Клиника: анатомия жизни (Окончательный диагноз) - Хейли Артур - Страница 26

• Предыдущая
• 26/84
• Следующая

— Браво! — Амелия Браун хлопнула в ладоши. Но О’Доннелл еще не закончил.

— Именно поэтому мы победили полиомиелит, мистер Суэйн, чуму, черную оспу, сыпной тиф и сифилис. Именно поэтому мы сейчас боремся с раком, туберкулезом и другими болезнями. По этой причине мы содержим те места, о которых вы говорили, — пансионаты и клиники для неизлечимых больных. Именно поэтому мы бережем людей — всех людей, каких можем, — и слабых, и сильных. В итоге это дает одно — выживание. Это стандарт медицины, единственный, которым мы можем и должны руководствоваться.

Он ждал, что в ответ Суэйн разразится пылкой тирадой, но старик молчал. Потом посмотрел на дочь:

— Налей доктору О’Доннеллу еще немного коньяка, Дениз.

Дениз подошла к нему с графином, и О’Доннелл протянул ей бокал. Женщина слегка наклонилась, и О’Доннелл расслышал тихий шелест ее одежды и уловил мучительно-сладкий аромат духов. На секунду его охватило абсурдное, чисто мальчишеское желание коснуться ее мягких темных волос. Когда он очнулся от наваждения, Дениз была уже около отца.

Наливая коньяк в бокал Суэйна, она спросила:

— Папа, если ты в самом деле думаешь так же, как говоришь, то что ты делаешь в совете директоров клиники?

Суэйн рассмеялся:

— Я нахожусь там в основном потому, что Ордэн и другие надеются, что я не изменю свою волю. — Он посмотрел на Брауна: — Во всяком случае, они уже давно подсчитывают, сколько им осталось ждать.

— Ты несправедлив к своим друзьям, Юстас, — сказал Браун. Он старался шутить, но тон был серьезным.

— Не лги. — Старик явно радовался новой возможности поругаться. — Ты задала вопрос, Дениз, и я на него ответил. Я состою в совете директоров, потому что я практичный человек. У мира свои законы, и я не в силах их изменить, хотя и вижу, что они неверны. Но я могу по крайней мере быть уравновешивающей силой. О, я знаю, что большинство из вас обо мне думает — что я мракобес и обструкционист.

— Кто-нибудь из нас это говорил? — молниеносно спросил Браун.

— Вам нет нужды это говорить. — Старик метнул недобрый взгляд в сторону председателя совета директоров. — Всякая деятельность нуждается не только в двигателе, но и в тормозе. Вот я и есть тормоз — замедляющая сила, стабилизатор. Когда меня не станет, ты и твои друзья поймете, что вам нужен другой тормоз.

— Ты говоришь вздор, Юстас. Ты несправедливо судишь свои собственные мотивы. — Браун решил ответить откровенностью на откровенность. — Для Берлингтона ты сделал хорошего не меньше, чем любой из моих знакомых.

Старик съежился в кресле.

— Откуда мы можем знать даже наши собственные мотивы? — проворчал он и поднял глаза: — Полагаю, что вы ждете от меня большого пожертвования на пристройку к клинике.

— Честно говоря, мы ждем, что ты, как и всегда, внесешь свой щедрый вклад.

— Думаю, что сумма в четверть миллиона долларов будет приемлемой, — сказал Суэйн с неожиданной мягкостью в голосе.

О’Доннелл заметил, что Браун затаил дыхание. Это был бы очень щедрый дар, намного больше ожидаемого в самых смелых мечтаниях.

— Не стану притворяться, Юстас, — сказал Браун. — Я ошеломлен.

— Для этого нет никаких оснований, — произнес старик, вращая ножку бокала. — Правда, окончательно я еще не решил. Пока я думаю. Окончательный ответ дам недели через две. — Он внезапно повернулся к О’Доннеллу: — Вы играете в шахматы?

О’Доннелл отрицательно покачал головой:

— Последний раз я играл в колледже.

— Мы часто играем в шахматы с доктором Джо Пирсоном. — Он смотрел в глаза О’Доннеллу. — Вы, конечно, знаете доктора Пирсона.

— Да, и очень хорошо.

— Я знаю доктора Пирсона много лет, — сказал Суэйн, — я встречался с ним в клинике Трех Графств и в других местах. — Суэйн говорил медленно, взвешивая каждое слово.

Что это — предостережение? О’Доннелл был пока в этом не уверен.

Суэйн продолжал:

— По моему мнению, доктор Пирсон — один из самых квалифицированных специалистов клиники. Надеюсь, что он еще много лет будет руководить своим отделением. Я безраздельно уважаю его способности и суждения.

