Мы — из солнечной системы (Художник И.М. Андрианов) - Гуревич Георгий Иосифович - Страница 34
- Предыдущая
- 34/94
- Следующая
Цитируя эти записи, профессор Тугаринов, восторженный биограф Березовского, не может удержаться от похвал:
«Изобретатели-люди самоуверенные, — пишет он, — обычно в душе не сомневающиеся в своей гениальности. Не они сами, а эксперты спрашивают их: «Почему вы никого не слушаете, почему считаете себя умнее всех?» Березовский проявил редкостную способность к самокритике, усомнившись в своей возможности сделать открытие».
Итак, единственное, что мог Березовский, — это познакомить людей со своей идеей, убедить, что атомной копировкой стоит заниматься в институтах. И он начал готовить убедительный разговор.
Отрывочные заметки сменились последовательным изложением. Первый вариант, второй, третий… Специалистам чрезвычайно интересно сличать их, прослеживать, как уточнялась мысль, как ошибки переходили из одного варианта в другой, а затем все же исчезали. В конце концов, Березовский пришел к излюбленной своей форме-таблице.
Перед таблицей запись:
«Схема всякого копирования: образец-отпечаток-копия. Между образцом и копией внедрилась промежуточная стадия-отпечаток. Наличие ее таит различные возможности».
И далее следует таблица возможностей (см. стр. 154-155).
Мы не знаем, куда посылал Березовский свою таблицу, кому он показывал ее. В Ленинграде в то время мало было специалистов. Возможно, Березовский обращался в институты письменно, вероятнее, говорил О своей идее случайным людям, будущим, так сказать, потребителям. Но он не встретил ни сочувствия, ни доверия.
И на полях энциклопедии появляются желчные записи: «Три часа потратил на тупицу С.Д.», «Доктор В. преисполнен почтительности к прошлому веку, убежден, что только мертвецы были умными людьми».
Затем — обиженный пасквиль на критиков: «Ум человеческий имеет свои границы, не может вместить необъятное. Люди образованные пуще всего ценят знания, охотно их пополняют, но не любят заменять. В новом они прежде всего ищут привычное, а если не находят, считают новое неверным. Есть пять способов уклониться, отмахнуться от непривычного, я уже знаю их наизусть.
Способ первый — анкетный: «А кто такой Березовский? Академик? Профессор? Где его труды? Ах, это простой учитель химии? Разве может простой учитель открыть что-то интересное в чужой области?»
Способ второй — математический: «У этого Березовского грубейшая ошибка — вместо одной стотысячной десятитысячная. Ошибка на целый порядок! Малограмотный человек этот Березовский, незачем обсуждать его предложение всерьез».
Третий — опровержение с цитатой: «Великие ученые прошлого Птолемей, Аристотель и Пифагор сказали то-то и то-то. Отсюда следует, что атомной копировки быть не может. Почему Березовский спорит с Аристотелем? Разве он умнее Птолемея, разве талантливее Пифагора?»
Четвертый способ — скептический: «Ничего не выйдет». При этом ссылаются на какую-нибудь трудность. Например: «Атомы малы. Как ухватишь их щипчиками? А не схвативши, не поставишь на место. Так-то. Не выйдет ничегошеньки!»
Пятый — вообще нам этого не нужно: «Люди все могут и все умеют. Дайте хозяйке муку и дрожжи, засучит она рукава, замесит тесто и такой каравай испечет — пальчики оближешь. Хлеб нужен настоящий, а не копия. От копии будет несварение желудка».
Так, отводя душу наедине, издевался Березовский над своими недоверчивыми слушателями.
Впрочем, некоторое время спустя, опомнившись, он укорял самого себя:
«Что происходит? Где разошелся я с людьми? Все шагают не в ногу, один Березовский в ногу. И нет старшины рядом, чтобы крикнул: «Возьмите ногу, Березовский!»
И «старшина» пришел. Однажды одинокого инвалида навестил бывший замполит роты, ныне майор, комиссар полка. Грудь его украшали колодки орденов, желтые и красные нашивки ранений. В пустой и промерзшей комнате однополчане пили вино, по очереди тыкая вилкой в консервы (бутылку и консервы принес гость). Не очень связно хозяин рассказывал о своих спорах. Потом с улицы донеслись позывные, и знакомый торжествующий бас диктора (сводку читал всегда один и тот же диктор, вся страна знала его голос) начал перечислять освобожденные от захватчиков населенные пункты.
