Человек с горящим сердцем - Синенко Владимир Иванович - Страница 13

• Предыдущая
• 13/67
• Следующая

Обернув к парням искаженное злостью лицо и выплевывая песок, усач погрозил им кулаком и перевалил через пологую дюну.

На скулах Федора заиграли желваки, руки стали чугунными. Не терпел он разухабистых «шуток».

— Бессовестные! — пристыдил озорников. — Человек старше вас, а вы над ним измываетесь. Негде силу применить?

— Зря, мил-человек, за гниду заступаешься, — лениво бросил долговязый парень. — Шкреба — полицейская шкура! Выслеживает добрых людей и сажает в тюрьму, а ты... Не его ли поля ягода?

Федор покраснел. Шпик! Самый настоящий... И как он не сообразил? Искал провокатора, а проморгал полицейскую ищейку! Так вот почему Котелевец засуетился и удрал. Но парни — молодцы! Пока сыщик барахтался в песке, Ухов с Котелевцом успели скрыться. Итак, Семен не провокатор. Остается Борисов.

— Обмишулился, братцы... — сконфуженно молвил Федор и подсел к дружной четверке рабочих с Французского завода.

Минут через пять он уже играл с ними в «дурачка», а потом читал им «Южную Россию», по-своему толкуя напечатанное в газете. К вечеру Сергеев и парни расстались друзьями. Федор быстро находил путь к сердцам даже старших по возрасту. А эти ему почти ровесники, открытые души. Токарь Гордейчук, слесарь Кузьма Рудковский, литейщик Арсений Минеев, четвертый, Ваня, со смешной фамилией Седьмой, тоже литейщик, недавно приехал из Тулы.

Вечером Ухов подтвердил: верно, есть у поручика Еремина филер Шкреба. Выл мастером на Французском, наушничал на рабочих администрации, за что и был после забастовки по требованию стачечников уволен. Рабочие прозвали его «Бородавкой». Видели черную у него на щеке? Позже охранка приютила Шкребу, своего холуя.

Тип мерзкий, — поморщился Алексей, продолжая рассказывать о шпике. — Вчера он потерял наш след. Однако, Виктор, ты меня убил. Выходит, Сашка?.. Не представляю. — В глазах Ухова было столько муки, что и Федор расстроился.

Борисова Федор увидел на квартире у Алексея Ухова: сидел в чуланчике, смотрел на приятелей в щель, слушал страстную речь Александра Борисова и поражался. В этом человеке, который продался жандармам, пропадает великий артист! Так искусно маскировать свои чувства? В глазах ненависть к самодержавию... Но если его искренность не наиграна? Тогда... Действительно, почему Алексей сегодня так вял и бесцветен?

Федор вздрогнул. Ухов?! Нет, и это никак не вяжется! За две недели не распознать человека? Интуиция его еще не подводила! И разве охранка, располагая осведомителем из недр самой организации, позволила бы столько времени водить себя за нос? Тогда... Тогда прочь все подозрения! Войти в контакт с Борисовым и Котелевцом, доизбрать комитет, развернуть работу. Одиночкам-подполыцикам, как бы они ни надрывались, революции не совершить.

У Сергеева был твердый распорядок времени. Как правило, с двух часов ночи до пяти часов утра печатал с Уховым в подвале дачи прокламации, намечал с ним, что делать в ближайшие дни. До двенадцати часов спал, затем отправлялся в город. Заглядывал в консисторию, в городскую управу. Там все еще, к счастью, разводили руками:

— Увы, о торгах пока ничего не слышно!

— Жаль, жаль! Что ж... Обождем еще.

Пообедав в ресторанчике при гостинице «Петербургская», он покупал в магазине еду на ужин и к семи возвращался домой.

У Сергеева свой расчет. Если за ним установили негласное наблюдение, слежка успокоит охранку. Маршрут у него однообразный, день расписан по часам, на связь с подозрительными лицами не выходит.

Первые дни пребывания в Николаеве Федор замечал за спиной какие-то неясные тени. Он не оборачивался, и шпики отстали.

Желая полностью отвести от себя внимание полиции, Федор решил «проветрить» свое жилье испытанным способом. На клочке оберточной бумаги сочинил на самого себя безграмотную анонимку.

