На нашей ферме - Радд Стил - Страница 28

• Предыдущая
• 28/38
• Следующая

Дейв подошел к краю веранды, крикнул: «Добрый вечер!» — и поднял руку, словно собираясь произнести речь, но потерял равновесие и рухнул с неогороженной веранды на землю, прямо на свору дерущихся собак. Одной из них, видно, особенно досталось, и она, визжа, куда-то убралась.

Из дома вышел отец и потребовал объяснений — по какому случаю такая суматоха. Суматоху произвела ватага гостей с соседних ферм, порешивших нагрянуть к нам без предупреждения. Привязав своих лошадей к изгороди, они стали выгружать на веранду всяческую снедь — из корзинок, мешков, бумажных свертков; Дик Сондерс, неотесанный, грубый детина с косматыми волосами и сиплым разбойничьим голосом, выложил свою поклажу, завернутую в красный носовой платок, и вызвался сторожить всю кучу провианта от «этих чертовых собак».

Ну и народу к нам понаехало! Гости столпились на веранде, теснясь и толкаясь, словно волы, запертые в загоне. При свете луны их высокие фигуры казались таинственными и страшными.

Немало времени потратили отец с матерью, пока со всеми поздоровались. Последним им попался Верзила Джерри Джонсон; он не мог подать им руки — обе были заняты. Вид у него был презабавный. Он держал на вытянутых руках своего шестинедельного отпрыска.

— Хелло! А что это у тебя? — спросил его отец. — Тоже харчи?

— Не-е, ребенок… — смущенно ответил Джерри.

— Ребенок? Ну и держи его при себе. Нам детей больше не надо, как твое мнение, старуха? — обратился он к матери. — У нас и своих как будто достаточно. Сколько их было всего? Шестнадцать, так, что ли?

— Не приставай, старик! — отшучивалась мать.

— Шестнадцать человек, понял, Джерри? Ну-ка, покажи своего, посмотрим, похож ли на тебя! — И, выхватив у Джерри ребенка, отец понес его в дом.

Джо шепнул Джерри на ухо.

— Смотрите, как бы старик не уронил его ненароком. Он немного навеселе.

Джерри подскочил словно ошпаренный и, разбросав гостей, рванулся к двери, крича:

— Эй, держи малыша покрепче!

Догнав отца, он потребовал обратно свое дитя, но тут подоспела миссис Джонсон, забрала младенца и уложила его на кровать в дальней комнатке, где он мог пищать, сколько ему угодно, не омрачая всеобщего веселья.

Неожиданные гости завладели всем домом, сдвигали столы, собирали стулья и пустые ящики из-под джема; гармоника уже наигрывала веселые плясовые мелодии. Затем пошли разные игры. Стулья и ящики составили в один ряд вдоль комнаты и коридора, ведущего в кухню. Гармонист откалывал джигу, все носились по комнате, и как только музыка обрывалась, играющие с криками и визгом, расталкивая друг друга, кидались занимать стулья. Некоторые с разгона плюхались вдвоем на один стул, он подламывался под ними, но тут гармоника снова начинала играть, и гости, отдуваясь, помогали друг другу встать на ноги и, отряхнув пыль с одежды, снова пускались в пляс.

В дверях показался Дик Сондерс, оставленный караулить провизию.

— Эй, Джерри Джонсон! — гаркнул он. — Иди сам карауль свой окорок. Собаки его унюхали, рвут вместе с мешком…

Тут он отпустил такое словечко, что дамы возмущенно застонали, кто-то грозно зашикал, а мисс Мэсон, сидевшая близ двери, зажала ушки пальчиками.

Но Сондерс и не подумал извиниться, он только добавил:

— Хорошо еще, что ты своего мальца там в мешке не оставил!

Среди гостей снова появился Дейв. Побуждаемый вдруг прорезавшимся чувством гостеприимства, он в расстегнутой сорочке без воротника, но с радушной улыбкой пожимал руки всем гостям, включая Джо и Сару. Затем он отошел к стене и распрямился было во весь рост, победоносно оглядывая общество, но, не рассчитав, крепко стукнулся головой о полку; с полки слетели часы, кукурузная кочерыжка и бутылка с мутноватой водицей — в ней Билл в прошлом году законсервировал змею. Часы пострадали мало, кочерыжка того меньше, а бутылка, увы, разбилась. Не успел стихнуть звон стекла, как в комнате поднялась паника. Стоило поглядеть на давку и толчею у дверей! Как все отплевывались, выскочив из комнаты!

