни, а в Авесте атар — в высшей степени замечательно». В борьбе со злым началом мы встречаем огонь в сказании о битве между Атаром и драконом за царскую славу. Ормузд посылает свой огонь, а Ариман — дракона, чтобы овладеть ею. Они преследуют один другого, дракон одерживает перевес и Царская Слава спасается бегством в озеро Вурукаша, где Сын воды принимает ее под свою защиту. Один злой туранец голым бросается в озеро, чтобы похитить ее, но озеро вздымается и дает возможность славе уплыть подальше. Трижды повторяется одно и то же, и туранец, при всей своей ловкости не может ее схватить. Она приплывает к царю Ирана и приносит ему плодородие, богатство и уважение, остается у него и он уничтожает все не арийские народы.

Боги в Авесте называются Язатами («достойные почитания»), а в клинообразных надписях употребляется слово бага — русское «бог», откуда богатырь. Затем идет еще ряд духов, полубогов и героев, а всему этому миру богов противостоит царство демонов с дьяволом Ариманом во главе.

Аура-Мазда (в клинообразных надписях Аурмазд, позднее Ормузд) значит мудрый дух или «господь». Это древнее божество иранских племен. В одной хвалебнойпесне он чествуется так:

«Я назначаю эту жертву торцу Агура-Мазда, лучезарному, величественнейшему, высочайшему, непоколебимому, мудрейшему, великолепнейшему по телу, высшему по чистоте, который создал нас и дал нам образ, святейший дух, который нас питает».

• Предыдущая
• 104/153
• Следующая