Азиатские христы - Морозов Николай Александрович - Страница 74

• Предыдущая
• 74/153
• Следующая

1. Верую во единого бога отца Вседержителя, творца неба и земли, видимых же всех и невидимых.

2. И во единого господина нашего Спасителя Христа, сына божия, единородного, иже от отца рожденного прежде всех в век, света от света, бога истинна, рожденного, не сотворенного, единосущного отцу и через него все произошло, нас ради людей и нашего ради спасения сошедшего с небес и воплотившегося от духа святого, от Марии девы, вочеловечившегося, и снова грядущего со славою судить живых и мертвых, его же царству не будет конца.

Таковы два первые параграфа христианского символа веры, единственные, которые могли быть установлены на Царь-Градском Соборе 381 года, так как Никейский собор 325 года не мог ввести параграфа о Спасителе-Христе, легенда о котором создалась лишь после Ромейского императора Клавдия Юлиана Философа (331—363), так сильно напоминающего и Александра Македонского поздних греческих сказаний, и Миц-Римского Великого царя Мессию (Рэ-Мессу-Миамуна) египетских иероглифов, и даже библейского Спасителя-Пророка (Иисуса Навина), особенно если соединить сказания о нем с евангельским мифом о спасителе Христе и с повествованием в Житиях святых о Великом царе (Василии Великом) как основателе христианского богослужения. Об одинаковом происхождении последних мифов я уже говорил, а об отождествлении Великого Царя (Василия) с Юлианом и с Александром Македонским я долго стеснялся даже и намекать читателям, считая, что почва к этому еще не достаточно была подготовлена мною. Теперь же я могу указать, что Клавдий Юлиан очень похож на мифического основателя астрономии Клавдия Птоломея. Первые прозвища обоих, имеющиеся в нашем распоряжении – латинские, и значат: хромые; а из вторых прозвищ Юлиан значит Солнечный и при нем, как я уже показывал, был установлен официально а не при мифическом Юлии Цезаре) солнечный (юлианский) календарь с длиною года в 12 месяцев, соответствующих прохождению солнца по 12 птоломеевым созвездиям Зодиака. С евангельским же Христом сближают его и 12 посланников последнего, аналогичные 12 созвездиям Зодиака, из которых один – Иуда-Скорпион стал отступником, т.е. основателем иудейства, не признающего Христа за бога. Как Христу приписывается в Евангелиях 33 года жизни, так и Юлиану (от 331 до 363 г. включительно), причем как евангельский Спаситель проповедовал 3 года, так и Солнечному царю (Юлиану) дают три года царствования (361—363). Как евангельский Христос был прободен будто бы копьем римского воина во время распятия, так и Юлиан был, — говорят нам, — поражен копьем невидимого духа (а по более благоразумным сказаниям собственного воина) в походе в Южную Азию, когда он был уже в Месопотамии за рекою Тигром, т.е. по направлению в Индию, что в богатом воображении его последующих жизнеописателей легко могло превратиться в тот невозможный по условиям местности поход Александра Македонского, карту которого я повторяю здесь,[108] отметив, что азиатские границы, приписываемые этой картой его империи, тождественны уже с границами Оттоманской империи в XV веке, так что и походы Македонского «Храброго Воина» (что значит имя Александр географически вычерчены не ранее XV века, когда названия некоторых местечек внутренней Азии стали уже известны в Европе. Как Александр Великий был учеником мифического отца всех наук Аристотеля, так и Юлиан – в одно время был и Храбрый воин (т.е. Александр по-гречески), так и ученый философ. А в биографии Христа, считая этот термин просто за «помазанника божия», эти две специальности мы видим сначала разделенным, как у двуликого Януса, по двум Иисусам-пророкам. Военная доблесть полностью передана Иисусу Навину – полководцу Моисея, а ученая Иисусу Христу, божественному философу.

Мне скажут, конечно, что «Великий Храбрый Воин» не ходил в Галлию как Юлиан, но это возражение устраняется легко: галльский поход Юлиана апокрифирован его двойнику Юлию Цезарю, наполовину списанному и с Констанция Хлора, а в биографии Александра поход на латинские народы остался, как война с «греками», нелепая уже по одному тому, что сам он называется затем предводителем греков в борьбе с персами.