— Что за отрава B этой бутылке? — спросил старый Эндрю О’Дей, обиженно отфыркиваясь.

Джо объяснил. Эндрю только сплюнул.

— Ну и запашок — похлеще дохлой лошади! — пробурчал Мак-Фей и побрел к своей палатке.

Вся компания собралась На дворе у ступенек крыльца и весело хохотала. А дохлая змея из бутылки продолжала лежать на полу, и густое зловоние распространялось вокруг видимым облаком.

Гости собрали привезенную еду, расположились на кухне и пригласили нас всех поужинать. Потом снова начались танцы посреди двора, на травке. А когда наступила полночь и ушел Старый год, а Новый прокрался на его место, все взялись за руки и, озаряемые светом заходящей луны и миллионов звезд, огласили поля раскатистым эхом нашей песни «За дружбу старую!»…

Как быстро Летит время! Дни тяжелого труда и невзгод, дни изнурительной борьбы с нуждой в Шингл-Хат вспоминались уже только со смехом. Милые старые времена в дикой глуши! Разве их можно забыть.

Теперь работа на ферме уж не была для нас постылой, изнурительной каторгой. Дела наши улучшались с каждым днем. "Пшеница в этом году опять уродилась, доход от нее немало порадовал нас. Но мы не зазнавались… Времена, когда у нас не было ни одного шиллинга, научили нас беречь деньги. Мы не бросали их на ветер. Мать в своей безграничной благодарности приписывала наши успехи милосердию и благости господа бога. Отец — только своему уму.

— Конечно, — признавал он иногда, если его припирали к стенке, — мальчишки работают много, да и женщины кое-что делают, но это все только руки! Какой от них толк, если нет головы. Так знайте: руки — ваши, голова — моя. В отношении «головы» отец был непреклонен. Его решения обжалованию не подлежали. На нашей он был и мировой судья, и верховный суд, и тайный совет.

Работа у нас протекала методично, чуть ли не по правилам науки. Дейв пахал трехлемешным плугом с упряжкой лошадей; никто другой им не пользовался. Джо работал на двухлемешном плуге, тоже с упряжкой лошадей, маленький Билл вставал с петухами и пригонял с пастбища всех лошадей, а вечером после работы отводил их назад. Он вел их не спеша, бережно, шажком, как наказывал отец. Но стоило ему скрыться из глаз, он припускал галопом, гнал лошадей что было силы, заставлял прыгать через изгороди. Лошади неслись сломя голову, правда, ног себе не ломали, чего нельзя сказать о маленьком Билле.

Отец же суетился без толку, всюду совал свой нос, умудрялся ничего не делать и делал это с внушительным видом. Кормил лошадей, чинил мешки, время от времени вязал путы для лошадей, науськивал собаку на кур, когда они подбирались к посевам, кричал на Дейва и Джо, когда они присаживались на плуг поболтать, и грозил им кулаком. Ходил по следам рабочих, убиравших кукурузу, подбирал упавшие початки и бранился. Более минуты на одном месте не задерживался, Он был везде и всюду, надоедая и докучая всем. Когда же приезжали гости, он расхваливал свою ферму, все показывал и объяснял. Домогательства всяких бродяг отвергал высокомерным тоном, выразительным жестом руки приказывал им удалиться. Бродяги отца недолюбливали.

На новой форме отец от всех требовал рвения и постоянно твердил нам, что нужно работать не покладая рук. Он любил людей ретивых, которые гордились бы тем, что работают на него и получали бы от этого удовольствие. Сколько бы мы ни трудились, сколько бы ни потели, отцу все было мало.

Как-то после обеда Дейв и Джо стояли у сарая и ждали, пока наедятся лошади. Прислонившись к дощатой стене, обхватив руками колени, Дейв задумчиво глядел из-под старой фетровой шляпы на скошенное поле. А там в палящей, иссушающей жаре резвились мириады кузнечиков. Джо лежал на животе, подперев подбородок ладонями, ковырял землю носками башмаков и сшибал меткими плевками муравьев, которые неосторожно приближались к нему на слишком близкую дистанцию.

— Не знаю, как тебе, — хмуро заговорил Дейв, — но мне это не подходит. Сколько раз я говорил нашему старику — с меня довольно! Батрачишь сутра до ночи круглый год, а когда тебе нужны несколько шиллингов, приходится клянчить у него… — Он помолчал немного. — А попросишь, рычит как медведь.

• Предыдущая
• 28/38
• Следующая