Футбол - Бахревский Владислав Анатольевич - Страница 18

• Предыдущая
• 18/24
• Следующая

Стежка привела нас на лесную дорогу. На лесной дороге людям веселей вместе.

— Вы тоже пишете стихи? — спросил я вежливым манером Мишу-«паиньку».

— Я стихи читаю, — сказал он мне, улыбаясь насмешливо, но и дружелюбно.

Я понял его. Он не считал свои стихи стихами, но я-то свои стихи уважал. Не принял я Мишиной насмешки, даже не обиделся.

— Мой любимый поэт Державин! — бросил я ему перчатку.

— Как скучно живется, наверное, вам, — сказал Миша и возвел глаза к вершинам сосен. — «Когда ты есть душа едина движенью сих огромных тел, то ты ж, конечно, и причина и нравственных народных дел…» Нет, увольте!

— Хорошо, что же вам нравится? — спросил я холодно, я успел подумать об этой холодности, и перед глазами мелькнул у меня сначала Лермонтов, потом Печорин.

— Мне нравится другое.

Я увидал вдруг, что усмешечка сошла с ироничных Мишиных губ, он собирался прочитать что-то всерьез, и я за одно это был ему благодарен.

— Это Пушкин! — сорвалось у меня.

— Нет, — покачал головой Миша. — Это Бунин.

Я выдал себя с головой. Бог с ним, с Буниным. Впервые слышал это имя, но я, значит, и Пушкина не знал.

А я его и не знал. У нас был маленький томик, который я читал с детства и перечитал, может, тысячу раз. Но томик был карманного формата, и многие листы в нем были утеряны еще до моего рождения.

Лес пошел еловый. Убавилось свету. Я насторожился, показалось, до избушки на курьих ножках рукой подать, и я в первый раз за сегодня пожалел, что не один в лесу. Встрепенулся потаенный, свивший у меня в груди гнездо дружок-воробышек. Был он сер и неказист, но стоило ему выпорхнуть из гнезда — и я уже ничего не видел и не слышал вокруг, залетали мы с воробышком неведомо куда и неведомо о чем замирали с ним. Это и была моя тайна, о которой я, слабый на язычок, никогда еще не проболтался.

Запела пионерская труба. Я вздрогнул: воробышек юркнул в гнездо.

Лес расступился, мы вышли на ромашковый луг. С высокой мачты трепетал, приветствуя нас, красный флаг: пионерский лагерь.

На площадке вокруг флага строились отряды. Нас ждали.

Все это мне очень понравилось. Приветствовали нас как настоящих путешественников. Пригласили остаться на ночлег и, конечно, предложили сыграть в футбол.

— Меня увольте от этого варварства! — поднял руки Миша-«паинька».

— Как же так?! — вскричал я. — Семь на семь уже не то. Не по-настоящему.

Миша улыбнулся тонкой, противнейшей своей улыбкой.

— Буду верный ваш болельщик.

Я с надеждой посмотрел на девочек, но они все у нас были стихоплеты, художницы…

— Я сыграю, — сказал Георгий Матвеевич.

— Ого! — запротестовала команда лагеря.

— Нас будет восемь, — предложил Георгий Матвеевич, — а вас одиннадцать. Сыграете полной командой.

— Идет, — согласился физкультурник. — Мы готовимся к спартакиаде, нам надо сыграться.

Я решительно направился в ворота. Наш капитан, по фамилии Крутов, — волосы ершиком, загорелый, ладный — вопросительно поглядел на Георгия Матвеевича.

— Пусть Дорофеев станет.

Я обернулся через плечо:

— В воротах буду я.

— Пусть Иван постоит, — согласился Георгий Матвеевич.

Крутов неодобрительно покачал головой, но спорить не стал.

Начали.

Георгий Матвеевич, как только попал к нему мяч, ударил по воротам противника очень сильно и на удивление неточно.

— Пасовать надо! — сердито прикрикнул на него Крутов: он, видно, и впрямь считался хорошим игроком.

Правда, пока в его игре ничего особенного не было. Получит мяч, тотчас отдаст, да чаще всего противнику. Мне в воротах было скучно. Наши ребята старше, мяч все время у них. А Крутов вдруг показал себя. Раскрутился на одном месте, рывок — вся защита осталась у него за спиной. Вратарь выбежал навстречу, но Крутов и его обманул. Мяч забил даже лениво как-то. А через минуту он еще забил. Ударил в прыжке с лету. Вратарь даже не пошевелился.

