Мы из ЧК - Толкач Михаил Яковлевич - Страница 9

— Сюда! — позвал Бочаров. Он быстро карабкался по лесенке на верх паровоза. В тендере зиял открытый люк.

— Полезай! — Павел пропустил меня вперед, а сам с наганом в руке охранял подходы.

Я протискался в горло бака — там прежде хранилось нефтяное топливо. Павел — за мною.

Ноги разъезжаются на мазутных остатках. Мы забились в угол и затаились.

Махновцы затопали наверху. Кто-то со звоном прихлопнул крышку люка.

— Подыхайте, комиссары!

Стало трудно дышать. В глазах желтые круги с красными искрами. Поддерживаем друг друга, но терпенья нет. Кашель открылся.

— Помирать — так с пальбой! — Павел ударом кулака откинул крышку люка и, не целясь, выстрелил. Никто не ответил.

— Сюда, Гром!

Я еле-еле дотянулся до люка с живительным воздухом.

С большим трудом выкарабкались наружу, распластались на тендере.

Потом двое суток отлеживались мы с Павлом: отравились мазутным угаром. Бочаров ругал себя на чем свет стоит — он надумал залезть в тендер!..

А тем временем Бижевич, используя наши разведданные, очистил железнодорожный узел от вражеской агентуры. Так нам думалось, но стоило уйти бронепоезду, как налет повторился. Чоновцы в затяжном бою, потеряв много боевых друзей, растрепали махновцев.

Пленные показали: Черный Ворон получает от своего верного человека точные сведения: что есть ценного на железной дороге в Пологах, где находятся чекисты с бронепоездом.

— Кто этот человек? — буйствовал Бижевич.

— Сам батько знае… А мы… чого ж знаемо… — испуганно бормотали пленные, косясь на маузер, выложенный Бижевичем на стол.

Сначала я грешил на Луку Пономаренко — вхож к начальнику станции! Посоветовался с Никандром Фисюненко, поспрашивал Павла, и сам перебрал в памяти все, что знал о хозяине — отказался от подозрения. А дежурный с распухшей щекой?.. Наш чоновец. Проверен в боевых стычках с врагами. Мухина хорошо знают в отделе дорожно-транспортной ЧК.

«Человек со шрамом»! — ахнул я. Ездит за почтой, выглядывает, вызнает. Вот кто наводчик!

Вместе с Бочаровым побежали на почту. Женщине, сидевшей за перегородкой, мы представились как родственники человека со шрамом.

— Нема начальника. Губернский комиссар вызвал, — ответила она, внимательно рассматривая нас. — А чего ж не договорились, коли вин тут робыв?.. Вы каждый день рядом ходили.

Опростоволосились! Эта женщина видела нас в поселке. Пробормотав что-то в ответ, мы вымелись на улицу. Новая начальница с хитринкой смотрела нам в след.

— Вот дьявол! — сетовал Павел. — А почтарь учуял, что жареным пахнет, и смотался. Он, гад, якшался с отцом Оксаны. Понимаешь?..

Я понимаю одно: упустили опасного врага!

Чоновцы рассказали нам, что человека со шрамом звали Гавриилом, а фамилия его Квач. Он приезжий. Грамотный, скрытный. Я передал весть о нем в Сечереченск. Но почтарь туда так и не явился. И я укрепился в мысли: человек тот — враг!

Нас, разведчиков, собрал Бижевич. Разговор повел на высоких нотах:

— Раскрыли всех наводчиков и тайных агентов?

— И раскрыли бы! — выкрикнул с болью Фисюненко.

— Вы что же, зимовать приехали сюда? Промедление — это смерть, разрушение, разбой! Вы понимаете?..

— Торопливость нужна при ловле блох! — осердился Никандр.

— Та оцим мальчикам у мамки под юбкой сидеть! — издевательски проговорил Коренев, входя в комнату.

— А ты что сделал? — накинулся Бижевич и на него.

Коренев подал двойной лист бумаги.

— Оце признание Олейника.

Бижевич бегло просмотрел протокол допроса и с довольным видом распорядился:

— Готовь материал для коллегии губчека! Ясно — валютчик!

Зазвонил телефон. Юзеф Леопольдович схватил трубку и привстал:

— Слушаю!.. Так они мне и не нужны, Федор Максимович… Сегодня же отправлю. Толкутся без толку.

