Рассказы для детей - Воронкова Любовь Федоровна - Страница 66

• Предыдущая
• 66/80
• Следующая

— Уй, это очень трудно работать в вашем саду, — сказал Алимджан.

— Ещё бы не трудно! — согласился садовник. — Но что же поделаешь? Надо. Для народа надо. Отказаться от этой работы нельзя.

«Опять «надо», опять «нельзя», — подумал Алимджан. — Никуда от них не денешься».

А потом ещё подумал:

«Никак без них не обойдёшься. И хлопок не уберёшь, и сад не вырастишь. Даже двор не подметёшь».

Алимджан и Юсуф ходили по саду до сумерек. Когда на небе появились звёзды, машина дала сигнал.

— Это мой папа сигналит, — сказал Алимджан, — домой зовёт!

Они простились со старым садовником в голубой чалме и побежали к машине.

Снова мчались они по горной дороге. Только теперь уже не в гору, а с горы. Алимджан оглядывался назад — всё дальше и дальше чинары, которые стоят у садовых ворот, всё дальше тёмные деревья сада... Вот уже и совсем скрылся сад за вершинами и увалами гор. А горы стали тёмными. И небо стало тёмным. Лишь звёзды светились над горами, как белые комочки хлопка среди тёмных кустов...

Поздно вечером, когда все улеглись спать, Алимджан сказал маме:

— Мама, я вырасту и пойду работать в тот сад. Там очень трудно работать. Но что ж поделаешь — надо.

Подумал и сказал ещё:

— Для народа надо.

— Конечно, сынок, это для народа надо, — ответила мама и усмехнулась.

Но она тихонько усмехнулась, потому что если бы Алимджан это заметил — он бы обиделся.

ГУСИ-ЛЕБЕДИ

1. АНИСКА

Это было интересное зрелище. Розовый дождевой червяк высунулся на свет возле самого муравейника. Муравьи вцепились в него и начали вытаскивать из земли. Червяк, видно, почуял недоброе. Он упёрся. А потом и совсем испугался, заворочался, начал пятиться обратно в землю. Но муравьи не давали ему уйти...

Аниска сидела над ними неподвижно. Муравьи бегали по её босым ногам, но не кусались — никогда муравей не тронет Человека, если его не пугать. Изредка она поднимала ресницы, оглядывалась на густые берёзки, осыпанные острыми солнечными огоньками, на мохнатые сосенки, на коричневые иглы муравейника, тёплые и блестящие под солнцем, на цветущие лесные травы... И, улыбнувшись неизвестно чему, снова устремляла свои тёмно-серые, немножко косые глаза на червяка и муравьёв.

Низко, почти над головой, пролетела любопытная синичка. Села на куст и поглядела на Аниску сначала одним глазом, потом другим: «Что это? Человек сидит? Или так, растёт что-то?..»

Аниска улыбнулась:

— Что смотришь?

«Человек!» — в страхе чивикнула синичка и скрылась.

Аниска снова опустила глаза:

— Вытащили!

Муравьи волокли червяка к себе в муравейник. Червяк скорчился, уцепился за траву. Тогда чёрные хищники навалились на него и розняли на две половинки. Аниска, удивлённая такой свирепостью, смотрела, как они запихивали червяка в отверстия муравейника.

— Аниска, ау!

— Аниска, ты где? Ты что делаешь?!

Аниска встала. Девочки пробирались к ней сквозь кусты.

— Чего нашла? Чего нашла? — звонко и торопливо, как птица, повторяла Танюшка. — Что смотришь?

Она заглянула своими быстрыми чёрными глазами в Анискину корзинку. В корзинке топорщились сухие еловые шишки — Аниска набрала разжигать самовар.

— Ничего? А почему здесь сидишь?

Аниска помедлила — рассказать или не надо?

— Тут одна история была...

Танюшка тотчас пристала:

— Какая история? Какая? Что сделалось?

Катя молча глядела на Аниску спокойными ожидающими глазами. Солнце просвечивало сквозь её белёсые волосы, торчавшие над голубой ленточкой, и голова её была похожа на пушистый одуванчик.

— Вот я видела... Отсюда червяк вылез...

— Ой! Вот так история, — закричала Танюшка, — про червяка!

— Червяк вылез. А потом? — спросила Катя.

— А потом муравьи напали, разорвали его и утащили.

— И всё?..

Аниска и сама не могла понять, почему ей так интересно было смотреть, а рассказ вышел совсем неинтересный.

— А ну-ка я сама погляжу!

