И в сердце нож - Хаймз Честер - Страница 19

— Три простые вещи, — тихо пробормотала Дульси.

Он глубоко вздохнул и пропустил ее слова мимо ушей.

— Я хочу знать, с какой стати этот чертов проповедник мог такое придумать.

— Ты готов верить всем, кроме меня, — буркнула Дульси.

— И почему он твердит, что это сделала ты, — продолжал Джонни, не отреагировав на ее реплику.

— Черт, ты действительно думаешь, что это я?

— Да не в этом дело, — отмахнулся Джонни. — Меня волнует другое: почему он убежден, что это ты? Какие у него причины думать, что ты тут замешана?

— Ты говоришь о тайнах, так вот и я тут вижу кое-какие тайны, — заговорила Дульси с истерическими нотками в голосе. — Как это случилось, что ты не видел Вэла вчера вечером? Он точно сказал мне, что обязательно заедет в клуб и вместе с тобой приедет на поминки. Если бы он туда не собирался, то не стал бы меня обвинять в обратном. Разве это не тайна?

Джонни задумчиво на нее посмотрел. После паузы сказал:

— Если ты будешь возникать с этой дурацкой идеей, нам всем будет плохо.

— Ну а зачем тогда ты лезешь ко мне с этим идиотским предположением, будто это я убила его? — перешла в атаку Дульси.

— Меня не волнует, кто его убил, — отозвался Джонни. — Его нет — и дело с концом. Меня волнует другое: что это за страшные тайны вокруг тебя? Ты-то не умерла и пока что остаешься моей женой. И мне хочется знать, почему посторонние люди могут думать о тебе такое, что мне в голову не приходило, а ведь как-никак я твой муж…

Из кухни появилась Аламена. Она безучастно посмотрела на осколки и черепки. Она так и не переоделась, только надела красный моющийся фартук. Собака выглянула из-за ее ног, пытаясь угадать, не прошла ли гроза, но, решив, что пока что нет, сочла за благо не высовываться.

— Вы так и будете сидеть и препираться до утра или что-то съедите? — равнодушно осведомилась Аламена, словно ей было совершенно наплевать, будут они есть или нет.

Какое-то время они оба молча на нее смотрели. Затем Джонни встал.

Считая, что Джонни не видит, Дульси быстро взяла стакан, который опрокинула Спуки, и наполнила его до половины бренди из бутылки, стоявшей за телевизором.

Джонни шел уже на кухню, но внезапно обернулся и не останавливаясь выбил у нее из руки стакан. Бренди выплеснулся ей в лицо, а стакан, описав в воздухе дугу, упал на пол и разбился.

Быстрым движением, словно кошка, ловящая рыбу, она ударила его по лицу кулаком правой руки. Удар получился сильным, и у Джонни на глазах показались слезы.

Охваченный яростью, он обернулся к ней и, схватив за плечи, стал трясти так, что у нее застучали зубы.

— Женщина! — произнес он совсем другим голосом. Казалось, он исходил из самых его глубин и подействовал на нее возбуждающе. — Женщина!

Дульси вздрогнула и как-то обмякла. Глаза у нее сделались влажными, рот тоже, и внезапно она тесно прижалась к нему.

Джонни тоже вдруг стал мягким, как аптечная вата, и, прижав ее к себе, стал целовать ее нос, рот, шею, впадины возле ключиц.

Аламена повернулась и прошагала на кухню.

— Ну почему ты мне не веришь? — проворковала Дульси в его бицепсы.

— Я хочу верить, детка, — сказал Джонни. — Но это так непросто.

Ее руки упали по бокам, он разжал объятия, сунул руки в карманы, и они пошли на кухню.

С левой стороны холла были две спальни, разделенные ванной, справа — столовая и кухня. Дальше начинался коридор. В его конце был выход на черную лестницу. В кухне был также выход на служебный ход.

Втроем они уселись на пенопластовые, крытые пластиком табуретки за стол, накрытый красно-белой клетчатой скатертью, и стали ужинать. На столе стояли дымящееся блюдо с окрой, капустой и свиными ножками, миска с черной фасолью и тарелка с кукурузным хлебом.

Была там и бутылка с бурбоном, но женщины к ней не проявили интереса, а Джонни осведомился, не осталось ли лимонаду.

Аламена вынула большую бутылку из холодильника и налила в стеклянный кувшин. Ели они молча.

