Сильвия и Бруно. Окончание истории - Кэрролл Льюис - Страница 46

• Предыдущая
• 46/53
• Следующая

Профессор спустился с эстрады и направился к какой-то тумбе, крепко врытой в землю. С одной стороны к тумбе была прикреплена цепь с железным грузилом, а с другой стороны торчал обрезок китового уса с кольцом на конце.

— Это будет наш самый интересный Эксперимент! — объявил Профессор. — Он, правда, потребует времени, но это пустяковое неудобство. Посмотрите сюда. Если я отцеплю этот грузик и выпущу его из рук, он упадёт на землю. Кто-нибудь не согласен с этим?

Но все были согласны.

— Точно так же, если я перегну этот китовый ус через тумбу... вот так... и зацеплю кольцом за крюк на цепи, то он останется согнутым, а если я отцеплю, он сам собой распрямится. А с этим все согласны?

И с этим все были согласны.

— Теперь давайте вообразим, что, сцепив кольцо китового уса с крюком на цепи, мы так всё и оставили на очень долгое время. Сила китового уса, как вы понимаете, истощится, и он останется согнутым, даже если мы его отцепим. Тогда почему с грузом не может произойти то же самое? Китовый ус так привык находиться в согнутом состоянии, что больше не может распрямиться. Почему бы грузу не привыкнуть находиться в подвешенном состоянии и больше никогда не падать? Вот что я хотел бы знать.

— Вот что мы хотели бы знать, — эхом откликнулись слушатели.

— И долго нам ждать? — проворчал Император.

Профессор взглянул на свои часы.

— Полагаю, тысяча лет сойдёт для начала. По прошествии этого срока мы осторожненько отцепим груз, и если у него всё ещё будет (скорее всего!) небольшая тенденция к паданию, мы снова подвесим его на крюк и подождём другую тысячу лет.

Тут Императрица выказала одну из тех вспышек Здравого Смысла, которые обычно крепко поражали тех, кто становился их свидетелем.

— А тем временем можно провести ещё какой-нибудь Эксперимент.

— А и верно! — воскликнул Профессор с энтузиазмом. — Позвольте вернуться на эстраду и приступить к Четвёртому Эксперименту! Для этого заключительного Эксперимента мне понадобиться Щёлочь... или Кислота — забыл, что именно. Вы увидите, что произойдёт, когда я смешаю её с... — Он взял одну бутылочку и с сомнением стал её разглядывать. — Когда я смешаю её с... кое с чем.

Император снова вмешался.

— Как название этого чего-то?

— Названия я не помню, — признался Профессор, — и бирка потерялась. — Он торопливо принялся переливать содержимое в другую бутылочку, и тут обе бутылки с ужасающим грохотом разлетелись на куски, усыпав осколками стекла все аппараты и заполнив Павильон густым чёрным дымом. Я в ужасе вскочил на ноги и... и увидел, что стою один-оденёшенек у погасшего камина, а разбудила меня выскользнувшая в конце концов из моей руки кочерга, которая задребезжала, ударившись о щипцы и совок, и вдобавок перевернула висевший над очагом чайник, отчего комната наполнилась клубами пара. Я устало вздохнул и потащился в спальню.

«На ночлег останется плач, а утром приходит радость» [79]. Утром я проснулся в совершенно другом настроении. Сами воспоминания о друге, которого я потерял, были яркими и светлыми, как это ласковое утро, улыбающееся мне в окно. Я не решился побеспокоить леди Мюриел и её отца чересчур скорым повторным визитом; вместо этого я отправился прогуляться по окрестностям, и повернул к дому лишь тогда, когда опустившееся почти до земли солнце напомнило мне, что день вот-вот закончится.

У самой дороги стоял каменный, крытый соломой домишко того старика, при виде которого я всегда вспоминал день нашей первой встречи с леди Мюриел, и проходя сейчас мимо, я глядел во все глаза, стремясь знать, всё ли он там живёт.

Старик был тут как тут — сидел на крылечке; он ничуть не изменился с той поры, как я впервые увидел его на железнодорожном узле Фейфилд. Мною овладело чувство, что это случилось лишь пару дней назад!

— Добрый вечер! — сказал я, останавливаясь у крыльца.

