Иисус. Надежда постмодернистского мира - Райт Том - Страница 30

Здесь необходимо четко усвоить две вещи: прежде всего, несмотря на наличие различных точек зрения, слово «воскресение» никогда не использовалось для описания бесплатного блаженства. Оно не обозначало жизнь после смерти» или «пребывание с Богом» вообще. Так называли процесс сотворения Богом новых людей из плоти и крови, находившихся до этого в неком промежуточном состоянии.

Во–вторых, для описания состояния временной свободы от телесной оболочки, предшествующего окончательному воскресению, обычно прилегали к различным языковым средствам, называя бесплотные существа ангелами, душами или духами, но ни в коем случае не воскресшими телами.

Воскресение предполагало воссоединение души и тела. Но и это еще не все. Со времени написания Иез. 37 это слово стало образом славного возвращения из плена и обновления завета, а также искупления Израиля от греха и смерти (т. с. изгнания). Оно несло в себе весть о том, что Яхве не забыл свой завет с избранным народом. Таким образом «воскресение из мертвых» стало одновременно метафорой и метонимией. Оно символизировало наступление новой эры и в буквальном смысле являлось одним из главных элементов вероучения. Иудеи верили, что, когда Яхве вернет Израилю свое благоволение, Авраам, Исаак и Иаков, а с ними и весь Божий народ, включая мучеников, отдавших жизнь за Царство, вновь обретут тела и воскреснут к новой жизни с Богом в возрожденном мире. Итак, для иудеев эпохи второго Храма вера в воскресение, во–первых, означала возвращение умерших к жизни в теле, а во–вторых, знаменовала собой начало эры нового завета, когда все праведники одновременно воскресггут из мертвых. Возможно, поэтому слова Иисуса о воскресении Сына Человеческого как об отдельном историческом событии (Мк. 9, 10) привели в замешательство его учеников. Они никак не могли понять, что он имел в виду.

Таким образом, рассуждая о человеке, «воскресшем из мертвых», иудеи в первом веке нашей эры явно не хотели сказать, что он перешел в состояние бесплотного блаженства, в коем собирается пребывать либо вечно, либо в ожидании великого дня воссоединения души с телом. В 150 году до нашей эры никто из иудеев не сомневался, что Маккавейские мученики являлись истинными и праведными израильтянами, а в 150 году нашей эры некоторые называли истинным Мессией Симеона бен–Косибу (хотя может, такой личности на самом деле и не существовало). Но что если бы мы обратились к древним иудеям с вопросом: « Можно ли считать этих героев веры уже воскресшими из мертвых ?», подразумевая под этим лишь то, что они погибли за правое дело и в данный момент занимают почетное место в присутствии Божьем? Ответ очевиден. Кто–то, вероятно, сказал бы, что и мученики, и бен–Косиба продолжают жить в виде ангелов или духов и что их души находятся в руке Божьей. Однако никому не пришло бы в голову говорить об их воскресении из мертвых. Воскресение означало воплощение и должно было знаменовать собой наступление новой эры.

Потому, сказав какому–нибудь иудею в первом веке о «воскресении из мертвых» как о свершившемся факте, в ответ вы услышали бы лишь недоуменные возражения. Ведь патриархи, пророки и мученики еще не явились среди живых, и ничто не свидетельствовало о возрождении, обещанном в Иез. 37. Если бы вы пояснили, что имели в виду совсем не это, и рассказали об удивительного ощущении божественного исцеления и прощения, а также о своей вере в то, что бывший руководитель движения, членом которого вы являетесь, жив и пребывает в присутствии Божьем после мучительной смерти, ваш собеседник порадовался бы за вас и с интересом обсудил с вами этот вопрос. Однако использование вами фразы «воскресение из мертвых» для описания вышесказанного вызвало бы у него недоумение. Ведь воскресение означало нечто совершенно иное.

