Прохождение Немезиды (илл. Г. Калиновского) (сборник) - Гуревич Георгий Иосифович - Страница 1

• 1/46
• Следующая

«Проснитесь, спящие!»

День или ночь — не разберешь. Слепящее солнце заливает светом снежную равнину. Искрятся жесткие сухие снежинки, чуть вьется пар над прозрачными лужами, застоявшимися между сугробами. От сверкающей белизны больно глазам, а наверху — угольно-черное небо с пылью звезд, прозрачная кисея Млечного Пути и на фоне его одна звезда всех ярче: не блестка, не светлячок — яркая лампочка на бисерном пологе неба.

На нее, сверкающую, и смотрят трое в скафандрах.

У них телескоп, аппараты в лакированных ящиках, где мелькают разноцветные кривые и светящиеся цифры. Трое смотрят то на небо, то на экраны аппаратов, и один из них, тот, кто должен принять решение, говорит громко:

«Проснитесь, спящие, мы у цели!»

Снежная равнина нема и глуха. Нет над ней воздуха: замерзнув, он превратился в прозрачные лужи. И ветер не воет, и снег не скрипит под шагами, обледенелые растения не шелестят листвой. Слова гаснут на поверхности скафандра, но радио подхватывает их, и умершие звуки рождаются вновь там, где воздух имеется: в далеких подземельях, где спящие лежат рядами, неподвижные, как изваяния.

«Проснитесь!…»

Дежурные слышат приказ. Как и те, наверху, прежде всего они смотрят на экраны, на таблицы с кривыми. Они проверяют температуру, обходят спящих, одного за другим, осторожно притрагиваются к каждому и, уверившись, что время пришло, включают усилитель. Тогда голос сверху, удесятеренный электрической гортанью, заполняет помещение грохочущими раскатами:

«Пррроснитесь, спящие!»

Я слушаю эти слова в кабинке Центральной фонотеки. Стены, одетые звукоизоляционными плитами, отделяют меня от всего мира Я здесь один, с забытыми трагедиями. На моем столе книги, все, которые нашлись в каталоге, в том числе «Введение в курс немезидоведения» в трех томах. Я взял подшивки старых газет, раскрыл картонные папки, широкие, как щиты, и на каждой полосе прочел тревожные заголовки. Я вставил в проигрыватель тоненькую проволочку с невидимыми магнитными знаками, и человек, которого нет уже, заговорил со мной полным голосом.

«Проснитесь, спящие!…» — твердит он.

В тесной кабине нас двое — я и голос. Я переживаю вместе с ним тревогу, надежду и уверенность. Я верю голосу. Я вижу то, что он описывает. Перед моими глазами снежная равнина под звездным небом, ослепительное солнце на фоне Млечного Пути и глубокие подземелья, где спящие лежат рядами, неподвижные, как изваяния…

«Проснитесь!…»

Америку открыл Колумб, а назвали ее в честь Америго Веспуччи. Так случилось потому, что сам Колумб не понял своего открытия, до самой смерти он полагал, что нашел западный путь в Индию. Имя новому материку дал не первооткрыватель, и историческая инерция закрепила эту несправедливость.

Так вышло и с Немезидой. Имя для нее придумали случайные люди. А открыли Немезиду — теперь никто не оспаривает этого — супруги Трегубовы, Анатолий Борисович и Антонина Николаевна.

Анатолий Борисович был в то время директором Памирской высокогорной обсерватории, одной из лучших в мире. Ему уже исполнилось шестьдесят, но для своих лет он был очень бодр, читал без очков, летом ходил в горы, даже на снежные вершины. Но у него уже появились стариковские привычки — излюбленная академическая шапочка, любимая палка с резным набалдашником, любимые словечки, неизменные шутки, неизменные маршруты для прогулок. Казалось, что он не хочет тратить сил на новые решения и потому придерживается проторенных путей в делах житейских, второстепенных — во всем, кроме науки.

Жена его была моложе лет на двадцать. Точнее сказать затрудняюсь Она была в том возрасте, когда женщины не любят говорить о возрасте. Впрочем, Антонина Николаевна выглядела моложе своих лет. Она следила за своей внешностью, выписывала модные журналы из Риги и Парижа, принимала холодные ванны, делала массаж лица и очень гордилась, когда про нее говорили: «Такая молодая и уже профессор!»

