Основы теории аргументации: Учебник. - Ивин Александр Архипович - Страница 90

Самым грубым и самым «механическим» Поварнину представляется прием, когда противнику не дают возможности говорить: «Спорщик постоянно перебивает противника, старается перекричать или просто демонстративно показывает, что не желает его слушать: зажимает себе уши, напевает, свистит и т.д. В споре при слушателях иногда играют такую роль слушатели, видящие, что их единомышленнику приходится плохо: тут бывает и хор одобрения или неодобрения, и рев, и гоготанье, и топанье ногами, и ломанье столов и стульев, и демонстративный выход из помещения — все по мере культурности нравов слушателей. Спорить при таких условиях, конечно, невозможно. Это называется (в случае успеха) сорвать спор.

Если спорщик достаточно нахален, он может, “поспорив” так с вами и не дав вам сказать ни слова, заявить: “С вами нельзя спорить, потому что вы не даете толкового ответа на вопросы” или даже: “Потому что вы положительно не даете возможности говорить”. Иногда все это делается “тоньше”. Вы привели сильный, но сложный довод, против которого противник не может ничего возразить: он тогда говорит с иронией: “Простите, но я не могу спорить с вами больше. Такие доводы — выше моего понимания. Они слишком учены для меня” и т.п.

После этого иного упрямца никак не заставишь продолжать спор: не схватить же за ногу, чтобы удержать его. Иного можно удержать “в споре”, заявив, что, если он не понял довода, то вина в нашем неуменьи ясно высказать его, а не в его уме и т.п.»[375].

Довольно грубым приемом является и организация «хора» полуслушателей-полуучастников спора, всячески восхваляющих доводы одной стороны и демонстрирующих скептическое, а то и презрительное отношение к доводам другой стороны. «Вот остроумное замечание! Это называется смотреть в корень вещей», «Превосходно!», «Безусловно правильно», «Изумительный ответ» и т.п., — эти восклицания адресуются той стороне спора, которую поддерживает специально подготовленная аудитория; «Слабый ответ», «Плохие доводы», «Это то же, что ничего не ответить», «Все это только пустые оправдания», «Доводы, внушающие жалость» и т.п., — все это адресуется стороне, которую аудитория намеревается «завалить».

Предельно грубым приемом в споре является использование насилия, физического принуждения или даже истязания для того, чтобы заставить другую сторону, если не принять тезис, то хотя бы сделать вид, что она его принимает. Разновидности этого «аргумента от палки» Поварнин описывает так: «Сначала человек спорит честь-честью, спорит из-за того, истинен ли тезис или ложен. Но спор разыгрывается не в его пользу — и он обращается ко властям предержащим, указывая на опасность тезиса для государства или общества и т.д. Все равно, какие власти: старого режима или нового, “городовые” или “товарищи”, — название такого приема одно и то же: “призыв к городовому”. И суть одна и та же: приходит какая-нибудь “власть” и зажимает противнику нашему рот. Что и требовалось доказать. Спор прекратился и “победа” за нами. Для того, чтобы применить подобную уловку, требуется, конечно, очень невежественная голова или очень темная совесть.

Но “призыв к городовому” имеет целью только прекратить спор. Многие этим не довольствуются, а применяют подобные же средства, чтобы “убедить” противника, т.е. вернее, заставить его, по крайней мере на словах, согласиться с нами. Тогда подобные доводы получают название “палочных доводов”. Конечно, и в наше время употребляются еще “палочные доводы” в буквальном смысле слова. Насилие во всех видах очень часто “убеждает” многих и разрешает споры, по крайней мере на время. Но такие палочные доводы в область рассмотрения логики, хотя бы и прикладной, не входят. Здесь палочным доводом называется довольно некрасивая уловка, состоящая в том, что приводят такой довод, который противник... должен принять из боязни чего-нибудь неприятного, часто опасного, или на который он не может правильно ответить по той же причине и должен или молчать, или придумывать какие-нибудь “обходные пути”. Это, в сущности, разбой в споре. Даже, пожалуй, в одном отношении, еще хуже. Разбойник открыто предлагает дилемму “кошелек или жизнь”. Софист преподносит скрытым образом и с невинным видом дилемму: “принять довод или потерпеть неприятность”, “не возражать или пострадать”.

