Жизнь и творения Зигмунда Фрейда - Джонс Эрнест - Страница 28

Фрейд намеревался скрыть от всех свою поездку в Вандсбек. Это было довольно трудно сделать. Так, он намеревался сообщить Эли, что отправляется пешком в то место, которое эвфемистически называлось Саксонской Швейцарией; однако там предполагалась дождливая погода, что лишало его рассказ правдоподобия. В Вандсбеке он остановился в почтовом отеле. Он собирался здесь встретиться с Мартой, но так, чтобы ее родственники ничего не заподозрили. Прошли дни отчаяния, прежде чем Марте удалось вырваться из дома. «В таких вещах женщины намного умнее мужчин», — говорил Фрейд позднее. Их немногие встречи были очень счастливыми, и по возвращении в Вену Фрейд писал, что запасся силой на сотню лет.

Вероятно, именно тогда он предложил Марте установить годичный испытательный срок для их отношений; она отвергла эту идею одним словом — «чепуха». Фрейд явно проверял ее и позднее говорил, что если бы их отношения оставались холодными и рассудительными, они определенно расстались бы через неделю навсегда.

Восстановленное счастье, однако, длилось недолго. Через неделю после возвращения Фрейда вновь одолевает ревность. В периоды прояснения он понимает, что его неверие в любовь Марты проистекает от собственного неверия в свою привлекательность, но это лишь усугубляло ситуацию. У него не было тех чар, которыми обладал Макс. Он отдал бы свою правую руку, лишь бы не терзаться мыслью о том, что Макс и Фриц были ей дороги и что он никогда не сможет их ей заменить. Это была епитимья на искупление грехов за его безразличие к женщинам в юности. Страдание было столь громадным, что он едва удержался от самоубийства. На следующий день отчаяние сменилось яростью. «Когда мне в голову приходит воспоминание о твоем письме к Фрицу и о дне, проведенном нами на горе Каленберг, я теряю всякий контроль над собой, и, будь в моей власти уничтожить мир, включая нас с тобой, и дать ему возможность начать сначала — даже рискуя, что он не сотворит ни Марту, ни меня, — я сделал бы это не колеблясь».

Пару недель спустя он писал о своей ненависти к Фрицу, которого в других обстоятельствах мог бы полюбить. И добавлял, что Марта никогда не должна пытаться свести их вместе; воспоминание всегда будет слишком болезненным. По ее возвращении в Вену 11 сентября имелись признаки того, что Фриц все еще не был готов покориться изменившемуся положению дел. Вмешался Шёнберг и в своем письме к Марте попытался прояснить сложившуюся ситуацию. А Фрейд открыто заявил ей, что, если она не порвет все отношения с Фрицем, им придется расстаться. Марта вела себя уклончиво и молчаливо; ей было жаль портить отношения с Фрицем. Но Фрейд был непоколебим, и она наконец уступила. Если бы она тогда этого не сделала (как утверждал впоследствии Фрейд), они бы расстались. Сам Фриц не давал больше повода для беспокойства. Но эта рана еще долго оставалась болезненной для Фрейда. Даже три года спустя Фрейд считал эти дни «незабываемыми».