Студенты побаивались ее. Она была строга и придирчива, требовала точности в терминологии, каждую формулу спрашивала с выводом, задавала трудные задачи с громоздкими вычислениями и каверзные вопросы, требующие не соображения, а памяти. Отметки ставила скупо, пятерки — почти никогда. Анатолий Борисович, наоборот, был снисходителен, любил студентов не выучивающих, а рассуждающих, хотя бы и рассуждающих неверно. На экзаменах подсказывал ответы и часто сам начинал объяснять, если речь шла о больших проблемах, волнующих его, — о бесконечности, времени, жизни, сознании.

Трегубову знали только специалисты. Она писала для избранных, понимающих математику; статьи в журнале «Природа» считала непростительной вульгаризацией. Трегубов же выступал охотно и для инженеров и для пионеров. Говорил он картинно, увлекательно… И многие десятки людей стали астрономами благодаря ему.

Антонина Николаевна сама была из их числа. Перед скромной девушкой, застенчивой, погруженной в математику, Трегубов открыл Вселенную, где каждая звезда ждала своего Ермака: приходи, смотри, покоряй! Своего научного руководителя девушка избрала руководителем и в жизни. Потом наступило отрезвление. Оказалось, что предполагать — легко, мечтать — еще легче, а доказать — ох как трудно. Годы шли, а открытия не падали с неба. Анатолий Борисович умел показать перспективы, но забывал напомнить о черной работе. Некоторые из его учеников падали духом, уходили из астрономии. Антонина Николаевна нашла в себе силы взяться за черную работу. В науке она не разочаровалась. Произошло другое, не менее грустное, — она потеряла веру в мужа.

«Болтает о горизонтах, а сам стоит на месте, — думала она. — Я хоть маленькими шажками, но все же вперед иду». Она выбрала четко очерченную задачу — поиски астероидов — и нашла в своей жизни четырнадцать новых — Лапуту, Крыму, Черномору, Памиру, Пулковину и др. Орбиты их были определены, имена внесены в каталог. Трегубова подарила науке четырнадцать фактов. Она была довольна собой и не слушала мужа.

— Разменяла талант на пустячки. Кругозора не хватило. Ползает, а взлететь не может, — ворчал он.

Супруги по-своему любили друг друга, заботились, дарили подарки, но каждый в душе считал другого неудачником, второстепенным ученым. Свои принципиальные споры они перенесли на единственную дочь.

— Я сделаю из нее настоящего астронома, — говорил Анатолий Борисович, читая девочке лекции о жизни во Вселенной.

— Я сделаю из нее настоящего астронома, — говорила Антонина Николаевна и задавала дочери головоломные геометрические задачи на построение. В результате Саша Трегубова смертельно возненавидела небосвод. После школы она пошла в техникум садоводства. Впоследствии трегубовская сирень славилась на всю страну.

— Оттолкнул девочку. Поманил мыльными пузырями, а они лопнули, — говорила жена.

— Напугала человека интегралами. Глаза завязала, вот Саша и просмотрела интересное, — отвечал муж.

Кто был прав — судить не берусь. Может быть, оба. Ведь наука обширна, для разных целей нужны и люди разного склада. Трегубое принадлежал к числу толкователей науки, Трегубова была наблюдателем. Кто полезнее — педагог или лаборант, теоретик или экспериментатор? Нужно ли ставить такие вопросы вообще?

Так или иначе, Немезиду Трегубовы открыли вдвоем, оба вместе. Они не делили славы, не считались заслугами. И даже не говорили об открытии, предпочитали более скромное слово — «заметили».

Вот как это произошло.

У Трегубова было обыкновение: проснувшись поутру, вспоминать что-нибудь приятное, предстоящее сегодня. И в этот день, 4 декабря 19… года, он первым долгом вспомнил, что для него приготовлены фотоснимки звезды 7327 из созвездия Девы. Эта небольшая звезда из числа красных карликов, как выяснилось недавно, находится сравнительно близко к Солнцу, на расстоянии «всего лишь» в одиннадцать световых лет. Трегубов надеялся доказать, что у этой звезды есть планетная система.

• 1/46
• Следующая