А если меня спросят, каким же образом отношу я здесь убийство Юлиана к 363 году, когда по моим же астрономическим вычислениям столбование евангельского Христа было 21 марта 368 года, то и на это ответ чрезвычайно прост: я дал здесь (как и в моих предшествовавших таблицах) традиционную хронологию событий ШМ века нашей эры, которая не могла быть мною проверена астрономически. Представьте себе только, что времена царствований первой половины ШМ века сдвинуты вспять на пять лет и вы получите полное согласие всей биографии Юлиана с моими астрономическим вычислениями. А что значит для старинного хронологиста сдвиг на 5 лет, когда он с полной готовностью сдвигал годы не только на сотни, но даже и на тысячи лет?

Все эти соображения, начиная от цитирования первых двух параграфов символа веры и кончая отождествлением основателя христианского богослужения с императором Юлианом, превращенным из основателя христианского богослужения и отступником от арианства, в отступника от бывшего, будто бы, уже за триста лет до его времени христианства (хотя сами теологи признают, что христианская литургия была установлена впервые именно в его царствование), имеют прямое отношение к предмету этого отдела моего исследования.

Мы видели сейчас, что второй параграф символа христианской веры нам гласит: «верую в спасителя-Христа, рожденного прежде всех веков, единосущного творцу миров, сошедшего с небес и воплотившегося (т.е. получившего тело) посредством святого духа (т.е. дуновения) и вочеловечившегося от девицы Марии. И снова грядущего (в человеческом же теле) со славою судить живых и мертвых». А в апокалипсисе сказано сложнее, чем тут и обещан еще вторичный приход Христа на земное царство за тысячу лет до конца мира:

«Увидел я, — говорит Иоанн (Апок. 20, 4—18) престолы и сидящих на них, чтобы судить, и души обезглавленных за проповедь Иисуса и божьего слова, которые не поклонялись изображению Зверя (империи) и не приняли клейма его на свою руку. Они ожили и царствовали с Христом тысячу лет. Это первое воскресенье. Блажен и свят имеющий участие в первом воскресении, над ним не имеет места вторая смерть…» «Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из своей темницы и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли Гога и Магога (вероятно, гуннов и монголов) и собирать их на войну, число их как песок морской…» «Но ниспал огонь с неба и пожрал их». «И море, и ад, и смерть отдали мертвых, которые были в них и судим был каждый по своим делам».

Что же мы здесь видим? Христос, — говорят нам, — воплотился в девице Марии, она же по-русски Марья, а в греческой классической мифологии Майя, олицетворенная звездой в созвездии Плеяд. Она была, — говорят, — дочь Атланта, поддерживающего на своих плечах всю землю, т.е. державного царя, как и изображались древние монархи на рисунках с жезлом в одной руке и земным шаром в другой. Она, по греческим источникам, родила девицею от бога богов Зевса сына Гермеса, первоначально ходившего среди пастушек хорошеньким аркадским пастушком со свирелью, а потом ставшего богом изобретений и открытий. А по греко-египетским источникам он стал Гермием, трижды величайшим, олицетворявшимся как и евангельский Христос, в виде месяца, изобретателем письмен, искусств и наук, особенно же теософского учения и герметической философии (т.е. будто бы смысл средневековых суеверий), которые были открыты в XV веке в виде 14 латинских трактатов, под общим названием Пэмандра.[109]

Мы видим отсюда, что и миф о Гермии, Трижды величайшем, есть только один из мифов о Христе, и потом не удивляемся, что мать его Мария (первоначальное имя которой, вероятно, было Марина — морская дева, т.е. наяда, символ созвездия Девы, выходящего в Сицилии из волн Средиземного моря) попала снова на небеса в виде звезды Майи и Плеядах, и так же стала богиней весны, превратившись в месяц май. Но вот другое несравненно более замечательное для современного историка-исследователя совпадение, родившееся будто бы в ущелье Малайских гор и проповедовавшего в Средней Азии «воплощенца» Будды (т.е. будителя) Гаутамы, волшебная сказка о котором носит все черты дальнейшего развития евангельского мифа о воплотившемся Иисусе. Приписать ей независимое происхождение совершенно невозможно, даже и в том случае, если вы не согласитесь с изложенным мною в предшествующей главе законом возникновения всех распространенных сложных философий и сложных мифов в одном пункте земного шара и в одной человеческой голове, откуда они несутся на крыльях человеческого слова повсюду, где их могут воспринять по направлениям наименьшего сопротивления.

• Предыдущая
• 74/153
• Следующая