Танюшка схватила рыжую сухую ветку и быстро разворошила край муравейника. Муравьи закипели-забегали, потащили куда-то свои белые коконы...

Аниска оттолкнула Танюшку, вырвала у неё ветку и забросила в чащу.

— Ты что? Драться, да?! — У Танюшки в голосе послышались слёзы. — Уж скорей драться, да?

— А ты не мучай.

— А кого я мучаю? Кого? Кого я мучаю?

— Муравьёв. Они строили, а ты ломаешь.

— Ну и сиди со своими муравьями. Косуля!.. Кать, пойдём! Пусть одна ходит!.. Косуля, Косуля!

Катя невозмутимо запела тоненьким голоском и пошла по лесу. Она не любила, когда плачут и когда ссорятся.

Аниска хмуро посмотрела им вслед. На смуглых скулах выступил румянец. Всегда так. Когда сказать нечего, так сейчас — «Косуля».

А это слово Аниске было больней всего на свете.

2. БРАТЕЦ НИКОЛЬКА, С КОТОРЫМ МОЖНО РАЗГОВАРИВАТЬ

Мать уходила из дому и наказывала Лизе, старшей Анискиной сестре:

— Гляди за домом. Уберись в избе, подмети, посуду вымой. А перед зеркалом довольно вертеться — не доросла ещё.

— А Аниске — что?

— А ей — с Николькой сидеть.

И, уже выходя из избы, крикнула:

— Не обижайте Никольку, смотрите!

Лиза с тоской посмотрела на молочные кринки с застывшей белой кромкой по краям, на сальные чугунки, на большую плошку с остатками щей... А она только что причесалась и покрылась чистым голубым платком — можно бы и на улицу...

Она стояла возле печки и острыми мышиными глазами искоса поглядывала на Аниску. Взялась было за ухват, чтоб достать горячей воды, и снова со вздохом поглядела на Аниску:

— Может, ты вымоешь... а?

Аниска поливала свои цветы. Цветы у неё стояли на всех окнах — в горшках, в консервных банках, в кринках с отбитым горлышком.

— Мать велела тебе, — ответила Аниска, — а мне с Николькой.

— Ну, Николька-то ведь спит! А? Мне ведь на школьный участок надо! Я же платье запачкаю!..

— А ты фартук надень.

— У, Косуля! Вот сейчас побросаю все твои цветы!

Аниска растопырила руки. Ей показалось, что Лиза и вправду сейчас набросится на её горшки и плошки.

— Во! Как наседка расшиперилась! — засмеялась Лиза. — А как будто я их после разбросать не могу!

— А я матери скажу!

— Скажи. Она и сама рада будет — в избе светлей. Говори — не будешь мыть?

Аниска посмотрела на свои фуксии, «огоньки» и «крапивки» — такие они были беззащитные, словно маленькие детки! Они глядели на неё малиновыми и лиловыми глазками, словно просили не давать в обиду.

— Иди уж!..

Аниска налила в миску горячей воды и взялась за мочалку.

Лиза повеселела:

— Ты сейчас вымоешь... А я после обеда. Уж после обеда к тебе не пристану!

Она ещё раз заглянула в зеркало и проворно выскочила из избы. Лишь бы сейчас не мыть, а там видно будет!

Жаркая тишина в избе. Слабый запах цветущей сирени плывёт в открытые окна. На рябине поют скворцы...

Всегда было так. Девчонки водятся друг с другом, а она с ними никак поладить не может. Вот и опять — поссорилась с Танюшкой. А из-за чего? Из-за каких-то муравьёв!..

...Аниска тёрла кринки горячей мочалкой, обливала их чистой холодной водой...

А на что ей нужны эти муравьи?

Но вспомнилась их суматоха, их муравьиная паника, их беготня. И Аниска сказала, обращаясь к большой миске:

— А она пусть не ломает. Им ведь тоже не легко строить-то! А к чему она сломала? Ну?..

В окно влетела бархатная оранжевая бабочка. Аниска поймала её, трепетавшую на стекле:

— Красавица ты моя! И кто ж тебя так нарядил? И кто ж тебя так разукрасил?

Аниска глядела на бабочку, ожидая ответа:

— Ну, скажи — ты откуда? Ну, скажи — как тебя зовут?

На кровати захныкал Николька. Аниска тихо вздохнула:

— Ну лети. Прощай. Прилетай ещё — ты меня не бойся!

Проводив глазами вспорхнувшую бабочку, Аниска подошла к кровати.

• Предыдущая
• 66/80
• Следующая