Сильвия и Бруно. Окончание истории - Кэрролл Льюис - Страница 23

• Предыдущая
• 23/53
• Следующая

 — Ты просто не можешь произнести это слово! — воскликнул Бруно с торжеством. И он обратился к юной пианистке, словно приглашая её в свидетели своей победы: — Я ведь знал, что она не может произнести «не-у-тю-жен-ный»! Вы ведь так сказали, верно?

 Пианистка сочла, что лучше вернуться к арифметике.

 — Когда я спросила Сильвию: «Бруно уже семь?», я лишь хотела знать, сколько тебе лет.

 — Нам два билета, — ответил Бруно. — А куда?

 — Это твой мальчик? — спросила пианистка Сильвию, оставив в покое и арифметику.

 — Я не её, — снова не утерпел Бруно. — Это Сильвия — моя! — И он обхватил Сильвию руками, повторив для верности: — Моее всех!

 — Ясно. А знаешь что, — сказала пианистка, — у меня дома есть маленькая сестрёнка, очень похожая на твою сестрицу. Я думаю, они бы полюбили друг друга.

 — Они были бы очень-очень полезны друг другу, — ответил Бруно, поразмыслив. — Им не нужно было бы всякий раз искать зеркальце, чтобы расчесать себе волосы.

 — Почему это, мой милый?

 — Потому что одна служила бы зеркалом для другой! — воскликнул Бруно.

 Но здесь леди Мюриел, которая стояла поодаль и слушала этот удивительный разговор, вмешалась и попросила пианистку осчастливить нас своей игрой, и дети повели свою новую подругу к пианино.

 Ко мне подошёл Артур.

 — Если верить слухам, — прошептал он, — нас ждёт масса удовольствия.

 И вот, среди мёртвой тишины, начался концерт.

 Пианистка принадлежала к тем исполнителям, о которых Общество отзывается как о «блестящих», и она набросилась на чудеснейшую симфонию Гайдна с шиком, который приобретается лишь годами терпеливого труда под руководством лучших мастеров. Поначалу и впрямь казалось, что нам предстоит насладиться совершенной фортепианной техникой, но спустя несколько минут я начал занудно спрашивать сам себя: «Чего же, всё-таки, здесь не хватает? Никакого удовольствия — почему?»

 Потом я принялся внимательно вслушиваться в каждую ноту, и мне всё стало ясно. Налицо была почти совершенная механическая точность движений — и ничего более! Фальшивых нот, разумеется, не было и в помине, для этого она слишком хорошо знала пьесу, но достаточно было простейшей смены музыкального размера, как выявилось отсутствие у играющей настоящего «уха» к музыке; достаточно было смазанности самых трудных пассажей, как стало видно, что она не считает своих слушателей достойными настоящих усилий; достаточно было механического однообразия акцентовки, чтобы из божественных модуляций, которые оскверняла исполнительница, напрочь улетучилась душа — короче говоря, игра просто-напросто раздражала, и когда пианистка отбарабанила финал и таким ударом по клавишам извлекла последний аккорд, словно инструмент уже сделал своё дело и её больше не волнует, сколько от этого лопнет струн, мне не удалось даже притвориться, будто я присоединяюсь к неизбежным возгласам благодарности, что хором вознеслись вокруг меня.

 Леди Мюриел появилась рядом с нами.

 — Не правда ли, прелестно? — шепнула она Артуру с озорной улыбкой.

 — Ничуть не прелестно, — ответил Артур. Но светлая доброта его лица сгладила явную грубость ответа.

 — Да ты что, такое исполнение! — удивилась леди Мюриел.

 — Поработала неплохо, — гнул своё Артур, — но люди, знаешь ли, всегда бывают предубеждены против столичных штучек...

 — Так, теперь ты начинаешь нести нелепицу! — отрезала леди Мюриел. — Ты же любишь музыку, разве нет? Ты сам давеча говорил.

 — Люблю ли я музыку? — медленно проговорил Доктор. — Моя любезная леди Мюриел, есть Музыка и музыка. Ваш вопрос чересчур расплывчат. Вы могли бы с тем же успехом спросить: «Ты же любишь людей?»

 Леди Мюриел закусила губку и топнула изящной ножкой. Будь она актрисой на сцене, желающей изобразить гнев, её бы освистали. Сейчас, тем не менее, она всё же произвела впечатление на одного зрителя — Бруно поспешил вмешаться и внести в назревающую ссору мир своим замечанием:

 — Я люблю людей!

