Лето в горах - Полетаев Самуил Ефимович - Страница 10

• Предыдущая
• 10/34
• Следующая

— На Теренсай?

Гришке не сиделось: прилипал к окошку вправо от себя, подавался вперед, упираясь в лобовое стекло, тянулся влево, через плечо отца. Мимо пролетали то мшистый валун в стороне, то старый овечий загон в сырой лощинке, то вдруг выскакивала из-за кустарника одинокая, в заплатах, юрта — приметы эти, давно уже примелькавшиеся, теперь, когда сын был рядом и нетерпеливо вертел головой, как бы снова оживали перед глазами Николая.

Въехали в горы. После долины, просторной от солнца, вернулись в ночь. Недавно здесь прошла гроза, и дорога, в осыпях и потеках, словно вся еще плыла.

Машина медленно ползла вверх, скрежетала боками о кустарники и ощупью спускалась вниз, к речушке, окутанной туманом.

Остановились у моста, под которым, поднимаясь под самые стропила, бурлила вода. Кто-то успел уже выставить запретительный знак — проезд закрыт.

Николай и Гришка вышли из машины. Гришка попрыгал на бревнах, пробуя на прочность, сплюнул в грохочущую воду и прокричал:

— Выдержит!

— Ты вот что, — сказал Николай, — посиди в машине, а я пойду поищу место для переправы.

…Гришка проснулся, услышав шаги. Должно быть, возвращался отец. Поерзав, он забился головой в угол и снова закрыл глаза.

Наступила тишина, слишком долгая тишина. В окошке, расплющив нос, торчало смуглое лицо с наморщенным лбом, сбоку топырилась пятерня, протирая стекло. Глаза подмигивали. Это был не отец.

— Арак ма?[6]

Туман над речкой рассеивался. Сверху спускались двое всадников в бурках. Гришка вспомнил о ружье над спинкой сиденья — повернуться и выдернуть из скоб, но тайная сила сковала: глаза незнакомца спокойно следили.

— Арак ма?

Гришка молчал. Ключи от лавки были в маленьком багажнике, но как их возьмешь под взглядом горящих темных глаз, беззастенчиво шаривших по кабине?

— Папирос ма?

У Гришки отнялся язык. Всадники подъехали к автолавке, послышалась гортанная речь. Это были чеченцы — кавказские люди, с войны осевшие в здешних местах. Они посовещались по-своему, к кабине приблизился другой — худой, носатый, с жесткими я хитрыми глазами.

— Не бойсь, выходи…

— Вы по…дождите, — промямлил Гришка, открывая кабину. — Я сейчас… позову…

Молодой чеченец подмигнул, улыбнулся и сильно, рывком тряхнул его руку, обмякшую и безвольную.

— Сиди, сиди, обойдемся.

Ясно, не хотят, чтобы он предупредил отца. Молодой вытряхнул из пачки последние папиросы, раздал их всадникам, почиркал зажигалкой, пытаясь прикурить, но та не зажигалась.

— Камешка ма? — спросил он у Гришки.

— У отца…

— А спичка?

— Я сейчас…

Откуда силы взялись! Гришка полетел вниз, мчался, прыгая через камни, продирался сквозь заросли, нырнул в полосу тумана, стелившегося вдоль берега. С бега он перешел на шаг, теперь уже не видный чеченцам. Выйдя на пригорок, он опять увидел их, и тот, молодой, заметил его и стал кричать:

— А-ла-ла! А-ла-ла!

Чеченцы столпились у автолавки и перестали смотреть в его сторону. Гришка выбрался из зарослей, вышел на открытое место и опять увидел чеченцев. Что-то, видно, затеяли недоброе и теперь сидели кружком, только молодого не было видно из-за автолавки. Но и он скоро вернулся, держа что-то в руках…

Сейчас Гришке не угрожала никакая опасность, он был далеко от чеченцев, дожидался, когда они окончат свой шабаш и уедут. Но ждать надоело, разбирала злость: сидят себе и не думают убираться. Он перебежал поближе и залег: не уходят. Пригляделся и переметнул за валун: все еще сидят. До моста теперь было недалеко, и он увидел наконец, как чеченцы стали подниматься. Но и на этот раз они не уехали, а опять столпились у автолавки. Что они там делали, Гришка не видел, только, отходя в сторону, что-то рассовывали по карманам, а один из них прятал что-то под седло. Потом все трое сели на коней, переехали мост и скрылись за поворотом.

