Планета Шекспира - Саймак Клиффорд Дональд - Страница 2
- Предыдущая
- 2/40
- Следующая
Скрытые вентиляторы обдували его теплым воздухом, и он понял, откуда взялось тепло. Удобно же было, как он понял, оттого, что лежал он на толстом мягком матрасе, положенном на пол камеры. Камера, подумал он, даже слова, термины начинают возвращаться. Забавные устройства в потолочных прорезях были частью системы жизнеобеспечения, и находились они там, как он знал, потому что более были ему не нужны. Причина же того, что он в них более не нуждался, заключалась в том, что Корабль приземлился.
Корабль приземлился, и он вышел из анабиоза — тело оттаяло, в кровь были впрыснуты восстанавливающие лекарства, и в него постепенно вводили тщательно отмеренные дозы высокоэнергетических питательных веществ, его массажировали и отогревали, и он вновь ожил. Ожил — если только он был мертв. В процессе возвращения памяти он вспомнил бесконечные дискуссии и размышления над этим вопросом, пережевывание его, обсасывание, кромсание на части и попытки собрать эти части вместе. Конечно, называлось это анабиозом или холодным сном — это просто должно было так называться, потому что такое название звучало мягко и обтекаемо. Но было ли это сном или смертью? Засыпал он, подвергнутый ему, а потом просыпался? Или же он умирал, чтобы потом воскреснуть?
По-настоящему это было теперь неважно, подумал он. Мертвый или спавший, он был теперь жив. Черт меня побери, сказал он себе, система действительно работает — и впервые осознал, что он все же несколько сомневался в том, что она работает, несмотря на все эксперименты с мышами, собаками и обезьянами. Хотя, вспомнил он, он никогда не говорил об этих сомнениях, скрывая их не только от других, но даже от себя.
И раз он живой и здесь, значит, остальные тоже живы. Через несколько минут он выползет из камеры и там будут остальные, и они вновь соединяться все вчетвером. Казалось, только вчера они были вместе, словно провели вечер в одной компании, а теперь, после короткого сна без сновидений, пробуждаются поутру. Хотя он знал, что прошло куда больше времени — может быть, столетие.
Он повернул голову набок и увидел люк с вмонтированным в него стеклянным иллюминатором. Сквозь толстое стекло была видна крошечная комнатка с четырьмя ящиками вдоль стены. Там никого не было — что означает, сказал он себе, что остальные все еще в своих камерах. Он хотел покричать их, но передумал. Это было бы неприлично, решил он, чересчур невоздержанно и несколько ребячливо.
Он протянул руку к залвижке и потянул ее вниз. Действовала она с трудом, но в конце концов он ее отодвинул, и люк отворился. Он подтянул ноги к подбородку, чтобы просунуть их в люк, и сделал это с трудом, так как места было мало. Но, в конце концов, он высунул их наружу и, изогнувшись всем телом, осторожно сосокользнул на пол. Пол под ногами был ледяной, а металл, из которого сделана камера, — холодный.
Быстро шагнув к соседней камере, он вгляделся в стекло иллюминатора и увидел, что она пуста; устройства жизнеобеспечения втянуты в прорези на потолке. Две других камеры тоже были пусты. Он стоял, прикованный к месту ужасом. Остальные трое, ожив, не оставили бы его. Они бы подождали его, чтобы можно было выйти всем вместе. Так бы они и сделали, он был в этом уверен, если бы только не случилось что-то непредвиденное. А что могло случиться?
Хелен дождалась бы его наверняка. Мэри и Том могли бы уйти, но Хелен бы дождалась.
Он в страхе бросился к шкафчику, на котором стояло его имя. Ручку, которую он когда-то легко повернул, пришлось сильно дернуть, чтобы замок открылся. Вакуум в шкафчике мешал дверце открыться, и когда она, наконец, отворилась, послышался хлопок. Одежда висела на вешалках, а обувь выстроилась рядком внизу. Он схватил штаны и влез в них, потом втиснул ноги в ботинки. Отворив дверь морозильной комнаты, он увидел, что холл пуст, а главный вход в корабль стоит открытым. Он пробежал через зал к открытому входу.
Пандус спускался на травянистую равнину, протянувшуюся влево. Вправо из равнины вырастали неровные холмы, а за холмами вздымался к небесам могучий горный хребет, подернутый синеватой дымкой от расстояния. Равнина была пуста, не считая травы, волнующейся, словно океанская гладь под дыханием ветра. Холмы были покрыты деревьями с черно-красной листвой. В воздухе носился резкий, свежий запах. Никого не было видно.
Он наполовину спустился по пандусу и по-прежнему никого не увидел. Планета была пуста, и ее пустота словно тянулась к нему. Он начал было кричать, спрашивая, есть ли здесь кто-нибудь, но страх и пустота поглотили его слова, и он не смог договорить. Он задрожал от сознания, что что-то идет неправильно. Так не должно быть.