— Карта есть у тебя? — спросил гость.
Березовский принес нужный том энциклопедии, отодвинул в сторону бутылку.
— Где тут Кантемировка? А Тацинская? Вот видишь, наши идут на Донбасс. Северный Кавказ фрицы, конечно, очистят, иначе им же будет хуже. Останутся в мышеловке. Как твое мнение: кончится война к весне?
Только час спустя гость спохватился:
— Ты мне рассказывал, кажется, что-то интересное?
— Да я уже забыл, о чем речь шла…
Майор похлопал по плечу товарища.
— Ты не обижайся, Березовский, я помню, что было интересное. Дай срок, прогоним фашистов — до всего дойдут руки. Потерпи, друг, будут и дворцы, и сады, и твои атомные пиры.
И той же ночью, от волнения путая буквы, ошибаясь в окончаниях слов, Березовский записывал нервным почерком:
«Не ко времени! Вот разгадка моих успехов и неудач. Нам всем нужна победа, мы мечтаем о победе, гадаем о сроках победы, трудимся и умираем для победы. Когда победим, дойдут руки до всего, даже до атомной расстановки. Ученые работают на победу, поэтому ратомикой (впервые здесь употреблено это слово «ратомика» — расстановка атомов) никто не занимается, кроме бессильного одиночки Березовского. Я опередил других, потому что вылез несвоевременно. Выброшенный из жизни инвалид случайно был выброшен в будущее. А когда понадобится, когда руки дойдут, любой студент-физик составит без меня ратомические таблицы».
Березовский сделал вывод: рассуждать о будущем не к чему, надо работать по силе возможности. Он поступил лаборантом на завод. Однако думы шли своим чередом. Возясь с пробирками, он размышлял о ратомике. Записывал новые мысли. Посмеивался, но оправдывал себя.
«Ведь и Циолковский, — писал он, — разрабатывал теорию космических полетов раньше, чем у техники дошли руки. Еще летали воздушные шары, самолеты были новинкой, а калужский учитель делал расчеты для межпланетных ракет. Над ним смеялись, называли чудаком, а он делал свое дело. И когда ракеты появились, теория уже была подготовлена, имелись идеи ракетных поездов, формулы, идея искусственного спутника…»
Вновь составляет Березовский доклады, переписывает, таблицы. Он понимает уже, что работает на далекое будущее, и это отражается в примерах: исчезают снаряды и обеды из таблиц, речь идет уже о Луне, об океанском дне, о замене климата…
Заманчивые идеи! Но как же, как же подступиться к ним? Начинаются упорные поиски путей.
И вот однажды, сидя у раскрытого окна (уже лето 1943 года), Березовский задумчиво листает энциклопедию. Удобная оказалась тетрадь: тут же справочник, тут же источник идей.
Азербайджан… Азия… Азовские походы Петра… Азорские острова… Азосоединения… Что такое азосоединения? Твердые окрашенные кристаллические соединения азота.
Кристаллические!
А ведь это мысль!
«Мысль!!!» — с тремя восклицательными знаками, так и записано на полях 733-й страницы.
И тут же Березовский развивает новую идею.
«Сама природа подсказывает нам путь. Ведь кристаллизация — это естественный монтаж вещества из атомов. Допустим, из раствора выпадает сульфат — Na2SО4. Это означает, что атомы натрия, кислорода и серы, имевшиеся в морской воде, расположились в определенном порядке, таком:
И в каждой молекуле, в триллионах и триллионах молекул они располагаются никак не иначе: сера в середине, вокруг нее все четыре (не два и не пять) атома кислорода, к двум кислородам пристраивается натрий. Нигде натрий не попадает в середку, нигде он не стоит рядом с серой. Почему? Химики говорили: валентность, сродство атомов. Но что такое сродство? Грубо говоря, это электрические силы — притяжение и отталкивание. Вокруг натрия, серы и кислорода силы действуют так, что только одна структура оказывается устойчивой.
- Предыдущая
- 34/94
- Следующая
