Фанфан и Дюбарри - Рошфор Бенджамин - Страница 8

• Предыдущая
• 8/103
• Следующая

Увидев мадемуазель Ланж, она в тот же миг поняла, как ошибалась.

"— Мой Бог, — подумала она, впервые приветствуя застенчивую девушку, Мой Бог, как ей подходит это ангельское имя! Она и в самом деле ангел такая нежная, скромная, с такими чудными манерами, и вообще такая божественно прелестная."

А каким сдержанным тоном наш ангелок говорил! Из нескольких деликатных вопросов, которые мадам де Делай задала мадемуазель Ланж, она молниеносно сделала вывод, что этот скромный, чудный и застенчивый ангелок вообще не знает ничего о настоящей жизни! И так Жанна сделалась ангелом мадам де Делай, а герцог Орлеанский вырос в её глазах на двадцать пунктов и мог в дальнейшем причислять её к тем, кто говорил о нем хорошее.

В салоне мадам де Делай Жанна встречала бонтонных дам, знавших литературу, беседовавших о Лагарпе, Мармонтеле и прочих бессмертных тех времен. И Жанна научилась их хвалить, и дурно думать о Дидро и Жан-Жаке Руссо. Научилась плавно переходить из комнаты в комнату, смеяться, почти не открывая рта, и овладела прочими подобными премудростями приличного общества. Ей это не мешало — напротив! Она была, как мы уже сказали, счастлива. Счастлива тем, что могла понемногу посвящаться в тайны высшего света, для которого, как оказалось, была просто создана. Также как была создана для наслаждений, но это знала уже давно, открыв ещё в монастыре Святого сердца, в ту ночь, когда в лечебнице делила койку с мадемуазель де ля Феродье. Также как создана была для величайшей роскоши, избытка денег, которые в её глазах были частью очарования Луи. От матери, однако, уходила каждый день в черном капоте и также возвращалась. На вечерних визитах в салоне мадам Делай носила неброские туалеты, как дама из провинции, зато в Медальерном кабинете стоял специально для неё привезенный шкаф, а в нем пятьдесят туалетов, один ослепительнее и дороже другого. А рядом — большая, обитая серебром эбеновая шкатулка с драгоценностями — ожерелья, перстни, подвески, диадемы, которыми она покрывала свое нагое тело, и становилась похожа на ангела, сверкавшего золотом и самоцветами, что действовало на герцога, как красная тряпка на быка.

Вот так увешанная драгоценностями, разгуливала она однажды вечером в конце лета по комнате и вся сверкала в пламени свечей, которые отражались в изумрудах, пока Луи, нагой как змей, лежал, вытянувшись на постели, и молча с восхищением разглядывал её, — так вот, вдруг Жанна остановилась, уставившись на ноги любовника. Потом, приблизившись, склонилась к нему.

— Что это у тебя, дорогой? — спросила она, коснувшись ступни его левой ноги. — Это что, рисунок?

— Татуировка! — ответил он. — Она развернута, смотреть надо в зеркале!

И любопытная Жанна, подзуживаемая таинственной миной Луи, схватила в туалете маленькое зеркальце, приставив его так, чтобы отразилась в нем стопа Луи.

— Треугольник, — сказала она, — а это что? Ага, слово "Эгалите" "Равенство". Что это значит?

— О, — небрежно бросил он, — это масонский знак, эмблема.

— Для чего?

— Для того.

— Но если ты дал сделать такую татуировку, это что-то значит? Это какой-то знак?

Он засмеялся, заявив:

— Все слишком сложно, чтобы объяснить тебе. К тому же — это тайна братьев нашей ложи!

— Вот что!

И тут она заметила, что Луи посмеивается и хочет что-то ей сказать. Скользнув к нему на постель, она с серьезным видом уставилась на одну часть его герцогского тела.

— Вот если бы ты здесь велел татуировать ту эмблему, могло бы поместиться гораздо больше слов!

Прижалась поплотней к нему.

— Ну, дорогой, скажи мне, что это значит!

— Нет, — отрезал он. — Но я тебе доверю другую тайну. Ее — могу, она моя личная. Знаешь, кто носит такие татуировки?

— Нет, но теперь узнаю, мой дорогой!

— Дети моей крови!

— Твои дети? Герцог Шартрский и герцогиня де Бурбон?

— Я же сказал: дети моей крови! Ангел мой, теперь я открою тебе. У тех двоих вместо такой татуировки всего лишь несколько штрихов на правом плече, но те не несут ни какого смысла. Это всего лишь след от прививок!

