Вы сотворили нас - Саймак Клиффорд Дональд - Страница 5

• Предыдущая
• 5/41
• Следующая

Тело мое застыло, окаменев от испуга, но даже сквозь пелену страха я отдавал себе отчет, что в следующий миг окостенение пройдет и я попытаюсь убежать, в отчаянии сбросив с себя змею. Однако охваченный ужасом мозг работал с холодной логикой отчаяния, подсказывая, что я не должен двигаться, оставаясь таким же куском замороженного мяса, как до сих пор. Это было единственным шансом уцелеть. Любое движение будет воспринято как угроза, и змея станет защищаться.

Я заставил себя как можно медленнее закрыть глаза – плотно, чтобы даже случайно не мигнуть, – и лежал в темноте, а желчь подступала к горлу и панически корчился желудок.

Нельзя двигаться, убеждал я себя. Не шелохнуться, не шевельнуть ни единой мышцей, не допустить ни малейшей дрожи в теле. Самым трудным было не открывать глаз, но я знал, что это необходимо. Змея могла ударить даже в том случае, если бы просто чуть дернулось веко.

Тело мое вопило, – каждая мышца, каждый нерв были пронизаны внутренней дрожью; казалось, с меня содрали кожу. Но я заставлял себя лежать спокойно – я, мозг, разум, сознание. И сама собою явилась непрошеная мысль о том, что впервые мои тело и разум вступили в такое противоречие.

Казалось, по коже перебегали миллионы грязных ног. Кишечник восставал, сжимаясь и извиваясь. Сердце билось так сильно, что я ощущал давление крови в сосудах – внутреннее давление, заставлявшее меня давиться и пухнуть.

А тяжесть по-прежнему лежала у меня на груди. По ее перемещению я старался определить, что происходит. Просто ли змея изменила положение? Или что-то обратило ее крошечный мозг к агрессивности? Может, именно сейчас тело ее приняло ту S-образную форму, что предвещает бросок? Или, успокоенная моей неподвижностью, гадина впустила голову, собираясь сползти?

Если бы я только мог открыть глаза и узнать! Казалось, тело было не в состоянии больше выносить неизвестность. Я должен был увидеть эту опасность – если она существует – и действовать!

Но я продолжал держать глаза закрытыми – не судорожно стиснутыми, но естественно, плотно закрытыми: ведь напряжения мускулов, необходимого, чтобы стиснуть веки, могло оказаться достаточно, чтобы встревожить змею.

Я обнаружил, что стараюсь дышать как можно равномернее, избегая резких колебаний груди, – хотя и убеждал себя, что сейчас змея уже должна была привыкнуть к ритму моего дыхания.

Змея двинулась.

От этого ощущения тело мое напряглось еще больше, но я по-прежнему сохранял неподвижность. Змея сползла с груди, пересекла живот – мне казалось, что это длится бесконечно, – и наконец исчезла.

«Теперь! – вопило тело. – Надо сейчас же бежать!» Но я оставался неподвижным и лишь медленно открыл глаза – так медленно, что зрение как бы возвращалось ко мне постепенно: вначале я смутно различил сквозь ресницы свет, затем взглянул сквозь узенькие щелки и только потом окончательно раздвинул веки.

В момент пробуждения я не увидел ничего, кроме отвратительной плоской головы, нацеленной мне в лицо. Теперь же разглядел скальный свод, расположенный футах в четырех над головой и полого понижающийся влево, и ощутил сырой запах пещеры.

Лежал я не на диване, на котором уснул вчера под звуки дождя, а на плоском каменном полу пещеры. Скосив взгляд налево, я увидел, что пещера неглубока – всего лишь горизонтальная расщелина, сотворенная дождями и ветром в обнаженном выходе известняка.

«Змеиная нора, – подумал я. – Логово не одной змеи, а, вероятно, множества. Значит, я должен оставаться в неподвижности – по крайней мере, пока не удостоверюсь, что других змей тут нет».

В пещеру пробивался утренний свет, косые солнечные лучи грели мне правый бок. Переведя взгляд в эту сторону, я обнаружил, что смотрю в узкую щель, поднятую над долиной. Вот дорога, по которой я ехал, а вот и моя машина, полностью перегородившая ее. Но ни малейшего следа дома, в котором я был прошлой ночью! Ни дома, ни сарая, ни загона для скота, ни поленницы. Вообще ничего. Между дорогой и пещерой пролегло всхолмленное пастбище, по которому были разбросаны заросли кустарника, среди которых было немало черной смородины, и отдельные купы деревьев.