Повернувшись и тяжело ступая, он взошел по пандусу и шагнул в люк.
— Корабль! — завопил он. — Корабль, что за чертовщина происходит?
Корабль ответил у него в голове — спокойно, незаинтересованно:
«В чем дело, мистер Хортон?»
— Что происходит? — заорал Хортон, теперь уже больше сердитый, чем испуганный, рассерженный снисходительным спокойствием этого большого чудовища — Корабля. — Где остальные?
«Мистер Хортон, — ответил Корабль, — здесь никого больше нет».
— Что ты имеешь в виду — никого нет? На Земле нас был целый экипаж.
«Вы здесь один», — сказал Корабль.
— Что же случилось с остальными?
«Они мертвы», — ответил Корабль.
— Мертвы? Как это так — мертвы? Они были со мной только вчера!
«Они были с вами, — ответил Корабль, — тысячу лет назад».
— Ты с ума сошел. Тысячу лет!
«Таков срок времени, — разъяснил Корабль. Продолжая говорить в его мыслях, — проведенного нами вне Земли».
Хортон услышал позади себя звук и резко обернулся. В люк прошел робот.
— Я Никодимус, — сказал робот.
Это был обычный робот, домашний робот-слуга, того рода, что на Земле был бы дворецким, камердинером или рассыльным. В нем не было никаких механических усложнений, просто грубый и неуклюжий металлолом.
«Вы не должны относиться к нему так пренебрежительно, — сказал Корабль. — Вы найдете его, мы уверены, достаточно эффективным».
— На Земле…
«На Земле, — прервал его Корабль, — вы обучались на механическом чуде, в котором слишком много всего, что может сломаться. Такое устройство нельзя посылать в долгосрочную экспедицию. Было бы слишком много шансов, что оно не выдержит. В Никодимусе же ломаться нечему. Благодаря своей простоте, он обладает высокой способностью к выживанию».
— Я сожалею, — сказал Никодимус Хортону, — что не присутствовал при вашем пробуждении. Я вышел произвести быструю разведку. Мне казалось, будет масса времени, чтобы вернуться к вам. Очевидно, восстанавливающие и реориентационные средства сработали быстрее, чем я думал. Обычно восстановление функций после анабиоза занимает изрядный промежуток времени. Особенно после дологого анабиоза. Как вы теперь себя чувствуете?
— Я в замешательстве, — ответил Хортон. — В полном замешательстве. Корабль сказал мне, что я единственный оставшийся человек, подразумевая, что остальные умерли. И он говорил что-то насчет тысячи лет…
«Чтобы быть точным, — сказал Корабль, — девятьсот пятьдесят четыре года, восемь месяцев и девятнадцать дней».
— Планета довольно приятная, — сказал Никодимус. — Во многом похожа на Землю. Чуть больше кислорода, немного поменьше гравитация…
— Отлично, — резко сказал Хортон, — после стольких лет мы, наконец, приземлились на очень приятной планетке. Что же случилось со всеми остальными приятными планетками? Чуть ли не за тысячу лет, двигаясь почти со скоростью света, мы должны были встретить…
— Множество планет, — докончил Никодим, — но ни одной приятной. Ни одной, на которой мог бы существовать человек. Молодые планеты с несформировавшейся корой, с полями пузырящейся магмы и с огромными вулканами, с огромными озерами жидкой лавы, с небом, затянутым кипящими облаками пыли и ядовитых испарений; зато покуда без воды и с малым количеством кислорода. Старые планеты, соскальзывающие к гибели, с пересохшими океанами, с истончившейся атмосферой и без признаков жизни — если когда-то на них и существовавшей, то теперь исчезнувшей. Огромные газовые планеты, кружащие по своим орбитам, будто гигантские полосатые воздушные шарики. Планеты чересчур близкие к светилам, выжженные солнечным излучением. Планеты слишком далекие от светил, с ледниками застывшего кислорода и морями вязкого водорода. Иные планеты, так или иначе неподходящие, облаченные в атмосферы, смертельные для всего живого. И мало, очень мало планет, чересчур жадных для жизни — планет-джунглей, заселенных свирепыми формами жизни, столь злобными и опасными, что было бы самоубийством ступить на них хоть ногой. Пустынные планеты, где жизнь никогда и не появлялась, — голые скалы без сформировавшейся почвы и почти без воды, с кислородом, запертым в разрушающихся минералах. Мы выходили на орбиту вокруг некоторых из найденных планет; на другие достаточно было просто взглянуть. На немногие приземлялись. У Корабля есть все данные, если хотите, в печатном виде.
- Предыдущая
- 2/40
- Следующая