— Так дело не пойдет, — сказал физкультурник, судивший игру. Вместо двух самых маленьких играть стали физкультурник и баянист. Судить взялась старшая пионервожатая.

Пришел мой звездный час.

Первый же удар физкультурника был из неберущихся, но я тоже был не лыком шит. Достал мяч у самой «девятки». И не отбил, а взял. Упал больно, спиной, но даже Крутов ахнул.

— Не думал, что ты так стоишь! — сказал мне в перерыве Георгий Матвеевич.

А Крутов молча протянул мне руку.

Игра идет своим чередом, не очень интересная для хорошего вратаря игра. Бьют издали, мажут, а те мячи, что долетают до ворот, я легко забираю и выкидываю Георгию Матвеевичу. Только ему, чтоб приучить противника. Потом я неожиданно брошу мяч на ход, Крутову, и он своего шанса не упустит.

Я все делаю как надо, но сам — не здесь.

Вижу себя на поле огромного стадиона. Чемпионат мира. Финал. Мы уже победили всех. Последняя игра. А я — непробиваемый. Ни разу не затрепыхалась сетка за моей спиной. Ни разу!

Играем с Англией. С родоначальниками футбола. Их кумир — центр-форвард — бьет с правой, с пяти метров. Молниеносный бросок, мяч ударяется мне в грудь, отлетает к другому нападающему, тот бьет через себя, в противоположный угол, но я успеваю метнуться к мячу. Отбиваю. Первым у мяча оказывается центр-форвард. Я на земле, защитники позади, кумир англичан играючи толкает мяч в пустые ворота и победно вскидывает руки. Публика взрывается, но что это? Вратарь неимоверным усилием взлетает в воздух и у самой черты достает мяч кончиками пальцев и переводит его за лицевую линию. Публика беснуется. Вратарь сидит на земле, прислонясь спиной к штанге, и счастливая улыбка расползается по его бледному лицу. Он опять победил. И всем известно, что он — это я.

— Ваня! — отчаянно крикнул Георгий Матвеевич.

Окруженный игроками противника, он отбросил мне мяч, а я замечтался. Прыгаю я, как тот, на чемпионате мира, в последнее мгновение, дотянувшись кончиками пальцев до мяча, перевожу его на угловой.

Угловой пошел подавать физкультурник. Навесил на вратарскую площадку. Я снял мяч с головы баяниста и бросил Георгию Матвеевичу, одиноко стоявшему в центре поля.

Проталкивая мяч перед собой, он помчался по полю, длинноногий, длиннорукий, — Паганель и Паганель. По воротам, в которых, как напуганный зайчишка, стоял покинутый защитниками вратарь лагерных, Георгий Матвеевич ударил издали, да с такой силы, что потерял равновесие и упал, но мяч, как ядро, просвистел над головой присевшего от страха вратаришки.

— Гол! — закричал Георгий Матвеевич, вскакивая на ноги. — Го-о-ол!

Он побежал по полю, сияя замечательной своей улыбкой, так сияя, что и лагерные заулыбались. Заулыбались, но вратаря поменяли. В ворота встал баянист, и наши никак не могли забить ему. Я снова потерял нить игры. Поплыл по морю своих мечтаний.

Значит, так. Мы — деревенская команда, но тренер у нас столичный. Обидели человека. Он ушел из большого спорта, уехал на родину и взялся тренировать деревню-матушку.

И сразу первое место в районе. Выигрываем кубок области, потом республики. Решено допустить нашу команду к играм на Кубок СССР. Берем и этот кубок, но самое главное во всей этой истории: я — сухой вратарь. Нас посылают в Англию. Матч века. Английским футболистам обещано за выигрыш по миллиону долларов. Все наши игроки подбиты, играют из последних сил, но я творю чудеса. Беру одиннадцатиметровый. Последняя минута. Центр-форвард прорывается к моим воротам, страшный удар. Я ловлю мяч и падаю с ним за линию ворот… Это проигрыш.

• Предыдущая
• 18/24
• Следующая