 Артур с нежностью взъерошил рукой курчавые волосы мальчика.

 — Неужто? Всех-всех?

 — Ну, не всех, — принялся объяснять Бруно. — Только Сильвию... и леди Мюриел... и его, — он указал пальцем на графа, — и вас, и вас!

 — Не показывай пальцем, — сказала Сильвия. — Это невежливо.

 — В мире Бруно, — сказал я, — существует только четверо людей. То есть, людей, достойных упоминания.

 — В мире Бруно! — мечтательно повторила леди Мюриел. — В его ярком и красочном мире! Где трава всегда зелёная, ветер мягок и в небе никогда не сгущаются дождевые тучи; где нет диких зверей и пустынь...

 — Пустыни там непременно должны быть, — твёрдо заявил Артур. — Будь у меня свой идеальный мир, без них бы он не обошёлся.

 — Но почему, что в них проку? — удивилась леди Мюриел. — Не было бы у тебя никаких пустынь!

 Артур улыбнулся.

 — Непременно были бы. Пустыня даже более необходима, чем железная дорога, и гораздо больше способствует счастью, чем церковные колокола!

 — Но зачем она нужна?

 — Чтобы там упражнялись на рояли. Все дамочки, у которых отсутствует музыкальный слух, но которым кажется, будто они чему-то выучились, должны под конвоем отправляться каждое утро в пустыню за две-три мили. Для каждой там будет приготовлено удобное помещение и дешёвое подержанное фортепиано. И пускай себе играют по нескольку часов, не усугубляя страдания людей совершенно лишними муками.

 Леди Мюриел в тревоге огляделась, не подслушал ли кто этот варварский приговор. Но прекрасная пианистка находилась в благополучном отдалении.

 — Признай хотя бы, что она миловидная девушка.

 — Признаю. При том что у неё вместо лица торт «Вишня».

 — Ты неисправим, — махнула рукой леди Мюриел и обратилась ко мне. — Надеюсь, миссис Миллз показалась вам интересным собеседником?

 — А, так вот как её зовут! — сказал я. — Почему-то я думал, что имён должно быть больше.

 — Так и есть; и не ждите пощады, если вам вздумается обратиться к ней «миссис Миллз». Её зовут миссис Эрнест-Аткинсон-Миллз.

 — Она, вероятно, из тех, — пробурчал Артур, — кто считает себя столь важными персонами, что обязательно добавляет к своему первому имени все оставшиеся в запасе после крещения, с дефисами между ними, чтобы звучало аристократично. Как будто нам так легко запомнить хотя бы одно из них!

 Но к этому времени комната стала наполняться гостями, так как начали прибывать остальные приглашённые. Леди Мюриел вынуждена была взять на себя задачу по-хозяйски их приветствовать, что она и выполняла с неподражаемой любезностью. Сильвия и Бруно пристроились рядом с ней; они с нескрываемым интересом наблюдали эту церемонию.

 — Надеюсь, мои друзья вам понравятся, — сказала леди Мюриел детишкам, — особенно этот милый старичок Майн Герр. Кстати, куда он пропал? А, вон он! Тот старый джентльмен в очках и с длиннющей бородой.

 — Наверно, он очень важный! — произнесла Сильвия, с восхищением глядя на «Майн Герра», который присел в уголке. Из этого угла на нас лучились сквозь огромные стёкла его близорукие глаза. — И какая у него красивая длинная борода!

 — А как его зовут? — прошептал Бруно.

 — Его зовут Майн Герр, — прошептала Сильвия в ответ.

 — Его зовут Майн Герр, а его бороду — Мессир, — пошутил я.

 — Потому что когда он ходит, она метёт по полу? — не понял шутки Бруно.

 — Наверно. Но он выглядит так одиноко; надо пожалеть его седые волосы.

 — Я жалею его, — сказал Бруно, всё понимавший буквально, — а зачем жалеть его волосы? Ведь его волосы ничего не чувствуют.

 — А мы с ним сегодня встречались, — сказала Сильвия. — Мы ходили повидать Нерона и так весело с ним играли, делая его то невидимым, то снова видимым. А когда возвращались, то встретили этого милого старичка.

 — Что ж, давайте пойдём к нему и попробуем немножко его развеселить, — предложил я. — Может быть, тогда нам удастся выяснить, как его зовут по-настоящему.

• Предыдущая
• 23/53
• Следующая