Азиатские христы - Морозов Николай Александрович - Страница 30

• Предыдущая
• 30/153
• Следующая

В преддверии царства Сукувади приветствует душу живой благоуханный цветок — бадма линхова, такой прелестный, что при одном взгляде на него забыты все житейские испытания. И если душа принесла с собою в райский мир хотя бы тень какой-либо слабости, то цветок развертывает пред нею свои дивные листья и, приняв ее в них, дает ей возможность, очистившись, облагоухаться, как он.

Обновленную душу встречают в раю служебные духи — ангелы христиан и, приняв ее с радостными кликами, провожают к подножию престола, поддерживаемого восемью львами.

Восседающий на престоле Абида, — соответствующий христианскому богу-отцу, — увидев переселенку, ниспосылает ей слова утешения и назначает место, сообразное с ее достоинством.

Там она и остается навеки. И лишь некоторые, особенно «великодушные души» для общего блага не останавливаются долго на указанной им степени блаженства и, возвращаясь на землю, начинают новый ряд перерождений в лице таких особ, как Далай-лама, Баньчень-богдо, и все митрополиты-Хутукты. Души таких перерожденцев не принадлежат уже земному миру, но служат для него указателями божьей воли.

Таково общедоступное учение «культа пробужденных», а что из него сделала новейшая фантазия индийских толкователей, вспомоществуемая европейскими философами, увидим далее.

Буддийское богословие различает богов и богинь, полубогов и гениев и делит их не только по личному значению, но и по их отношению к классам других существ.

Но в общем в разных книгах нет согласованности.

Христианская троица обратилась в некоторых книгах уже в пятерицу наивысших небожителей, в богов Венца, размещающихся таким образом: посередине этого небесного венца видит Бирюзана, вроде святого духа, перед ним на восточной стороне — бог-отец Аб-ида, но уже по-видимому вочеловечившийся наполовину; на западной — Очир; на двух остальных странах света — Радна и Амога. Они, — говорят нам, — все начинают и все совершают, они образовали мир и родили человека.[18]

Как свет огня тысячекратно отражается в кристаллах, так существо Аб-Иды, при единичности его божеской натуры, проявляет себя в бесконечном множестве своих епископов-перевоплощенцев, не изменяя тождеству, а тем более не нарушая своего покоя, невозмущаемость которого составляет неотъемлемый и вечный удел божества.

В слове Аб-Иды — бога-отца — заключается источник жизни; чрез него божественные повеления распространяются по всему миру, переходят из рода в род и из века в век.

Мысль Аб-Иды всемогуща. К чему он ни обратится, все ей покорствует. Ум Аб-Иды всеобъемлющий. Отец богов, он все видит, все знает, в настоящем, прошедшем и будущем. И направляя ход мировых событий к высоким своим целям, дает всюду чувствовать безмерную силу своей премудрости.

О совершенствах бога-отца Аб-Иды дают понятие приписываемые ему Буддийскими книгами эпитеты: безначальный, всевышний бог, зиждитель всех миров, вмещающий в себе бесчисленные века, всевидящий и вседействующий, насадитель добра и виновник всякого бытия, все содержащий и все объемлющий своей властью.

Книга Манин намтар говорит о нем: «легче исчислить небесные звезды, чем определить свойства божии. Удобнее поэтому разложить всю землю, чем постигнуть премудрость божию. Легче пересчитать капли 12-летнего дождя, чем определить меру благотворительности хотя бы одного из его шести священных слов».[19]

Все это мы встречаем и при определении бога-отца у европейских теологов эпохи Возрождения и новейшего времени, например у Абеляра, и мы знаем из всего хода развития европейской теологии, что они выработались на Западе Европы самостоятельно и перешли на Восток. Отсюда ясно, что и далее они могли проникнуть только через Византию.

Во внимание к таковым достоинствам бога-отца Аб-Иды и того, что все обители блаженства находятся в его непосредственном распоряжении, буддисты. Несмотря на множество своих богов, как и христиане, не смотря на множество своих святых и ангелов, в важнейших обстоятельствах жизни обращаются к нему. Так, при похоронах, у них уныло поется стих: «Божественный Аб-Ида! По милости своей наставь на путь усопшего: ибо у тебя одного место упокоения».[20]

В храмах изображения его занимают почетнейшее место, но его представляют уже, как и у христиан, воплотившимся в человеческий образ. Огневидный Будда Аон восседает на престоле, полуприкрытый багряною хламидою. На голове у него черная скуфья, а в руках чаша, служащая эмблемой блаженства, которое вкушает он и которого удостаиваются все приходящие к нему. Это отражение причастной чаши восточных христиан.

После пятерицы богов венца, следуют семь мироправителей, аналогично семи ангельским чинам христиан. Как у христиан, имеются ангелы, архангелы, херувимы, серафимы, господства, власти и силы, так и у буддистов, но они уже персонифицированы в виде отдельных лиц. Шиги, Бисваво, Диван-гара, Пана-гамони, Гарга-сонди, Гашиба и Шинг-муни. Последнему из них — Сакья-Муни индусов — поется между прочим:

«Поклоняемся богу Шигемуни, который пришедши в мир, одержав над врагами своими решительную победу и низложив их, достиг истинного совершенства».[21]

Однако, сказание о Шиге-муни, т.е. о главном «будителе» (Будде) полны противоречий и нелепых вымыслов.

Современные европейские ориенталисты думают, что он не чисто мифическое лицо, и существовал лет за тысяч до рождества Христова, так как начало буддийского летосчисления, ведомого от Шиге-муни, падает на этот период времени.

Считают, что он был, как и Христос христиан, царского рода, что род этот был весь истреблен буддийским царем Иродом-Вируддаком и одному Сиддарте (так звали Будду) удалось найти спасение (как Христу) в бегстве, но не берега Нила, а на берега реки Пираджаны. Его скитальческая жизнь, — говорят нам, — не могла не расположить его к созерцанию и даже к аскетизму. И общество, основанное им, вначале было ни что иное, как братство шестнадцати нищенствующих людей, решившихся быть вечными странниками апостолами и лишь потом, с течением времени, внешний и внутренний характер этой компании стал изменяться и самая теория буддизма, сделавшись отвлеченнее, дала повод к возникновению различных толков и разделению поклонников Будды на секты.

В лице Будды, первого периода — хананы, виден, — говорят нам, — человек, умевший освободить себя от уз житейской суеты; но человек этот еще не властитель мира и не делается таким по смерти. Будда второго периода — Махаяны — уже в общении со всеми мирами; он и по смерти удерживает свою личность и свой авторитет; только начало жизни его не простирается вдаль, и это обстоятельство еще сближает его с обыкновенными смертными. И наконец, Будда последнего — мистического — периода, является существующим уже с незапамятных времен и от начала времени удерживает за собой божеские права и атрибуты.[22]

Но это же мы видим и в развитии христианства, начиная с IV века нашей эры. Однако, есть еще и другой параллелизм.

Первый период, — говорят нам, — ограничиваемый почти одним столетием и представлял просто патриархат. Другой период был время спора. Тут предпринимались как у христиан, соборы, разбирались противоречия и старались о сближении враждующих партий. В третьем периоде каждая из 18 школ, удерживая свои отличительные черты, продолжала существовать вплоть до соединения в две главные ветви Байбашиков и Саутрантиков, вроде восточной и западной церкви, из которых впоследствии образовалась новая система, известная под именем шахаяны или нового реформированного буддизма.[23]

Шигемуни, — говорят нам, — умер 80-летним стариком и тело его было сожжено.

• Предыдущая
• 30/153
• Следующая