Ваше высокородие! По нашей десятой Улице в порожнем домике мамзели Барбе обявился неизвесный мущина. Водку непёт гостей не водит. Неужто одними песнями жив? Дворник кажет звать ево по фамилии Хлюстиков имя забыл. Как бы не стрикулист которые Бонбы супротив властей с порохом мастерят худое на осударя-Батюшку замышляют. Пресеките христа ради непорядок потрусите дачку.

Мирные Суседи.

Таким же измененным, корявым почерком нацарапал поверх дешевенького конверта без марки:

Господину Миколаевскому полицмейстеру прямо в руки доставить.

Опустив письмо в почтовый ящик, Федор тщательно очистил свое жилье от всего подозрительного, перенес гектограф из-под веранды в конец сада и зарыл под яблоней. Придется пока не печатать.

На самом видном месте стола положил письмо. Грамотное, написанное другими чернилами и своим почерком:

Милостивый государь и мой благодетель, Андрей АрефьевичI

Надоело сидеть в богоспасаемом граде Николаеве и ждать обещанный протоиереем о. Агафоном подряд. Как я Вам уже отписал раньше, о возведении новой церкви Николая-чудотворца пока одни пространные разговоры, а надлежащего толку нет, и я лишь понапрасну проживаю Ваши деньги. Святейший Синод все еще не благословил здешние духовные власти на торги. Правда, сейчас консистория усиленно предлагает капитально ремонтировать иждивением здешних купцов Рождество-Богородицкий собор и церковь во имя св. Алексея, человека божьего. Всех работ тысяч на двенадцать, но выгода нам весьма сомнительна. Скряги, коих свет не видывал! Отпишите, какое будет Ваше согласие. С сим пребываю в почтении Вам покорный слуга и доверенное лицо.

Хлястиков В. И.

К приему званых гостей Федор был вполне готов. Ждать их пришлось недолго. Уже на второй день, вернувшись домой, постоялец дачи обнаружил, что тут кто-то побывал. Вещи на местах, но видно, что их трогали. Рылись в саквояжике, оставили след и на столе даже гитара на стене висела не как обычно.

Прощупывают после того, как получили анонимку... Именно в те часы, когда он отсутствует. Значит, им известен его распорядок дня? Тем лучше.

Двое суток близ дома торчали шпики, по вечерам маячили в дальних углах сада, а когда Федор вышел в город, за ним увязался филер. Ба, да это же Шкреба! Шпик неотвязно волочился за Сергеевым, а тот лишь посмеивался: «Мало, Бородавка, у тебя мозолей? Побегаешь да отвяжешься...»

На третий день Федор объелся в саду фруктов, и его стало мутить. Пришлось отставить прогулку в город и прилечь на диван.

Уже сквозь дрему услышал у входных дверей какую-то возню и шорох. Кто-то осторожно ковырялся в замочной скважине. Выдержка изменила Федору, и он ринулся к двери. Но пока отпирал, неизвестный растаял в сумерках. И все же Сергеев мог поклясться: непрошеный гость — снова его препохабие Шкреба!

«Нет, господин Еремин, это переходит всякие границы приличия! Этого я так не оставлю...» — решил Сергеев и отправился в полицию.

Помощник пристава равнодушно внимал посетителю.

— Ужасно нахальные грабители! — жаловался тот. — Ключи подбирают, под окнами ночью бродят. Оградите, бога ради!

Но стоило Федору назвать свою фальшивую фамилию и адрес, как полицейский чин оживился. На ловца и зверь бежит!

— Господин Хлюстиков из домика Барбье? Тек-с, тек-с...

«Ага, и ты уже знаешь о подметном письме!» —отметил про себя Федор и поправил составителя протокола:

— Виноват, Хлястиков... Значит, я могу надеяться?

— А вы сомневались? — почти оскорбился помощник пристава.— Пройдемте-ка к начальнику сыскной части. Все николаевское жулье дрожит, заслышав имя господина Еремина.

«Фараон принимает меня за дурачка, — усмехнулся мнимый Хлястиков.— Знаем мы эту «сыскную часть»!»

Поручик Еремин раньше служил в гвардии, но оттуда его вытурили за какой-то неблаговидный поступок. Допрос вел в тоне задушевной беседы. Мимоходом поинтересовался занятиями Федора в Николаеве, местопребыванием его «хозяина». Тот охотно отвечал:— В Ак-Булаке, Оренбургской губернии, ваше благородие. Пишу своему благодетелю часто. А уж ответа на них... — Он беспомощно развел руками. — Когда дождусь?

• Предыдущая
• 13/67
• Следующая