— Добрый вечер, судырь! — приветливо отозвался старик. — Не стойте, заходите!

Я взошёл на крыльцо и сел на лавку.

— Признаться, рад найти в вас столько радушия, — начал я. — Помню, что в прошлый раз, когда я проходил мимо, от вас вышла леди Мюриел. Она и теперь вас посещает?

— Да, заходит и теперь, — неспешно ответил он. — Не забывает меня, нет. Не бывает того, чтобы я долго её не видел. Хорошо помню тот день, когда она пришла ко мне в первый раз. Мы ещё тогда встретились с ней на станции. Она сказала, что пришла возместить мне. Милая девочка! Только подумайте! Возместить!

— Что возместить? — спросил я. — Что она намеревалась сделать?

— Да ничего вовсе. Это когда мы в тот день вместе ждали на станции поезда. Я ещё сидел тогда на скамье. Станционный Смотритель велел мне освободить место для её сиятельства, вот как было.

— Я всё это помню, — сказал я. — Я тоже там был в тот день.

— Так ивы были? И это она, оказывается, пришла просить извинения. Только подумать! Пришла ко мне с извинениями! Ну надо же! И с той поры она часто ко мне захаживает. И вчера тоже — пришла, посидела, там где вы сейчас. Выглядела милее ангелочка, да такая добрая! Она говорит мне, у вас ведь нет теперь вашей Минни, говорит, развлекать вас некому. Минни — это у меня внучка такая была, судырь, жила вместе со мной. Она уж два месяца будет как умерла, а может и все три. Такая славная была девчушка, и добрая, и пригожая! Эх, настало моё одиночество!

Старик закрыл лицо ладонями, и мне пришлось молча дожидаться, когда он справится с горем.

— Так она, значит, и говорит, пусть, значит, я у вас буду вместо вашей Минни. Ваша Минни готовила для вас чай? — говорит. Готовила, отвечаю. И она заварила мне, значит, чай. Ваша Минни, говорит, разжигала вам трубку? Разжигала, говорю. И она, значит, разожгла мне трубку. Ваша Минни приносила вам чай на веранду? А я и говорю, ах ты моя милая, ты теперь ну точь в точь моя Минни! Тут она малость и поплачь. Да мы и вместе поплакали.

Вновь на минуту повисло молчание.

— А когда я курил трубку, она сидела, вон где вы сейчас, и всё рассказывала мне, да так забавно, так забавно! Ну словно это Минни вновь ко мне вышла. А когда она собралась, значит, уходить, я и говорю, пожмём, значит, друг другу руки. Нет, говорит она, как же мне жать вам руку?

— Мне очень жаль, что она так сказала, — проговорил я, удивлённо подумав, что это первый случай, когда в леди Мюриел проснулось классовое высокомерие.

— Да нет, это она не от гордости! — ответил старик, словно бы угадав мои мысли. — Она сказала, ваша Минни же никогда не подавала вам руки на прощанье! А я, говорит, теперь ваша Минни. И она обняла меня, старого, своими миленькими ручками и поцеловала в щёку — благослови её Бог! — Тут голос старика сорвался, и он не смог больше говорить.

— Благослови её Бог! — повторил я. — Доброй вам ночи! — Я пожал ему руку и пошёл своей дорогой. «Леди Мюриел, — сказал я себе, приближаясь к дому, — вот кто знает, как „возмещать“!»

Вновь одиноко устроившись у камина, я напряг память, желая воскресить чудесные виденья вчерашнего вечера и высмотреть средь пылающих угольев милое лицо старого Профессора. «Вон тот чёрный уголёк, едва тронутый жаром, вполне сошёл бы за него, — решил я. — После той катастрофы его лицо непременно должно быть покрыто чёрными плямами...» Профессор тут же произнёс:

— Результатом этой комбинации... как вы заметили... был Взрыв! Нужно мне повторить этот Эксперимент?

— Не нужно, не нужно! Не утруждайте себя! — послышалось со всех сторон. И тут вся толпа, отчаянно торопясь, устремилась в Пиршественный Зал, где гости сразу же начали рассаживаться за накрытым столом.

Слуги времени даром не теряли, и очень скоро перед каждым из гостей стояла тарелка, полная всякой всячины.

• Предыдущая
• 46/53
• Следующая