Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача — выжить! - Горбачевский Борис - Страница 56
- Предыдущая
- 56/91
- Следующая
Обращение генерала пришлось всем по душе, офицеры шутили:
— Орден — хорошо! Но хорошая баба — не хуже!
— А уж куда лучше — и медаль, и бабу!
Я смотрел на генерала Поплавского, слушал, и все больше он привлекал меня. Не только своей спокойной, дружеской манерой общения, четкой речью, но и внешним видом. Ладно сложенный, с задорным носом на открытом лице, руки — кузнеца-молотобойца. Слова его звучали искренне, честно, и каждый из нас понимал значение того, о чем говорил генерал, для будущих успешных действий дивизии, даже армии.
Нельзя не сказать и еще об одном обстоятельстве. Мы не были разведчиками-профессионалами, поэтому просьба генерала вызвала в наших сердцах особый азарт. Мы были молоды, крепки и в той поре жизни, когда казалось, что все по плечу. Наконец, мы имели фронтовой опыт, а значит, не осрамимся, — в этом никто не сомневался.
Ко всему, нам хотелось помериться силами с противником, переиграть его в поединке. Понимал ли кто-нибудь из нас всю опасность этого поединка, думал ли о смерти? И да и нет. Все знали: с немцами шутить нельзя. А в сложившейся ситуации — просто заказано! Действительно, в последние недели противник словно закрыл свой передний край на замок — не подберешься! Справиться с эти кордоном оказалось не по силам даже дивизионным и полковым разведчикам. Но был кураж: а мы сможем!!
Я сразу предложил Разумовскому идею: выдать себя и нескольких солдат за перебежчиков, подобраться к переднему краю с ножами, пистолетами и гранатами — а там уж как выйдет. Он отверг мой план. «Охоту», так назвали операцию, начали в ту же ночь. Я отобрал пятерку молодых бойцов-добровольцев, сумел зарядить каждого своей уверенностью и желанием добиться успеха, рассказал об обещаниях комдива; они тоже высказали свое сокровенное желание: побывать хоть ненадолго дома — всегдашняя мечта солдата! Она, эта мечта, и стала моим главным козырем.
Полдня мы обсуждали, советовались, искали лучший вариант действий, все понимали: малейшая оплошность — получишь пулю в лоб. Ночью удачно выбрались на противоположный берег. Но добраться до траншей противника мы так и не смогли. Всю ночь немцы запускали осветительные ракеты, иногда на парашютиках — эти зависали надолго, а в короткие перерывы между запусками, когда темнота ненадолго скрывала нас, удавалось продвинуться всего на несколько метров — и опять ракета освещала нейтралку, мы замирали, сливаясь в своих маскхалатах со снегом, и ждали, ждали… Шли часы, наша вылазка затянулась, продолжалась уже недопустимо долго — такими темпами нам и до утра не добраться, и я дал отбой — понял, что бесполезно, нужно придумывать что-то другое.
На следующий день только собрался пойти посоветоваться к разведчикам и штабистам, как операцию отменили. Оказалось, той ночью, когда мы потерпели неудачу, полковые разведчики наконец захватили «языка» — обер-фельдфебеля Вилли Бранта из Кельна. Удача! Новость моментально облетела весь полк.
Подробности захвата рассказали разведчики. Немец, крепыш и толстяк, отчаянно сопротивлялся — пришлось с ним разделаться, но командир взвода разведки лейтенант Шевченко с двумя сержантами притащили «амулет», пистолет и солдатскую книжку. Удалось установить, какая часть стоит перед нами. Конечно, это было не все, чего ждал комдив, но все же — первый удачный шаг. Молодцы ребята! Оба сержанта — комсомольцы.
Решил с ними встретиться, хотелось подробнее узнать, как все происходило.
Несколько дней разведчики ходили в героях. Генерал Поплавский сдержал обещание. Лейтенант Шевченко уехал к жене и детям куда-то в Рязанскую область…
Уже несколько недель в штабах шли разговоры об отходе противника с занимаемых рубежей, то же сообщал солдатский телеграф. Постепенно мы все уверовали, что на переднем крае силы у немцев остались небольшие, и командование сочло, что необходима разведка боем.
С рассветом на наблюдательном пункте собрались комполка Разумовский, комиссар Груздев, два корректировщика из артдивизиона, штабисты и я. Зачем комиссар привел меня с собой? Было не по себе. Бойцов мы не видели, но знали, что рота уже изготовилась к атаке.
