Мореплаватели XVIII века - Верн Жюль Габриэль - Страница 23

• Предыдущая
• 23/114
• Следующая

Свыше ста пирог с балансиром[66] вскоре окружили оба корабля; туземцы везли кокосовые орехи и огромное количество превосходных плодов, которые охотно меняли на всякого рода безделушки. С наступлением ночи берег осветился тысячью костров; в ответ с кораблей было пущено несколько ракет.

«Вид этого берега, подымавшегося амфитеатром, – пишет Бугенвиль, – представлял чудесное зрелище. Хотя горы достигают здесь большой высоты, нигде не заметно голых бесплодных скал; все покрыто лесами. Мы с трудом верили глазам, когда заметили пик, поросший деревьями до самой вершины, одиноко возвышающейся над горами в глубине южной части острова; гора имела у основания не больше тридцати туазов в диаметре и суживалась к вершине; издали ее можно было принять за громадную пирамиду, которую искусный декоратор украсил гирляндами зелени. Менее возвышенные места покрыты лугами и рощами, а на всем побережье у подножия гор тянется омываемая морем полоса ровной низменности с возделанными плантациями. Там среди бананов, кокосовых пальм и других отягощенных плодами деревьев мы увидели дома островитян».

Весь следующий день был посвящен обменной торговле. Кроме плодов, туземцы предлагали кур, голубей, рыболовные принадлежности, орудия, ткани, раковины, требуя за них гвозди и серьги. 6 апреля утром, после трех дней лавирования с целью изучения берега и отыскания стоянки, Бугенвиль решил бросить якорь в бухте, замеченной им в день прибытия.

«Скопление пирог вокруг кораблей, – пишет он, – было такое, что нам стоило большого труда стать на место среди всей этой шумной суматохи. Туземцы приближались с криками «Тайо!», что означает «друг», и всячески проявляли свои дружеские чувства… Пироги были переполнены женщинами, которые миловидностью лица не уступали подавляющему большинству жительниц Европы, а по красоте фигуры могли поспорить с любой из них».

Повар Бугенвиля, несмотря на принятые меры, умудрился удрать с корабля и добраться до берега. Но как только он очутился на суше, его окружила большая толпа; островитяне раздели его догола, чтобы освидетельствовать все части его тела. Он не знал, что с ним собираются делать, и уже считал себя погибшим, как вдруг туземцы вернули ему одежду и полуживого от страха отвезли на корабль. Бугенвиль хотел сделать ему строгое внушение, но бедняга заверил командира, что все угрозы будут напрасны, так как они не смогут внушить ему столько страха, сколько он натерпелся на острове.

Когда корабль стал на якорь, Бугенвиль с несколькими офицерами съехал на берег, чтобы поискать подходящий источник для возобновления запаса воды. Вскоре огромная толпа окружила моряков и с большим любопытством стала рассматривать, все время при этом крича: «Тайо! тайо!» Один туземец пригласил их к себе в дом и угостил плодами, жареной рыбой и водой. Когда французы возвращались на берег, их остановил какой-то таитянин с красивым лицом; он лежал под деревом и предложил им посидеть рядом с ним на траве.

«Мы приняли приглашение, – рассказывает Бугенвиль. – Этот человек наклонился тогда к нам и с выражением нежности на лице, под аккомпанемент флейты, в которую другой таитянин дул носом, медленно спел нам жизнерадостную песню; очаровательная сцена, достойная кисти Буше.[67] Четверо островитян доверчиво пошли с нами на корабль поужинать и переночевать. Мы играли для них на флейте, басе и скрипке, а затем устроили фейерверк, состоявший из ракет и шутих. Это зрелище вызвало у островитян изумление, смешанное со страхом».