В несколько скачков Гришка был у машины. Он распахнул дверцу кабины — ружье висело на месте; вырвал его из скоб, проверил магазин — патроны в стволах, бросился по мосту вверх, обогнул скалу — и вот они, еще не успели скрыться, не торопясь поднимаются к перевалу. Гришка вскинул ружье и, не целясь, нажал на спуск. Прогромыхал выстрел. Сквозь дым было видно, как всадники остановились. И тогда — будь что будет! — Гришка выстрелил вторым патроном и радостно вскрикнул, увидев, как всадники, припав к коням, умчались за перевал.

Возле машины его дожидался отец.

— Кого это? — спросил он.

— А тут эти… как их… — Голос у Гришки сорвался, и он долго не мог объяснить, что произошло.

Николай погрозил кулаком, забрал у него ружье, проверил стволы и велел садиться. Автолавка была закрыта, ключ от нее лежал на своем месте в багажнике.

— Ты что же это, в людей стрелять?

Гришка молчал, Николай сперва сердился, а потом стал шутить.

— Как же ты допустил их, а? — приставал он. — Спал небось?

Гришка бормотал что-то в свое оправдание и не понимал, отчего веселился отец. Когда машина переехала через бурлящий поток и, перевалив через бугор, покатила по травянистому склону горы, Николай открыл багажник и вытащил несколько истрепанных трешек и рублей.

— Ну-ка посчитай, сколько тут…

Шесть трешек и четыре рублевки — значит, восемнадцать и четыре. Двадцать два рубля…

— А теперь подели на два рубля восемьдесят семь копеек. Сколько будет целых и сколько в остатке…

Гришка закатил глаза, пытаясь удержать разбегающиеся цифры, долго ерзал на сиденье.

— Целых семь, — сказал он наконец, — а в остатке рубль восемьдесят копеек…

— На одиннадцать копеек набрехал… Ну, а теперь вычти из остатка девять пачек «Севера»; каждая пачка — пятнадцать копеек. Сколько останется?

На этот раз Гришке пришлось расстегнуть рубаху — в кабине было невпродых от табачного дыма. Он подвинтил вниз боковое окошко, высунул голову наружу и решал задачку на свежем воздухе.

— Рубль сорок пять копеек.

— От брехун! — рассмеялся отец. — Рубль сорок шесть, математик! А теперь вытащи тетрадочку, на вот карандаш, и запиши на последней страничке. — Он остановил машину, чтобы удобно было записать. — Бекмурзе — рубль сорок пять копеек. Записал?

— Это кому же?

— Тому самому, носатому, в которого стрелял. Был там у них такой?

— Ну?

— За той вон горой пасет.

— А деньги ему зачем?

— Товару набрал, а денег лишку оставил. Теперь его еще искать надо.

Автолавка выкатила на дорогу, ту самую, с которой они съехали, объезжая мост. Теперь она шла вдоль скалистых стен, из щелей и трещин которых торчали ползучие растения. Несколько сосен, как зеленые свечи, высились на круче, подпирая студенистые сырые облака, а ниже карабкались по уступам овцы и пялили на машину глупые, истуканьи глаза.

За перевалом открылась внизу холмистая долина, усеянная серой массой овец; среди них чернели крохотные фигурки всадников. Наверно, это были те самые чеченцы, которых напугал своими выстрелами Гришка. Он беспокойно заерзал: а вдруг отец надумает им сейчас вернуть деньги? Но нет, они проехали не задерживаясь. Отец торопился.

— Сейчас пойдет дорога веселая, — сказал он. — Камешков бог набросал всех размеров. Пятнадцать километров вниз ползти будем, до самой Вирсайской долины.

Дорога действительно пошла интересная. Камни, желтые, кроваво-ржавые, черные, ядовито-зеленые, напоминали всевозможных животных, от овец до ископаемых ящеров.

Николай, все больше веселея, смотрел направо и налево. Все эти валуны, мимо которых он бессчетное количество раз проезжал и давно уже не замечал их причудливых форм, теперь снова занимали его оттого, что сын был рядом и все это ему, наверно, в новинку. Но Гришка был занят другим — он следил за руками и ногами отца. Николай перехватил его взгляд. Вон ведь чем интересуется! И самому тоже показалась занятной работа сцепления, тормоза и рукоятки скоростей — то, что делал всегда не задумываясь.

• Предыдущая
• 10/34
• Следующая