Такие доводы изобилуют во все времена, у всех народов, при всех режимах: в государственной, в общественной, в частной жизни. Стоит понаблюдать их, например, в газетах — в правых или левых, смотря по тому, в чьих руках власть. Конечно, не все газеты унижаются до этого. Но в виде общего правила можно сказать, что, чем газета более “крайняя”, тем больше шансов встретить в ней палочный довод, хотя есть немало любителей его и не из “крайних”»[376].

Разновидностью «аргумента от палки» Поварнин считает и доводы, апеллирующие к тайным мыслям и невыраженным побуждениям другой стороны в споре. «К наиболее “любимым” видоизменениям и усложнениям относятся прежде всего многие случаи “чтения в сердцах”. Эта уловка состоит в том, что софист не столько разбирает ваши слова, сколько те тайные мотивы, которые заставили вас их высказывать. Иногда даже он только этим и ограничивается. Достаточно! Не в форме “палочного довода” эта уловка встречается очень часто и употребляется вообще для “зажимания рта” противнику. Например, собеседник высказывает вам в споре: “Вы это говорите не потому, что сами убеждены в этом, а из упорства”, “Лишь бы поспорить”. “Вы сами думаете то же, только не хотите признать своей ошибки”. “Вы говорите из зависти к нему”. “Из сословных интересов”... “Сколько вам дали за то, чтобы поддерживать это мнение?”, “Вы говорите так из партийной дисциплины” и т.д. Что ответить на такое “чтение в сердцах”? Оно многим “зажимает рот”, потому что обычно опровергнуть подобное обвинение невозможно, так же как и доказать его. Другие умеют “срезать” подобного противника, например, ловко и резко подчеркнув характер его уловки. Но настоящую грозную силу уловка эта приобретает в связи с палочным доводом. Например, если мы доказываем вредность какого-нибудь правительственного мероприятия, противник пишет: “Причина такого нападения на мероприятие ясна: это стремление подорвать престиж власти. Чем больше разрухи, тем это желательнее для подобных слуг революции (или контрреволюции)” и т.п. Или: “Эти слова — явный призыв к вооруженному восстанию” и т.д.

Конечно, подобные обвинения, если они обоснованны, может быть, в данном случае и справедливы, и обвинитель делает очень полезное дело, обращая внимание на известные факты. Иногда это гражданский долг. Но нельзя же называть это спором, и нельзя этого примешивать к спору. Спор — это борьба двух мыслей, а не мысли и дубины. Вот против примеси таких приемов к спору необходимо всячески и всемерно протестовать. Не всякая словесная борьба — спор.

Иногда “чтение в сердцах” принимает другую форму: отыскивают мотив, по которому человек не говорит чего-нибудь или не пишет. Несомненно, этого он не делает по такому-то или по такому мотиву (например, “крамольному”). Например, почему он не выразил “патриотического восторга”, рассказывая о таком-то событии? Явно, ему не сочувствует. Таким образом, для искусного любителя “читать в сердцах” представляется, при желании, возможность отыскать контрреволюционную или революционную “крамолу” и т.п. как в некоторых словах противника, так иногда и в его молчании»[377].

Спор — это определенная деятельность, причем деятельность, требующая напряжения не только интеллекта, но и всех духовных сил человека. Мысль, память, воображение спорящих должны работать особенно эффективно и четко. Смешавшийся, вставший в тупик, растерявшийся участник спора рискует забыть и упустить свои самые надежные и выигрышные доводы и потерпеть неудачу в споре. Если мы сильно взволнованы, возбуждены, горячимся, смущены и т.п. — мы спорим хуже, чем обычно. Спор — это не соревнование чистых интеллектов, а состязание, затрагивающее все стороны человеческой души.