Прежде чем продолжить наше повествование и привести другие отрывки из отчета Бугенвиля, мы считаем нужным предупредить читателя, что не следует понимать буквально все эти описания. Богатое воображение рассказчика пытается все приукрасить. Очаровательных сцен, виденных им, живописной природы ему недостаточно, и он думает, что своими преувеличениями придает картине еще большую прелесть. Все это Бугенвиль делал с наилучшими намерениями. Тем не менее ко всем его рассказам следует относиться с крайней осторожностью. Довольно характерный пример свойственной той эпохе склонности к преувеличениям мы находим в описании второго путешествия Кука. Сопровождавший экспедицию художник Ходжес, изображая высадку англичан на остров Миддельбург (архипелаг Тонга), нарисовал людей, не имеющих ни малейшего сходства с жителями Океании; в своих тогах они скорей напоминают римлян эпохи Цезаря или Августа. А между тем художник имел натуру перед глазами, и ничего не могло быть для него проще, как в точности воспроизвести сцену, свидетелем которой он являлся. Насколько сильнее в наши дни уважение к истине! Теперь в отчетах путешественников вы не найдете никаких прикрас, никаких фантазий! Хотя подчас они представляют собой несколько суховатый протокол, не особенно интересный для рядового читателя, ученый почти всегда обнаружит в них черты серьезного исследования, ценный для развития науки материал.

Сделав эту оговорку, последуем дальше за нашим рассказчиком.

На берегу речки, впадавшей в глубине бухты, Бугенвиль разместил больных моряков и бочки для воды, приставив к ним стражу. Эти меры не могли не вызвать подозрительности и недоверия туземцев. Они нисколько не возражали против того, что чужестранцы высаживались на берег и разгуливали по их острову в течение дня, но при условии, чтобы на ночь они возвращались на корабли. Бугенвиль настаивал, и ему в конце концов пришлось установить срок своего пребывания на Таити.

С этого времени доброе согласие восстановилось. Для размещения тридцати четырех цинготных больных и их охраны, состоявшей из тридцати человек, избрали огромный дом. Его тщательно огородили со всех сторон, оставив только один выход; к нему туземцы приносили в больших количествах все, что хотели обменять. Единственное неудобство, с которым приходилось мириться, заключалось в необходимости все время следить за выгруженным на берег снаряжением, так как «нигде в Европе вы не увидите таких ловких воров, как эти люди». Следуя похвальному обычаю, начавшему получать всеобщее распространение, Бугенвиль подарил местному вождю индюка с индюшкой и уток с селезнями; затем он распорядился расчистить участок земли, на котором посеяли пшеницу, ячмень, овес, рис, кукурузу, лук и т. п.

10 апреля один из туземцев был убит выстрелом из ружья, и Бугенвиль, несмотря на самое тщательное расследование, не смог установить виновника этого чудовищного преступления. Островитяне, без сомнения, считали, что их соплеменник был сам виноват, так как продолжали с обычной доверчивостью доставлять продовольствие.

Между тем командиру стало ясно, что бухта плохо защищена от ветров; больше того, дно оказалось усеянным крупными коралловыми глыбами. 12 апреля во время налетевшего шквала «Будэз», сорвавшись с места, так как его якорный канат оказался перерезанным коралловым рифом, наткнулся на судно «Эту- аль», едва не причинив ему серьезного повреждения. Когда оставшиеся на борту люди занялись мелкими починками, а одну из шлюпок отправили на поиски другого прохода, который позволил бы кораблям выходить из бухты при любом направлении ветра, Бугенвиль узнал, что трое островитян были убиты или ранены в своих хижинах ударами штыка, и охваченные тревогой туземцы убежали внутрь страны.

Несмотря на грозившую кораблям опасность, командир немедленно съехал на берег и приказал заковать предполагаемых виновников преступления, которые могли восстановить против французов все население острова. Благодаря этой быстрой и строгой мере туземцы успокоились, и ночь прошла без каких- либо происшествий.

Впрочем, больше всего тревожило Бугенвиля другое. При первой возможности он вернулся к себе на корабль. Во время сильного ливня, сопровождавшегося шквалами, крупной зыбью и грозой, оба корабля могли быть выброшены на берег, если бы чрезвычайно кстати не поднялся ветер с суши. Якорные канаты оборвались, и корабли чуть не снесло на рифы, где они неминуемо разбились бы. К счастью, судно «Этуаль» сразу смогло выйти в открытое море; вскоре то же самое удалось сделать и «Будэз», оставившему на этом открытом рейде шесть якорей, которые могли бы ему весьма пригодиться во время дальнейшего плавания.

• Предыдущая
• 23/114
• Следующая