Но место Фрица вскоре заняли двое других людей, доставлявших еще большее беспокойство Фрейду. Это были ее ближайшие родственники: брат и мать. Эли Бернайс, будучи на год старше сестры, являлся другом дома Фрейдов. Он обладал благородной натурой и талантом дарить нужные подарки. Так, например, Фрейд был ему глубоко признателен за подаренную копию с американской Декларации о независимости. Он даже повесил ее над своей кроватью. Фрейд был одно время очень привязан к нему и позднее говорил, что порвать с ним отношения стоило ему «величайшего усилия». Эли являлся редактором журнала и был расчетливым бизнесменом, поэтому его материальное положение было гораздо выше, чем положение Фрейда. После смерти отца в 1879 году он полностью содержал мать и двух своих сестер, а также помогал семье Фрейда после своей женитьбы на старшей из сестер, Анне. Он обладал менее серьезным взглядом на жизнь, чем Фрейд, который считал его чем-то вроде испорченного ребенка — самый старший ребенок и единственный уцелевший сын в семье (что соответствовало как раз собственному положению Фрейда в семье в течение первых десяти лет жизни). Однако данное суждение Фрейда было определенно ошибочным. Мать Марты, Эммелина Бернайс, урожденная Филипп (13 мая 1830 — 26 октября 1910), была интеллигентной и хорошо образованной женщиной: ее семья происходила из Скандинавии, и она владела шведским языком. Подобно своему мужу, она придерживалась строгих правил ортодоксального иудаизма и воспитывала своих детей в том же духе. Уже одно это было серьезным источником трений, так как Фрейд не имел со всем этим ничего общего и презрительно относился к тому, что для него являлось чистым суеверием. Из уважения к чувствам своей матери Марта во время шаббата[49], когда запрещалось писать, сочиняла письма тайно в саду, пользуясь карандашом, а не ручкой и чернилами. Такое ее поведение крайне раздражало Фрейда. Он называл Марту «слабовольной» за то, что она не противостоит своей матери. «Эли и не догадывается, какую язычницу я собираюсь из тебя сделать», — сказал он как-то в начале знакомства, и в целом — в практических жизненных делах — он в этом преуспел. В первом упоминании о ее матери Фрейд писал: «Она очаровательна, но отчужденна, и всегда останется такой для меня. Я ищу в ней сходство с тобой, но с трудом нахожу какое-либо. Само ее добросердечие несет в себе некую снисходительность, и она требует восхищения собой. Я предвижу, что между нами будут частые разногласия, но не намереваюсь их избегать. И первое, это из-за того, что она начинает плохо относиться к моему младшему брату, которого я очень люблю; второе связано с моей решимостью относительно здоровья моей Марты; я не хочу, чтобы оно страдало в будущем от уступок дурацкой жалости и привязанности». Двумя чертами, которые он в ней особенно не любил, были, Bo-первых, ее самодовольство и любовь к комфорту, что контрастировало с его страстью тщательного выяснения всех вопросов, какой бы болезненной ни могла оказаться эта процедура; и во-вторых, ее нежелание покориться своему возрасту и поставить интересы своих детей превыше своих собственных, что всегда делала его мать. Она оставалась главой семьи, занимая отцовское положение в доме, а, по его мнению, это была чересчур мужская позиция, на которую он безусловно реагировал отрицательно. Шёнберг, так же как и Фрейд, считал это чистейшим эгоизмом.

Фрейд явно искал неприятностей и нашел или создал их. В жизни Марты не должно было быть никакого другого мужчины, кроме него, по крайней мере в ее привязанности. Кажется, этот постулат включал в себя также и ее мать. Сама Марта относилась к матери с преданностью и строгим послушанием; решительная воля матери не казалась ей эгоизмом, а была чем-то, чем следовало восхищаться, и без каких-либо возражений. Но ее сестра Минна занимала абсолютно противоположную позицию по отношению к матери. Она не боялась открыто критиковать ее, это являлось первым связующим звеном между нею и Фрейдом. Он четко охарактеризовал этот контраст между сестрами с психологической проницательностью: «Ты любишь ее не очень сильно и как можно более внимательна к ней; Минна любит, но не щадит ее». В то время, в июле 1882 года, Эли гостил у Фрейдов (еще один знак тесной связи между этими двумя семьями). Он был таким дружелюбным и очаровательным, что Фрейду было довольно стыдно за свою скрытность. Но даже тогда он заметил, что в недалеком будущем Эли станет его «самым опасным соперником». А несколько недель спустя Эли, к которому он испытывал такое расположение, стал для него «невыносимым».

«Возможность» разрыва вскоре представилась. Александр, которому тогда исполнилось всего 16 лет, был взят Эли изучать что-то, что впоследствии могло бы стать его сферой деятельности, и, как было принято в то время, сначала ему ничего не платили. Через девять недель Фрейд (у которого были к этому свои причины) посоветовал брату попросить зарплату и оставить работу в случае отказа или даже задержки. Эли обещал начать платить ему с января (спустя два месяца), и Александр, согласно воле брата, оставил работу. Это обеспокоило Эли, и он пожаловался Фрейду, на что тот ответил в своей характерной бескомпромиссной манере. Эли передал грубость Фрейда своей матери, которая, естественно, встала на сторону сына. Марта, с которой Фрейд полностью обсудил все аспекты этого вопроса, хотя и сожалела о резкости его поведения, поддержала его. Позднее Фрейд говорил, что, не сделай она этого, он бы с ней порвал, так глубоко он чувствовал свою правоту. Однако Марта была очень расстроена разладом между ним и ее семьей и умоляла Фрейда предпринять что-либо, чтобы исправить положение. Он сделал такую попытку, явно за счет собственных чувств. Он послал фрау Бернайс объяснительное письмо относительно своего поведения. Это письмо, разорванное на клочки — вероятно, разгневанной матерью, — сохранилось. Несмотря на несколько напыщенных комплиментов фрау Бернайс, оно в целом довольно резкое и категоричное. Письмо явилось весьма неудачным проявлением дипломатического искусства, в котором Фрейд так никогда и не достиг вершин.