Елизавета Петровна - Сахаров Андрей Николаевич - Страница 7

• Предыдущая
• 7/244
• Следующая

Разумеется, мы не можем подробно останавливаться на доводах «за» и «против», так как это значило бы пускаться в историческую полемику, для которой в данном труде не может быть места. Мы просто хотели предупредить читателя, что высказываемый нами взгляд разделяется не всеми, и что для нас лично убедительным кажется взгляд Вандаля.

Весьма характерным в этом отношении является следующее место из депеши Шетарди от 21 апреля. Шетарди говорит, что Елизавета исчислила расходы на революцию в сумме ста тысяч рублей. «Я передал принцессе, что король, постоянно занятый мыслью содействовать её счастью, охотно доставит средства на покрытие издержек, как только будет указано, каким способом сделать это секретно».

Из дальнейших депеш можно догадаться, что Шетарди нашёл этот способ: в Петербурге жил некто де Ман, у которого в Париже был богатый дядюшка; де Ман вёл широкую жизнь и крупную картёжную игру. Что было мудрёного, если богатый дядюшка посылал своему единственному наследнику деньги на покрытие трат по такой разорительной жизни?

Действительно, два разных документа проливают некоторый свет на это. Из депеши Шетарди явствует, что он достал для Елизаветы Петровны некоторую сумму денег, которую взял взаймы у приятеля, выигравшего много в карты; Шетарди просил, если можно, вернуть деньги этому «приятелю». А из секретных документов французского министерства иностранных дел явствует, что в первых числах октября 1741 г. тайный агент министерства с чисто опереточными предосторожностями передал в кафе де Фуа эту сумму денег маркизу де Ман, который не замедлил послать их своему племяннику в Петербург. Вообще дальнейшее сличение дат наводит на мысль, что депеша Шетарди говорит не о совершившемся, а о желаемом факте, то есть, как мы уже говорили, под наружным смыслом депеши скрывался другой, внутренний смысл, и депешу надо истолковывать так: «Пошлите через де Мана такую-то сумму мне».

Разумеется, всё заставляет предполагать, что Франция дала очень много денег прямо в руки Елизавете. Но это уже детали. Важно то, что Франция тратилась на переворот, что, хотя из осторожности она прикрывалась Швецией, но фактически не партия, не приверженцы, а Франция возвела на престол царевну Елизавету Петровну.

Итак, внимательное рассмотрение фактов говорит за то, что партии в точном смысле этого слова у Елизаветы не было.

Из её приверженцев наиболее деятельными были доктор Лесток, ганновержец родом, но француз по происхождению (его биографию читатель найдёт на страницах романа), камергер Воронцов,[7] немец Шварц.[8] и еврей Грюнштейн[9] Близкий в то время Елизавете Алексей Разумовский непосредственного участия в интриге не принимал: и тогда, как и впоследствии, он держался в стороне от политики.

Наиболее деятельным был Лесток. Через него-то главным образом и сносилась Елизавета с маркизом Шетарди, и если некоторые историки и отрицают значительность роли Шетарди, то значительности роли Лестока в перевороте 1741 года, кажется, не отрицает никто.

Дальнейшее течение этой интриги достаточно отражено на страницах нашего романа. Поэтому коснёмся её только вкратце.

Франция и Швеция выработали такой план действий: Швеция объявит России войну, а когда это отвлечёт внимание правительства, Елизавета Петровна произведёт переворот в свою пользу. Но в благодарность она должна отдать Швеции все отнятые у последней Петром Великим земли.

Ни Шетарди, ни шведский посол Нолькен не учли горячей любви Елизаветы к родине и преклонения памяти отца. Елизавета наотрез отказалась от короны, которую можно получить, жертвуя интересами родины. Переговоры замерли, но Елизавету это не беспокоило; возмущение солдат и дворянства немецким засильем всё росло, на французские деньги уже успели подготовить почву, и теперь оставалось ждать благоприятного момента.

Вдруг Шетарди узнал, что граф Линар, давнишний возлюбленный правительницы Анны Леопольдовны, в точности проведал о роли французского посла. Хотели даже арестовать и судить Шетарди, но маркиз смело заявил, что выбросит из окна всякого, кто осмелится явиться к нему без разрешения. Хотели арестовать Елизавету Петровну и посадить её в монастырь. Но, с одной стороны, уже боялись очень идти напролом, чтобы не усилить раздражения среди войска и дворянства, а с другой – какую пользу могло принести устранение Елизаветы теперь, когда интрига была в полном ходу, а за границей благополучно проживал её племянник (впоследствии Пётр III)?

Пока правительница Анна Леопольдовна[10] разводила руками, не зная, на что решиться, Шетарди пошёл на мировую с Елизаветой, отказался от требования территориальных уступок в пользу Швеции и требовал одного: чтобы все приверженцы немцев были устранены и понесли суровую кару. На это Елизавета согласилась, и мир был заключён.

Вскоре с помощью преображенцев Елизавета арестовала всё правительство, не исключая и малолетнего императора Иоанна VI Антоновича. 26 ноября утром проснувшиеся петербуржцы узнали, что на русский престол вступила императрица Елизавета Петровна.[11]

Наша задача будет недостаточно полна, если мы не дадим краткой характеристики личности Елизаветы.

По удачному выражению проф. В. Ключевского,[12] Елизавета представляла собою типичную русскую барыню XVIII века. Умная и добрая, но малообразованная и плохо воспитанная, а к тому же капризная, своенравная и беспорядочная, императрица Елизавета была человеком момента. В этом заключается разгадка той двойственности, которая поражает нас в ней.

Елизавета была очень проста в обращении, любила толкаться по девичьей; сама наряжала прислугу к венцу и любила смотреть в дверную щёлочку, как веселится дворня. Но в то же время самое пустячное нарушение этикета могло показаться ей величайшим преступлением. Елизавета терпеть не могла политики, дипломатических тонкостей и переговоров.

А между тем в своих покоях она устроила нечто вроде интимного кабинета из приживалок и сплетниц, где премьером была Мавра Шувалова; «предметами занятий этого кабинета были сплетни, наушничество, всякие каверзы и травля придворных друг против друга, доставлявшая Елизавете великое удовольствие». Елизавета была очень ласкова в обращении, но из-за пустяка приходила в неистовство и бранилась более чем неподобающими словечками, не разбирая, кто перед нею – мужчина или женщина, лакей или министр.

• Предыдущая
• 7/244
• Следующая