— Ты хочешь сказать, что они вообще не твои родные дети?

— Моя жена изрядно порезвилась, — меланхолически вздохнул герцог.

— О!

— Татуировки я сделал только тем, о которых я уверен, что они мои!

— Вот это да! — Жанна залилась смехом. — И много их?

— Тс! — остановил он. — Тс! Уверен, ты ещё и спросишь, как их зовут!

— Конечно!

— Ты хочешь невозможного, мой ангел! Это скомпрометировало бы тех, с кем у меня был роман! И как бы сказал мой сын, герцог Шартрский: "Я джентльмен! Это стало тайной!"

— Скажи уж лучше, встало тайной! — выкрикнула Жанна, залившись безумным хохотом. Теперь она уже знала, что было главным в этом разговоре, который тут же оборвался, — и жаль, ведь мы могли узнать что-нибудь исторически важное.

А парой минут позднее все тот же ангел с балдахина, уже заботливо восстановленный, опять разбился об пол…

Через три дня, посреди ночи, Анна Рансон была разбужена странным шумом. Приняв его сперва за шум ветра, придя в себя и навострив уши она сообразила, что шум доносится из комнаты Жанны. Тогда толкнула мужа.

— Рансон!

— Ну… — промычал он.

— Ты слышишь?

— Что?

— Эти звуки… в комнате Жанны… Какие-то стоны. Ну вот!

Через минуту, запалив от кресала свечку, уже стучала в дверь. Теперь ей было ясно: Жанна стонала, икала и жаловалась.

— Жанна! Что с тобой?

— Иди к ней! — велел следовавший за ней Рансон.

Анна открыла дверь. В комнате Жанны тоже горела свеча, чье пламя вздрагивало при каждом порыве ветра. Согнувшись над умывальником, Жанна прижимала руку ко лбу, другой придерживала свои роскошные волосы. Ее рвало. К матери повернулось лицо, орошенное потом, с глазами, полными слез.

— Жанна, девочка моя!

— Мне стало плохо ещё в экипаже, на обратном пути, — прохрипела Жанна. — О, я больна!

— Ты не отравилась? Не перепила вина?

Жанна кивнула, соглашаясь — и её тут же вырвало, потом смогла договорить, что потом танцевала с монсеньором. В действительности — то они играли: носились по всем комнатам, борясь, пытаясь уложить друг друга то на, то под себя, переворачивая при этом мебель.

— Сходи вниз за водой, — бросила Анна мужу. И, оставшись наедине с Жанной, спросила прямо:

— Ты, часом, не беременна?

— Но, мамочка… ты плохо думаешь о монсеньоре!..

Ей ещё хватило сил коротко хохотнуть, но Анне было не до шуток и она произнесла банальную речь о том, что это, конечно, невозможно, немыслимо и совершенно исключено, но в то же время вполне возможно, вероятно и явно вытекает из ситуации. Но эта нервная и сбивчивая речь была прервана сообщением Жанны, что неделю назад у неё были месячные.

— Ах так! — протянула Анна, которую это успокоило и вместе с тем разочаровало. Рансон, вернувшийся с водой и стаканом, был удивлен её рассеянным взглядом.

— Ну что, — спросил он, — ей уже лучше?

— Во всяком случае, она не так больна, как кажется, — заявила Анна, сердито сунув дочери стакан воды.

— Я завтра буду в порядке, чтобы идти к мадам де Делай, — простонала Жанна, ложась. — Должен прийти мсье Мармонтель и я буду читать одно из его стихотворений!

— И я уверена, произведешь большое впечатление, — согласилась мать. Она не знала, как окажется права, когда на следующий день в четыре часа посреди изысканного салона мадам де Делай Жанна, облаченная в чисто белое платье, выглядящее столь же девственно, как одеяние Эсфири, и окруженная кружком любителей поэзии, среди которых был сам мсье Мармонтель и три академика, чьи имена история нам не сохранила, испытала сильнейший приступ тошноты, испачкала при этом паркет и упала в обморок.

В шесть часов уже стемнело, когда небольшой экипаж, в котором Жанна как обычно ездила к мадам Делай, вернулся в монастырь Женевьевцев. Монсеньор, разбиравший свои медали, заранее трепеща от наслаждения, подошел к окну. Кучер, соскочив с козел, как раз открывал дверь экипажа. И герцог с удивлением обнаружил, что из него вылезает кто-то незнакомый, хотя, судя по формам, и женщина! За ней уже появилась и Жанна. Что происходит? Кто эта женщина и почему она поддерживает Жанну?

• Предыдущая
• 8/103
• Следующая