Рассказы для детей - Воронкова Любовь Федоровна - Страница 54

• Предыдущая
• 54/80
• Следующая

— Я сказала: мои дела на улице, а ваши в избе. Я лучше пойду кур кормить.

И снова скрылась, хлопнув дверью. У Валентинки ресницы набухли слезами. Она спешила, чтоб угодить Груше, но и ножик её плохо слушался, и картошка из рук вывёртывалась.

«И когда она приедет наконец? — думала Валентинка. — Ну хоть бы поскорей, хоть бы поскорей!»

И прислушивалась, не скрипят ли сани у ворот, не слышится ли знакомый, такой напевный и ласковый голос...

Но вот картошка начищена. Груша заправила суп и поставила в печку. А потом налила пойла в широкую бадью и сказала:

— Вот, народу в избе много, а телёнка напоить некому!

— Давай я напою, — робко предложила Валентинка.

— Ступай, если сумеешь.

Валентинка не умела поить телёнка и не знала, где он. Но она взяла бадейку и тихонько пошла из избы.

Груша догадалась:

— Романок, проводи нашу барышню. А то она какую-то колибру знает, а вот где телёнок стоит — не найдёт!

— У нас телят не было, — сказала Валентинка.

— Эх, вы! — пренебрежительно протянула Груша. — Даже телёнка не могли завести! Наверно, ленивые были!

У Валентинки засверкали глаза.

— Вовсе не ленивые! Мой папа до фронта целые дни на заводе пропадал. Он инженер был! И мама служила тоже!..

— Ну, ну, заговорила! — прервала Груша. — Пока говоришь, пойло остынет... Ой, кажется, дедушка завтракать идёт, а у меня ещё не готово! Из-за вас всё!

Валентинка с Романком вышли во двор.

— Он у нас в овчарнике, — сказал Романок. — Вот дверь. Его Огонёк зовут, потому что он рыжий! Иди! Только смотри овец не выпусти.

Когда Валентинка вошла в овчарник, овцы шарахнулись от неё в дальний угол. Они испугались Валентинки, а Валентинка испугалась их и остановилась у порога.

За высокой перегородкой стоял светло-жёлтый бычок. Он нетерпеливо совался мордой в щели перегородки и коротко мукал, вернее, макал:

«Мма! Мма!..»

Валентинка подошла к нему, и сердце у неё растаяло.

— У, какой хорошенький! У, какой миленький! И ножки белые, как в чулочках! А мордочка! А глазки чёрные, как черносливы!..

Валентинка открыла дверцу. Но не успела она войти за перегородку, как бычок отпихнул её, выскочил оттуда, бросился к бадейке и тут же опрокинул её. Тёплое пойло зажурчало сквозь подстилку. Валентинка в ужасе подхватила бадью, но там было пусто. Бычок сердито стучал в дно бадьи, облизывал крошки жмыха со стенок. Но пойла не было, и он принялся орать во весь голос.

— Противный! — чуть не плача, крикнула Валентинка. — И пролил все! И сам выскочил! Иди обратно! Иди!..

Но бычок и не собирался лезть обратно. Он принялся играть и бегать по тесному овчарнику. Овцы бросались от него, чуть не на стены прыгали. А ему это, как видно, очень нравилось: он фыркал, макал и подпрыгивал на всех своих четырёх белых ногах.

Валентинка вышла из овчарника, захлопнула дверь, села на приступку и расплакалась.

— Уйду отсюда! — повторяла она. — Всё равно уйду! Мне всё равно... Пусть в лесу замёрзну!

Наплакавшись, Валентинка вошла в избу и молча поставила пустую бадейку. На столе уже дымилась горячая картошка. Груша заметала шесток.

— Напоила? — спросила она.

— Нет... — ответила Валентинка.

— Как — нет? А пойло где?

— Он пролил...

— Ой!.. Ну ничего-то она не умеет! Ничего-то она не может! Вот уж барыню привели к нам! Правду тётка Марья говорила...

— Зачем сказала-то? — шепнула Валентинке Таиска. — Она бы и не узнала ничего!

— А бычок-то как же? Голодный будет целый день, да?

— Ну и что ж! Авось не околел бы!

— У таких хозяев, как ты, пожалуй, и околел бы! — вдруг сказал дед. Он стоял за дверью в горнице, вытирал полотенцем руки и слышал их разговор. — Скотину любить надо, жалеть. Вот видишь, городская, а и то жалеет. А тебе: «Ну и что ж!..» Сделай, Аграфена, пойло да снеси сама.

Груша поворчала, но пойло отнесла. Всё обошлось.