Положив трубку, он сказал:

— Вас отзывают в Сечереченск. Махновцы поняли, что в Пологах твердая рука! Черный Ворон попритих…

Никандр с радостью смотрел на меня: нам надоело быть под началом взбалмошного Бижевича! А Павел остается — в Пологах место его службы. Мы по-братски целуемся. Жмем друг другу руки. Обещаем встречаться, звонить по телефону. Хорошо знать, что рядом с тобою верный друг!

— Привет твоей Оксане!

Павел еще раз жмет руку.

Иду в кабинет Платонова с отчетом. Тревожно на сердце. Перелистываю в памяти странички жизни в Пологах — кажется, все правильно. А все ли?.. Упустил человека со шрамом. Участвовал в стычке с махновцами, хотя мне было это запрещено.

Открываю дверь с таким чувством, будто бы вхожу в ледяную воду…

Федор Максимович — большевик из рабочих. Серьезный, вдумчивый — зря не обругает. И в разговорах воздержан — больше слушает и помалкивает.

Высокий, выбритый, подтянутый, словно хороший строевой офицер, Платонов вышел из-за стола и подал руку:

— Здравствуйте, товарищ Громов!

Мой доклад он выслушал со вниманием. Похвалил за инициативу по розыску человека со шрамом.

— Попал в поле зрения чекистов — не уйдет, — твердо сказал Федор Максимович. — Правда, не научились мы работать четко. Научимся!

Я решился высказать свое мнение о Бижевиче.

Федор Максимович наморщил открытый широкий лоб и прошелся до дверей размашистым шагом. Вернулся к столу.

— Вы скоры на выводы, молодой человек. Бижевич предан Советской Родине. Прямой характер. Брата его махновцы изрубили… Второй брат служит на границе. Об отце с матерью ничего не знает вот уже третий год. О жене — вам сказали. Вы лично устояли бы под таким градом ударов?.. — Платонов снова заходил по комнате в глубоком раздумье.

Мне стало стыдно за свое легкомыслие — бросил тень на товарища, с которым ходил в бой! И все-таки я сказал:

— В нашей среде есть предатель!

Платонов остановился, словно наткнулся на стенку. Глаза метнули молнии.

— Основание!

Я рассказал о провале Васильева в Пологах, о налетах на ценные поезда в тот момент, когда охрана их ослаблена, об уходе из Полог человека со шрамом.

— Кто-то предупреждает!

Платонов так посмотрел на меня, что я невольно встал.

— Обо всем этом — молчок! В наших рядах не должно быть нервозности и подозрительности. Если мысль о предательстве будет навязчиво точить каждого, то расслабится воля наша. Все это — выигрыш врага! Очень плохо, Громов, что вы расшифровались, раскрылись перед бандитами. Вы человек не местный, и нам легче было маскировать вас как нашего разведчика…

Я не вытерпел:

— Мы говорили Бижевичу.

— О Бижевиче — все! У самих должны быть головы, а не котелки. Не маленькие! Сколько вам лет, товарищ Громов?

— Девятнадцатый.

— То-то же! Идите, а мы подумаем, как с вами поступить.

Бреду по солнечной улице. Осенний ветер катит пожухлые листья каштанов. И мне представилось, что со своей опрометчивостью я всю жизнь буду катиться так же вот, как лист, гонимый сквозняком. Зачем сунулся со своими подозрениями? Может, и нет никакого вражеского агента в ЧК. Люди прошли школу борьбы с контрреволюцией, а какой-то юнец, даже не штатный сотрудник, начинает их поучать!..

Потекли однообразные дни. Занятия в техникуме. Ломанье головы над задачами. Чертежи с замысловатыми сопряжениями. И вдруг письмо от Павла Бочарова — выпросился на фронт! Едет на Дальний Восток бить японских самураев. Я позавидовал: друг знает свою дорогу, верен нашей клятве. Бьет врагов. Попросился и я в Действующую армию — отказ! И Платонов молчит. Одна радость — в техникуме приняли в ряды РКП(б).

В трудных переживаниях прошла зима. Без меня разбили польскую шляхту и заключили мирный договор. Без меня расхлестали в Крыму Врангеля. Без меня восьмой съезд Советов принял программу ГОЭЛРО — тридцать электростанций построить!.. Я казался себе ничтожным человеком. Мог бы зайти в ЧК — гордость не позволяла: не зовут, значит, не пойду.

Уже весной возвращался как-то домой с занятий. Впереди шел человек, что-то знакомое показалось мне в его походке. Так ходил Павел Бочаров. Догоняю — он! Обнялись. Зашагали рядом. Карие глаза друга светятся радостью: