Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача — выжить! - Горбачевский Борис - Страница 28

• Предыдущая
• 28/91
• Следующая

Стоит привести один случай. На посту заснул солдат — другой, хитренький, забрал у него винтовку и принес командиру: мол, смотрите, товарищ старший лейтенант, какой я бдительный. И вместо благодарности услышал:

— Надеюсь, в следующий раз ты поступишь иначе: заступишь на пост вместо товарища, пока он спит от усталости. — И добавил: — Надеюсь, имя Суворова тебе знакомо? Так вот: Суворов по такому же случаю как-то сказал — «Советую научиться прощать проступки ближнего, но не прощать собственных». Учись прощать, солдат. И не фискаль!

В этом эпизоде — о нем вскоре знала вся рота — весь наш командир.

Знали мы о нем немного. Вроде бы сибиряк. Закончил Омское военно-пехотное училище. Воевал под Москвой. Где-то проштрафился, и кадровики вцепились в него мертвой хваткой. Не продвигали боевого командира ни в звании, ни в должности. Будучи дважды ранен, он не получил ни одной награды.

Он ел с нами из одного солдатского котла. Если повар скверно приготовил обед, комроты не стеснялся в выражениях — крепко доставалось и повару, и старшине. Перед выступлением на передний край он вызвал обоих, приказал остаться в тылу и приготовить самый вкусный обед для всех, кто вернется из боя: не жалея запасов, чтобы всем хватило добавки.

Его сразила пуля в первые же минуты атаки.

Прекрасный, мужественный человек. Подлинно солдатская душа. Таким он запомнился мне.

Подняли нас раненько, еще до рассвета. Торопливо накормили. Мы сдали старшине для передачи в обоз скатанные шинели и вещмешки. Каждому вручили взамен каску и «амулет» — так у нас называли деревянный пенальчик на тонкой, но крепкой бечевке, в нем хранилась записка с личными данными. Касок на всех не хватило, ошибочка вышла в интендантстве, а некоторые сами от них отказались, за что горько поплатятся.

«Старики», сдавая вещмешки, вытаскивали из них чистое белье и переодевались, соблюдая старинный обычай — идти в бой в чистом. Комсомольцы передавали комиссару заявления, написанные примерно одними словами: «Иду в бой. Если погибну, прошу считать меня коммунистом». Я тоже написал такую бумагу: хотел, чтобы все в роте — русские, казахи, украинцы и узбеки — знали, что я такой же солдат, как и они.

К исходу 23 августа части тронулись в путь, за нами двигалась артиллерия. Выйдя из леса, увидели много танков. Все это поднимало дух. До переднего края добрались уже в темноте. Рота тотчас заняла указанный ей участок. Окоп, отведенный мне, оказался неглубоким — я сразу же с большим рвением принялся его углублять и расширять. Рядом со мной трудился «истребитель танков», так называли у нас пэтээровцев, изредка мы обменивались мнениями о свойствах здешней почвы. Потом я угнездился в своем убежище и примолк. Молчал и пэтээровец, я хорошо знал этого солдата, заядлого курильщика, — скорее всего, он и сейчас переживал, что нельзя покурить: как идти в бой без последней самокрутки?

О чем думается бойцу в последний час, минуты перед атакой? Внутренне солдат готов стоять накрепко, исполняя долг, но он точно знает, и никто его в этом не переубедит, что после боя, тем более атаки, не все вернутся живыми. И все же его никогда не покидает надежда: глядишь, рассуждают фронтовики, не отвернется судьба, подсобит; ну ладно, пусть ранят… С мыслью о ранении возникают новые тревоги: вынесут ли, успеют ли, пока не истечешь кровью?.. Почему такие сомнения? На роту полагается один санинструктор и один санитар, а раненых сотни, бывает и больше. Есть еще полковая санитарная рота. И все равно санитаров всегда не хватает. Раненые, особенно тяжело, вынуждены долго ждать помощи и, потеряв много крови, умирают, так и не дождавшись ее или по дороге в медсанбат. Нередко умирают и от болевого шока.

Выносить раненых с поля боя имеют право только санитары или санинструкторы. Другим бойцам сопровождать раненых в тыл запрещено, всякая такая попытка обычно расценивается как прямое уклонение от боя. Однако не всегда выходит так, как требует устав, в боевых условиях приходится строго разбираться между необходимой помощью и дезертирством с поля боя.

Каждый ветеран имеет собственное представление о войне, о каждом сражении, в котором он участвовал. Но каким бы это представление ни было, основное событие для каждого на войне — твой первый бой.

Со временем я понял, что каким бы ни был бой по счету, первым или десятым, всякий раз пережить его очень тяжело — и физически, и психологически. Достигается это с превеликим трудом, беспредельным напряжением сил и нервов. Самый волевой солдат старается не думать о смерти. Совершенных храбрецов я не видел. Да и есть ли они вообще? Положим, я ошибаюсь, и они есть. Но не зря о таких людях сказано: «Бог их не наградил страхом». Меня лично, напротив, бог с первых же дней на войне наградил страхом. Чего же я страшился? Двух пунктов: попасть в плен и особистов. Еще я не знал, что с сегодняшнего дня прибавится и третий пункт — я стану бояться пикирующих бомбардировщиков с их жуткими воющими сиренами. Но пока я в себе уверен — справимся с немцами, нас больше, мы сильные, хотя бы потому, что воюем на родной земле…

Ночь уже на исходе, рассвет незаметно выползал из мрака, слышу переданный по цепи приказ взводного:

— Не высовываться, не курить, ждать команды. Сигнал — зеленая ракета и свисток!

Полусогнувшись, чуть замаскировав себя, лежу тихо в своем окопчике. Впереди, на небольшой высотке, смутно видны очертания немецких траншей — они опоясывают полукругом три деревни, — нам приказано взять их любой ценой; перед боем нам объяснили: с захватом этих деревень будет уничтожен важный опорный пункт немецкой обороны, что открывает 30-й армии прямую дорогу на Ржев. Перед нами зеленое, с бурыми пятнами поле, мелкие перелески, лесистые лощины — все изрыто, перепахано вдоль и поперек снарядами и воронками. До деревень, вернее, до того, что от них осталось, метров семьсот-восемьсот, не больше, — кажется, не успеешь глазом моргнуть, и ты там… Мягкий утренний ветерок ласкает лицо, солнце только-только всходит, на чистом, словно умытом небе появились первые его лучи… Портит настроение трупный дурман, ветерок гонит его к окопам — где-то неподалеку свалены трупы погибших в предыдущих боях, почему их не захоронили? От гадкого запаха слегка кружится голова, тошнит, но постепенно привыкаю…

В тылу вдруг один за другим слышатся бомбовые удары! «Юнкерсы»?! Видно, пытаются подавить резервы, идущие к переднему краю! Сколько раз предупреждали о маскировке! Стихло… опять тишина… Противник пока молчит… Справиться с ним будет нелегко, но у нас есть танки, и не какие-нибудь, а «тридцатьчетверки» — лучшие танки в мире! Да и артиллеристы и «катюши» еще до атаки разнесут в щепки всю их оборону, и самолеты нас поддержат — немцам не устоять, так и командиры говорят… Тихо… только оружие иногда побрякивает, у нас и там, на их стороне… Все так безобидно, покойно, так манит к согласию — зачем людям убивать друг друга?.. «Есть перед боем час большой тишины, иногда не час — минута… Нигде не бывает такой тишины, как на войне…» — точно замечено у Константина Симонова. Остаются считаные минуты… Не отпускает щемящая мысль о маме… Вдруг всплывает в памяти стишок «Человек рассеянный с улицы Бассейной»… У меня в руках винтовка, чувствую себя спокойно: я не один — рядом, тоже затаив дыхание, замерли солдаты нашего отделения, они здесь, со мной, готовы прийти на помощь… Всматриваюсь в движение у немцев, жду команды… Все сильнее разгорается зарево восхода, отчего чуть темнеет голубизна неба, как при закате — время поворачивает вспять?.. — да нет же, этого не может быть…

Воздух взрывают первые залпы артиллерии! Значит — 6.00! Артподготовка! Высоко над нами со свистом и шумом проносятся огненные стрелы реактивных залпов «катюш». Рев и грохот нарастают — это принялись за дело наши бомбардировщики и штурмовики, обрабатывают траншеи противника. Великолепно! Все точно так, как должно быть! Все по плану! Над деревнями, которые мы вот-вот пойдем брать, вздымаются огромные столбы черного дыма и багрового пламени — какая приятная картина! Из леса выдвигаются наши танки с солдатами на броне, бегло оцениваю — не меньше тридцати! Двумя колоннами обходят линию окопов и стремительно движутся вперед. Какая сила! Вот это да!

• Предыдущая
• 28/91
• Следующая