Я мог бы решить, что это совсем другое место, если бы не застрявшая на дороге машина. Автомобиль означал, что здесь – то самое место, а если что-то и изменилось – так это дом и его окружение. Совершенное безумие, такое попросту невозможно! Дома, стога сена, загоны для скота, поленницы и автомобили, задком лежащие на козлах, просто так не исчезают.

В углу пещеры послышался шорох, что-то бегло коснулось моих ног и с шуршанием зарылось в груду прошлогодней листвы.

Тело мое взбунтовалось. Страх удерживал его слишком долго. Теперь оно действовало инстинктивно, и мозг был бессилен этому противостоять, а пока сознание яростно протестовало, я уже успел выскочить из пещеры и оказаться на ногах, стоя на склоне холма. Впереди и чуть правее очень быстро ползла змея. Она достигла кустов смородины, нырнула в них, и шорох от ее движения смолк.

Все вокруг стало неподвижно и беззвучно, а я стоял на склоне, напряженно вслушиваясь и вглядываясь.

Я бегло огляделся, а потом приступил к более внимательному и методичному изучению окружающего. Прежде всего я заметил на склоне свой пиджак – и с содроганием подумал, что он сложен таким образом, будто только что висел на спинке стула. В каком-нибудь шаге от пиджака стояли аккуратно выровненные ботинки; носки их были направлены вниз по склону. И только тут я осознал, что стою в носках.

Змей не было видно, хотя внутри пещеры что-то и продолжало шевелиться, но там было слишком темно, чтобы разглядеть что-нибудь. На старый сухой ствол села и стала разглядывать меня своими глазками-бусинками малиновка, откуда-то издалека донеслось позвякивание коровьего ботала.

Я осторожно вытянул ногу и потыкал пиджак. Казалось, ни под ним, ни в нем ничего не было, – я нагнулся, поднял его и встряхнул. Потом подхватил ботинки и, не останавливаясь, чтобы обуться, начал отступать вниз по склону – но очень осторожно, с трудом сдерживая стремление пуститься бегом и покончить с этим, скатиться с холма и как можно скорее добраться до машины. Я шел медленно, пристально осматривая каждый фут в поисках змей. Я понимал, что склон должен кишеть ими, – ведь одна побывала у меня на груди, другая проползла по лодыжкам, третья скользнула в кусты, четвертая все еще возилась в пещере… Бог знает, сколько их могло быть еще.

Но я не заметил ни одной. Правой ногой я наступил на чертополох и остаток пути принужден был опираться ею лишь на пальцы, чтобы не вогнать в тело застрявшие в носке колючки; но змей больше не было – по крайней мере, видимых.

«Может быть, – подумал я, – они боятся меня так же, как и я их. Но нет, – сказал я себе, – такого не может быть». Я чувствовал, что весь дрожу, а зубы стучат, и потому уже в самом низу склона, как раз над дорогой, расслабленно опустился на полоску травы, подальше от кустов и камней, где могли скрываться змеи, и принялся извлекать из носка колючки чертополоха. Когда я попробовал обуться, то обнаружил, что руки сотрясает дрожь, сделавшая эту нехитрую процедуру невозможной, – и только теперь понял, насколько был испуган; осознание подлинной глубины собственного страха только заставило меня ужаснуться еще больше.

К горлу подступила тошнота, я перекатился на бок, меня вырвало и продолжало выворачивать наизнанку до тех пор, пока в желудке не осталась полная пустота.

Как ни странно, но это принесло облегчение; во всяком случае, вытерев, наконец, подбородок, я сумел надеть и зашнуровать ботинки, а потом, шатаясь, добрел до машины и привалился к ее борту, чуть ли не обняв его – настолько был рад оказаться там.

И вот тут, прильнув к куску мертвого металла, я заметил, что на самом деле автомобиль вовсе не застрял. Канава была гораздо мельче, чем это показалось вчера.

Я сел за руль. Ключ был у меня в кармане, и я завел двигатель. Машина без труда выбралась, и я покатил вниз по дороге – тем же путем, каким приехал сюда вчера ночью.

• Предыдущая
• 5/41
• Следующая