И вот приказ отдан:
— Атаковать!
Ракета! В предрассветных сумерках, без всякой артподготовки, рота совершила бросок — форсировала Волгу и, взобравшись на противоположный берег, устремилась в атаку. Поначалу немцы растерялись от неожиданного, перед самым носом, появления русских, но быстро опомнились и открыли бешеный огонь из всех видов оружия. Полковая артиллерия тут же ответила, стараясь прикрыть наступающих и постепенно перенося огонь на позиции врага. Но рота уже залегла. Так бывало и раньше: захватывали плацдарм на правом берегу, а потом немцы сбрасывали атакующих в реку. До траншей противника оставалось меньше ста метров, но солдаты в маскхалатах, с карабинами и автоматами лежали на снегу, воздух над их головами пронизывали вой снарядов и свист пуль — какая сила поднимет их с земли?! Полковник Разумовский не отрывал глаз от бинокля, нервничал, и я его понимал: не поднимутся, не двинутся вперед вслед за огневым валом — всех разорвет в клочья минометным огнем противника, а он вот-вот начнется. Долго так продолжаться не могло, нужно было поднять людей во что бы то ни стало. Не успел об этом подумать, как Груздев обратился к Разумовскому:
— Максим Петрович, роту поднимет комсорг полка. Он строевой командир — не сомневаюсь, сумеет справиться.
Полковник Разумовский, поколебавшись, приказал:
— Действуйте, лейтенант. Нужно поднять роту, атаковать! Вас поддержит артиллерия. Если сочтете необходимым, пошлю еще людей. Выполняйте!
— Слушаюсь!
Я бросился к выходу из блиндажа. Думал, Груздев что-то скажет мне напоследок, пожелает удачи. Ничего! Ни слова!
Траншеями быстро двинулся к месту, откуда легче и безопаснее спуститься на лед, только бы добраться… В такие минуты, когда жизнь висит на волоске, начинает казаться, что вся она в прошлом, когда ты — дурак! дурак! — был слишком невнимательным учеником. Мысли скачут галопом. Халиков говорил: «Банальная ситуация с комсоргом…» Это про меня! В том, что я должен сделать, есть что-то абсурдное — пока доберусь, меня тысячу раз прихлопнут! Заткнись! Приказ не обсуждают — приказ выполняют! Но душе хочется во что-то верить, мое задание — хорошее; возможно, я смогу спасти людей, но оно и скверное — вряд ли я доберусь до роты. Но надо действовать! Тороплюсь, вот-вот спуск… Что это?! Неожиданное препятствие! Впереди в траншее торчат две солдатские шинели, перегораживая мне дорогу: парочке страшно проскочить маленький кусочек, простреливаемый снайпером с фабричной трубы на противоположном берегу. Как поступить? А вот я вас! Схватив солидную ледяшку, бросаю в нижнюю часть спины находящегося передо мной бойца. Он вскакивает, как ужаленный, и бросается вперед, вынудив то же сделать товарища впереди. Они благополучно проскакивают опасное пространство. Я кидаюсь следом, и в этот момент снайпер успевает всадить мне в левую руку разрывную пулю. Часть рукава кожуха отлетела как пушинка. Под кожухом ватник, осколки пули застряли в нем, обожгли, зацепили руку, потекла кровь. Вбегаю в ближайший блиндаж. Перевязываем рану. Оказалось, я попал в блиндаж комроты. Звоню на компункт, докладываю о ранении:
— Если комполка считает необходимым, все-таки попробую добраться до противоположного берега.
Разумовский чуть медлите ответом и, видно, решает послать другого офицера; отчетливо слышу, как он говорит Груздеву:
— Хватит одного убитого комсорга в разведке боем.
Пронзает мысль: вот истинная разгадка гибели Толи!
Вместо меня послали штабиста. Немецкий снайпер замертво уложил его в снег. Комроты сам поднял солдат, и они ворвались в траншею противника. Там завязалась рукопашная, всегда жестокая драка — кто кого…
Захваченные военнопленные подтвердили, что части скоро отойдут. Разведка боем была успешной. Но остался осадок. Как часто бывает на войне, какая-нибудь досадная неувязка, неожиданная накладка — и потери оказываются несоразмерны задаче. Да, артиллеристы уложили много немцев… но и своих! Спрашивается, куда смотрели их корректировщики на наблюдательном пункте?..
- Предыдущая
- 56/91
- Следующая