Джонни поливал содержимое своей тарелки острым красным соусом из бутылочки, на этикетке которой два ярко-красных рогатых чертенка отплясывали в языках пламени. Он съел две полные тарелки, шесть кусков хлеба и выпил полкувшина лимонаду.

— Здесь адова жарища, — пожаловался он, встал и включил большой вентилятор на потолке. Потом вынул зубочистку из баночки, стоявшей среди бутылок и бутылочек с приправами, и начал ковырять в зубах.

— Что толку от вентилятора, когда ты налопался этого соуса? — фыркнула Дульси. — Когда-нибудь ты сожжешь себе все кишки и никаким лимонадом не зальешь пожара в животе.

— Кто произнесет проповедь на похоронах Вэла? — спросила Аламена.

Джонни и Дульси молча на нее уставились.

— Если бы я не почуял, что этот сукин сын будет стрелять, — заговорил Джонни, — я бы сейчас с вами не сидел.

— Ты имеешь в виду преподобного Шорта? — спросила Аламена. — Он в тебя стрелял?

Джонни не обратил внимания на ее вопрос и снова взялся за Дульси:

— Но не это меня беспокоит, а другое. Почему он это сделал?

Дульси продолжала молча есть. На лбу у Джонни набухли вены.

— Слушай, девочка, — сказал он, — я хочу понять: почему?

— Господи! — взорвалась Дульси. — Если мне придется отвечать еще и за этого психа, то лучше уж сразу отдать Богу душу.

В этот момент в дверь позвонили. Спуки залаяла.

— А ну перестань, Спуки, — велела Дульси.

Аламена встала и пошла к двери.

Затем вернулась и молча села за стол.

В дверях стояла Куколка.

— Не надо церемоний, — сказала она. — Я почти что член семьи.

— У тебя нервы как у бронзового истукана! — крикнула Дульси, вставая из-за стола. — Но ничего, я тебя сейчас заставлю заткнуться.

— А ну-ка сядь и замолчи, — прикрикнул Джонни.

Дульси на мгновение замялась, словно размышляя, не ослушаться ли его приказа, но затем решила не спорить и села. Но если бы взгляды убивали, Куколка упала бы замертво.

Джонни, слегка повернув голову к дверям, спросил:

— Что ты хочешь?

— То, что мне причитается, — ответила Куколка. — Мы с Вэлом были помолвлены, и я хочу часть его наследства.

Джонни уставился на нее. Дульси и Аламена тоже.

— А ну-ка повтори еще раз, — попросил Джонни. — Что-то я не уловил.

Куколка махнула рукой, отчего на руке ее сверкнул брильянт в золотой оправе.

— Если вам требуется доказательство, то вот кольцо. Он мне подарил его при помолвке.

Дульси громко и презрительно рассмеялась.

— Если это подарок Вэла, — сказала она, — то это не брильянт, а стекляшка, можешь быть уверена.

— Заткнись, — сказал ей Джонни, а затем обратился к Куколке: — Мне не нужно доказательств. Я тебе и так верю. Ну и что?

— А то, что как его невеста я имею право на часть наследства, — сказала Куколка.

— Он оставил нам только этот большой мир, — сказал Джонни.

Глуповатое личико Куколки нахмурилось.

— Он ведь оставил какую-то одежду, — сказала она.

Дульси снова расхохоталась, но, увидев выражение лица Джонни, замолчала. Аламена опустила голову, чтобы скрыть улыбку.

— А ценные вещи? Часы, кольца и все такое? — не унималась Куколка.

— Это не к нам, — сказал Джонни. — Все забрала полиция. Иди к ним. Расскажи, что к чему.

— Обязательно расскажу, — пообещала Куколка.

— Меня это не беспокоит, — отрезал Джонни.

— А как насчет десяти тысяч, которые ты хотел ему дать, чтобы он смог открыть винный магазин? — спросила Куколка.

Джонни замер. Его тело словно превратилось в мрамор. Он уставился на нее и смотрел, пока она не стала переминаться с ноги на ногу. Наконец он сказал:

— Ну так что?

— Я все-таки была его невеста. А он мне говорил, что ты обещал ему десять тысяч на магазин. Выходит, у меня как у вдовы есть кое-какие права…

Дульси и Аламена молча и с любопытством уставились на Куколку. Джонни тоже не спускал с нее глаз. Ей стало невмоготу под их изучающими взглядами.

— Когда же он тебе это сказал? — поинтересовался Джонни.