Вот оно, подумал О’Доннелл. Председателю совета директоров и председателю медицинского совета предъявлен ультиматум. Своей речью Юстас Суэйн сказал: «Если вы хотите получить четверть миллиона долларов, то руки прочь от Джо Пирсона!»

Какое-то время Ордэн, Амелия и О’Доннелл ехали в «линкольне» Брауна по городу молча. Первой заговорила Амелия:

— Вы и правда думаете, что он даст четверть миллиона?

— Он вполне способен их дать, — ответил ее муж. — И даст. Если захочет.

— Думаю, ты понял его намек? — спросил О’Доннелл.

— Да, — ответил Браун без обиняков, но не продолжил тему, за что О’Доннелл был ему очень благодарен. Он понимал, что это его проблема, а не проблема председателя совета директоров.

Чета Браунов высадила О’Доннелла у входа в отель, где он жил. Попрощавшись, Амелия добавила:

— Да, кстати, Кент. Дениз разошлась с мужем, но официально они не разведены. Думаю, что есть какая-то проблема, но мы с ней никогда ее не обсуждали. Двое детей учатся в школе. Ей тридцать девять лет.

— Зачем ты ему все это рассказываешь? — удивленно спросил Браун.

Амелия улыбнулась:

— Потому что он очень хочет это знать. — Она тронула мужа за руку: — Ты никогда не станешь женщиной, дорогой, даже если сделаешь себе операцию.

Глядя на удаляющийся «линкольн», О’Доннелл недоумевал: как она догадалась? Может быть, слышала, как он прощался с Дениз. Он вежливо сказал ей, что надеется ее увидеть, и она ответила: «Я живу с детьми в Нью-Йорке. Почему бы вам не позвонить мне, когда вы там будете?» И теперь неожиданно для себя О’Доннелл решил поехать в следующем месяце на конгресс хирургов, от участия в котором раньше хотел отказаться. Он вспомнил о Люси Грейнджер и — какая иррациональность! — ощутил укол совести, обвинив себя в неверности.

У входа в отель от нелегких мыслей его отвлек чей-то голос:

— Добрый вечер, доктор О’Доннелл.

Он обернулся и узнал одного из резидентов-хирургов, Сед донса. Рядом с ним стояла хорошенькая брюнетка. Ее лицо тоже показалось О’Доннеллу знакомым. Судя по возрасту — медсестра-практикантка. Улыбнувшись обоим, он поздоровался. Потом вошел в стеклянную дверь и направился клифту.

— Кажется, он чем-то встревожен, — сказала Вивьен.

— Сомневаюсь, Ясноглазка, — бодро ответил Седдонс. — Он достиг такого положения, когда все тревоги остаются позади.

Спектакль закончился, и теперь они возвращались в клинику Трех Графств. Мюзикл им понравился. Это было веселое, буйное шоу, и во время представления они не раз от души смеялись. Сидя рядом с Вивьен, Майк держал ее за руку, а пару раз клал руку на спинку ее кресла и пальцами касался ее плеча. Девушка не возражала.

За ужином перед театром они рассказывали друг другу о себе. Вивьен спросила Майка, как он решил стать хирургом, а он поинтересовался, почему она поступила в школу медсестер.

— Не знаю, смогу ли я тебе это объяснить, Майк, — ответила она, — но я всегда хотела ею быть, во всяком случае, сколько себя помню. — Она рассказала Седдонсу, что ее родители сначала были против такого выбора, но потом, видя ее упорство, уступили. — Думаю, что на самом деле мне просто хотелось делать что-то очень полезное, а сестринская профессия казалась мне именно такой.

— Ты и до сих пор так думаешь? — спросил Седдонс.

— Да, — ответила Вивьен. — Правда, иногда, когда устаешь, когда видишь все эти неприятные больничные вещи, то вспоминаешь о доме и временами думаешь, сомневаешься, стоит ли этим заниматься. Ведь есть профессии полегче. Но думаю, такие сомнения приходят в голову не только мне. Но вообще-то я уверена в правильности выбора. — Она улыбнулась и добавила: — Я очень упорный человек, Майк, и я обязательно стану медсестрой.

Да, подумал он, в это можно поверить — она действительно упорная. Глядя на Вивьен, Седдонс не мог не почувствовать ее внутреннюю силу — твердость характера, прячущуюся за фасадом мягкой женственности. Как и пару дней назад, в нем опять вспыхнул интерес к ней как к человеку, но он снова осадил себя. Никаких серьезных отношений! Нельзя забывать, что все чувства — это чистая биология!

• Предыдущая
• 26/84
• Следующая