Однако Валентинку томило что-то. Вот сейчас Груша опять даст ей какое-нибудь мудрёное дело. А Таиска, вместо того чтоб помочь, засмеётся и убежит на улицу, и Романок за ней. А дед хмурый, неприветливый, к нему не подойдёшь. Ну до чего же далеко до вечера! А вдруг она и вечером не приедет?..

После завтрака начали убирать избу. Валентинке досталось мести пол. Ну, это она сумела, она и дома не раз подметала комнату. Она вымела и горницу и кухню и смела сор с крыльца.

Утро было ясное, а день наступил сырой, серый, ветреный. С крыши срывалась капель. Среди голых веток щебетали воробьи. Какой холодный, хмурый день! Как холодно и грустно Валентинке! Надо, чтобы кто-нибудь её любил, обязательно надо, чтобы кто-нибудь любил её, был бы с ней ласков, чтобы кто-нибудь спросил её, не хочет ли она погулять или покушать, чтобы кто-нибудь сказал ей: «Не стой без пальто на ветру, простудишься!» Когда человека никто не любит, разве может человек жить на свете?..

Где солнце на небе? Высоко ли оно ещё или спустилось к вершинам леса? Ничего не видно за тучами. Валентинка продрогла и вошла в избу.

В избе было подозрительно тихо. Груша, Таиска и Романок сидели вокруг стола, уткнувшись лбами, и что-то рассматривали. Но едва Валентинка переступила порог, они испуганно оглянулись на неё.

Таиска схватила что-то со стола и сунула руку под фартук.

Все трое глядели на Валентинку не то смущённо, не то насмешливо и молчали. Валентинка увидела, что из-под Таискиного фартука выглядывает жёлтый ремешок.

— Мою сумочку взяли! — крикнула она. — Зачем? Отдайте!

— О, раскричалась! — со смехом ответила Таиска. — А вот не отдам!

— Отдайте!

— Отдай! — пренебрежительно сказала Груша. — Подумаешь, добро! Мы думали, там что хорошее, а там картинки какие-то.

— На! — сказала Таиска.

Валентинка протянула руку, но Таиска отдёрнула сумочку. И Романок и Таиска рассмеялись.

— Ну догони! Догони, тогда отдам! — И Таиска убежала в кухню.

Валентинка не стала догонять. Она подошла к угловому окошку и уставилась глазами в талый узор на стекле.

Тогда Таиска подошла и молча сунула ей сумочку. Валентинка взяла её, но от окна не отошла. Как они смели взять её сумочку? Разве она когда-нибудь полезла бы в школьную Грушину сумку? Разве стала бы рассматривать, что там есть?

Какой серый, хмурый день смотрит в окно!

Но что это там? Кажется, сани заскрипели по снегу. Так и есть кто-то подъезжает к дому.

— Вроде как мамка приехала, — сказала Груша.

Валентинка бросилась на улицу, даже платка не накинула.

— Так и есть! — крикнула она. — Так и есть! Приехала!

Она подбежала к Дарье и молча обхватила её сырой армяк.

— Ты что это раздетая на холод вылетела? — закричала Дарья. — Иди домой живо!

Но пусть кричит — Валентинка ничуть её не боится. Она видит, как ласково светятся ей навстречу синие глаза, как улыбается покрасневшее от ветра милое лицо. Конечно, сегодня уже никто больше не посмеет обидеть Валентинку!

НА ОКНЕ ЗАЦВЕТАЕТ ВЕСНА.

ДЕД ОКАЗЫВАЕТСЯ НЕ СТРАШНЫМ И НЕ СЕРДИТЫМ

Стало теплее пригревать солнце. Берёзы стояли мокрые от стаявшего снега, и с тонких веток падали на землю сверкающие капельки. В деревне вдруг появились грачи. Они кричали среди голых вершин, рылись на потемневших дорогах.

— Снег рушится, — сказал дед. — Теперь фронтовикам в землянках, пожалуй, худо будет — сыро. — И вздохнул: — Эх, Гитлер проклятый! Весь свет заставил мучиться.

«Снег рушится... — подумала Валентинка. — Как это — рушится?»

Ей тотчас представился огромный овраг, куда с шумом обрушивались горы снега. Но где этот овраг? Спросить бы... Только у деда разве спросишь!

Валентинка часто выходила на крыльцо, стояла, смотрела, слушала... Смотрела, как идут облака по небу, как раскачивает ветер длинные косицы берёз, как скачут воробьи, подбираясь к куриному корму. Слушала шум ветра в деревьях, смутное пение чижей, доносившееся из соседней рощицы.

• Предыдущая
• 54/80
• Следующая