Но, как мы уже подчеркивали, в истории Израиля еще не взошла заря нового века в том смысле, в котором этого ожидали иудеи. Не воскресли из мертвых и праведники прошлого (хотя Матфей и упоминает о странных событиях, последовавших за распятием Иисуса и ставших, возможно, предвестием всеобщего воскресения). И все же Церковь с самых ранних дней настойчиво проповедовала о «воскресении из мертвых» не только Иисуса, но и всех верующих (Деян. 4, 2 и т. п.). Более того, они старательно перестраивали свое мировоззрение — обряды, общее повествование, систему символов и богословское учение — на основе учения о воскресении. Иными словами, они вели себя так, словно новая эра уже наступила. Именно в этом заключалась внутренняя логика миссионерского служения среди язычников. Поскольку Бог исполнил обещание, данное Израилю, у язычников появилась возможность разделить их благословение. Поведение ранних христиан не наводило на мысль о необычных религиозных переживаниях или вере в то, что их бывший вождь теперь наслаждается жизнью в присутствии Божьем в виде ангела или духа (именно так представляли судьбу своих героев последователи Маккавейских мучеников). Единственным объяснением их поведения, их проповеди, символов и учения была их искренняя уверенность в телесном воскресении Иисуса из мертвых. Данное заключение сегодня не стремятся оспаривать даже те, кто настаивает, что тело Иисуса так и осталось в могиле.

Нашим четвертым шагом должен стать вопрос о том, права ли была ранняя Церковь. Мы должны найти причину, по которой иудеи первого века, в том числе и образованные фарисеи вроде Павла, столь быстро и решительно пришли к одному и тому же удивительному заключению: хотя, по их ожиданиям, все праведники должны были воскреснуть из мертвых в конце сего века, у них на глазах свершилось воскресение одного единственного человека. Возможные варианты таких причин мы сейчас и рассмотрим.

Я уже называл в общих чертах, что христианство возникло как мессианское движение. Однако, в отличие от всех остальных известных нам групп, христианский Мессия предстал перед судом римского прокуратора и был казнен римскими солдатами. В четвертой главе я писал о том, что усиление мессианских настроений в первом веке нельзя объяснить отдельно взятым фактом воскресения. Мы должны признать достоверность евангельского свидетельства; на протяжении всей жизни Иисус говорил и вел себя как Мессия, и именно эти слова и поступки послужили непосредственной причиной его гибели. Но в то же время невозможно объяснить, почему ранняя Церковь продолжала считать Иисуса Мессией, несмотря на его кажущееся поражение и смерть от рук римлян.

Это подтверждает и вторая часть моих рассуждений. Как мы уже неоднократно имели возможность убедиться, иудеи ожидали от Мессии победы над язычниками, возрождения Храма и установления божественной справедливости во всем мире. Смерть от рук язычников самозваного «Мессии», который к тому же не восстановил Храм, не освободил Израиль и не принес в мир справедливость, была верным признаком его несостоятельности. Распятие для иудеев первого века не означало, что казненный и есть истинный Мессия и что на земле наконец наступило Царство Божье. Оно говорило как раз об обратном.

Напротив, если Мессия, за которым вы следовали, погибает от рук язычников, перед вами встает выбор. Вы можете отказаться от революционных действий и похоронить мечту о свободе. Некоторые избрали именно этот путь, как, например, все раввинское движение после 135 года н. э, Другой вариант — найти себе другого Мессию, по возможности из той же семьи, что и погибший. Вспомните, например, непрерывное движение сопротивления, начало которому положил в 6–м году н. э. Иуда Галилеянин, передавший «эстафету» своим сыновьям и внукам. В 50–х годах его продолжил другой потомок Иуды — Менахем, а во время войны 66 — 70 годов Елеазар, предводитель несчастных сикариев в Масаде в 73 году. Все они старались использовать свою принадлежность к этой династии, хотя результат неизменно оказывался плачевным. Давайте внесем дополнительную ясность. Предположение о том, что Симон барГиора был Мессией, после его казни во время триумфа Тита в Риме едва ли нашло бы отклик у какого–нибудь иудея, жившего в первом веке нашей эры. Если бы вы пояснили, что по–прежнему ощущаете его присутствие и поддержку, даже наиболее расположенный к вам собеседник смог бы лишь признать факт вашего общения с ангелом или духом Симона, но никак не его воскресение из мертвых.