Завоевание Англии - Бульвер-Литтон Эдвард Джордж - Страница 66

• Предыдущая
• 66/97
• Следующая

Король погрузился в раздумье, и Гарольд сделал верное заключение: очнувшись, король не станет больше расспрашивать о результатах его путешествия.

— Видишь перстень у меня на пальце? — сказал Эдуард наконец, протягивая Гарольду свою исхудалую руку. — Он послан мне Господом, чтобы душа моя готовилась предстать перед Всевышним Судьей… Ты, может быть, слышал, как один древний пилигрим остановил меня однажды, когда я возвращался из храма, и попросил милостыню; кроме этого перстня у меня ничего не было с собой, и я отдал его старику, который пошел своей дорогой, благословляя меня?

— Да, я слышал об этом, — ответил граф. — Старик везде рассказывал о твоем милосердии.

— Это было несколько лет тому назад, — продолжал король с едва заметной улыбкой. — Ну, а в текущем году случилось так, что двое саксов встретились по дороге из обетованной земли, с двумя пилигримами, которые во время разговора осведомились обо мне, грешном.

Один из них, старец с добродушным и приятным лицом, вынул перстень и сказал англичанину: «Когда ты прибудешь домой, то вручи этот перстень королю и передай ему, что он посылается в знак того, что Эдуард будет у меня в начале января. За его подарок я сторицей вознагражу его на небесах, где уж идут приготовления к встрече нового пришельца.» Англичане спросили с изумлением: «От имени кого же должны мы передать перстень королю?» — «От имени Иоанна!» С этими словами видение исчезло… Это тот самый перстень, который я отдал некогда старцу, а получил я обратно таким чудесным образом четырнадцать дней тому назад. Следовательно, мне недолго осталось жить на земле, Гарольд, и я очень рад, что твое возвращение избавляет меня от государственных дел, позволяя готовиться к блаженному дню, знаменующему начало вечной жизни!

Гарольд, предполагавший, что история с перстнем просто новое доказательство хитрости норманнов, хотевших заставить короля сдержать свое обещание, старался переубедить его, но тщетно: Эдуард ответил почти с негодованием.

— Пожалуйста, не становись между мной и небесным посланником, а приготовься лучше встретить грядущие черные дни! Передаю тебе все дела государства… Ты должен знать, что вся страна в волнении. Анлаф, которого я отослал, когда ты вошел, рассказывал мне самые печальные случаи, в которых главную роль играют убийства и грабежи… Ступай к нему и попроси повторить их тебе; выслушай и послов Тостига, которые ждут в передней… Иди, возьми щит и секиру, собери войска, твори правый суд… Когда ты вернешься, то увидишь, с каким восторгом твой король покинет трон, чтобы войти в лучший мир… Иди же!

Глубоко растроганный Гарольд, на которого благочестие короля произвело сильное впечатление, отвернулся, чтобы скрыть слезы.

— Молю небо, государь, — произнес он, — даровать мне тот же душевный покой, которым оно наградило тебя! Все, что только будет зависеть от меня, слабого смертного, чтобы предотвратить смуты и войны, которые ты предвидишь в будущем, будет сделано мной… Быть может, я заслужу милосердие Божье!

Гарольд удалился, почтительно поклонившись королю.

То, что он узнал от Анлафа, не могло успокоить его.

Моркар, сын Альгара, был официально избран бунтовщиками на место Тостига, и на его сторону стали все способные к оружию жители Ноттингема, Дерби и Линкольна. Под предводительством Эдвина, брата Моркара, поднялась и вся Мерция; к ним присоединились многие из кимрских вождей.

Гарольд, не медля ни минуты, объявил сбор государственного ополчения, что делалось таким образом: ломали пучки стрел и посылали обломки по всем городам, селам и местечкам.

К Гурту были посланы гонцы с приказом тотчас же собрать свои войска и вести их форсированным маршем в Лондон.

Отдав эти распоряжения, Гарольд поехал к матери, смущенный и опечаленный.

Гита была уже предупреждена обо всем Гаконом, который решил принять на себя ее упреки. Он искренно любил графа и старался предупредить все, что могло бы огорчить или повредить ему. Он против воли должен был постоянно играть роль вестника горя, на которого он и походил немного своим прекрасным мрачным лицом: Гакон никогда не улыбался.

С плеч Гарольда свалилась огромная тяжесть, когда Гита встретила сына с распростертыми объятиями.

— Я знаю, что тебя постигла неудача, — сказала она, — но знаю и то, что это не твоя вина… Не горюй: я довольна тобой, Гарольд!

— Хвала Богу за это, матушка!

— Я рассказал твоей матери, что Вольнот полюбил клетку и рад плену, — проговорил Гакон, стоявший перед ярко горевшим очагом. Бабушка утешилась моими словами, — добавил он.

— О нет, — возразила Гита, — я еще раньше была успокоена судьбой. Перед твоим приездом я умоляла Бога, вопреки моему давнему страстному желанию, удержать Вольнота на чужбине.

— Как?! — воскликнул Гарольд с изумлением.

Гита отвела его подальше в сторону и прошептала:

— Неужели ты думаешь, Гарольд, будто я во время твоего отсутствия только и делала, что сидела в кресле и любовалась обоями? Нет, я ежедневно общалась с Хильдой и проводила с ней целые ночи у могилы древнего рыцаря. Мне известно, что ты подвергался страшной опасности, и избежал заключения и смерти лишь благодаря своему уму. Знаю и то, что если бы Вольнот вернулся, то сошел бы в кровавую могилу… Вольнота удержал в Нормандии его ангел-хранитель.

— Ты все это узнала от Хильды? — спросил Гарольд задумчиво.

— От Хильды, от оракула и от мертвеца! Взгляни на Гакона: разве не видна уж тень смерти в его безжизненных глазах?

— Это просто тень его внутренних размышлений, следствие плена и одиночества, — возразил Гарольд. — Конечно, ты видела и Юдифь — как она?

— Она осталась такой же, как прежде, — ответила Гита, поощрявшая любовь сына, между тем как Годвин проклял бы ее. — После твоего отъезда она сильно грустила и сидела целыми часами неподвижно, как статуя. Она узнала о твоем возвращении раньше Хильды. Я сидела у нее в день твоего приезда, когда она внезапно вскочила с места и воскликнула: «Гарольд вернулся в Англию!» Пораженная, я спросила, почему она так думает. «Я чувствую по дуновению ветра и по дыханию земли,» — ответила она… Это доказывает существование в ней чувства большего, чем просто любовь. Я знала двух братьев-близнецов: каждый из них постоянно чувствовал, что происходит с другим во время разлуки; так и Юдифь знает всегда, что делается с тобой, потому что ее душа — зеркало твоей души. Ступай теперь к ней, Гарольд; ты найдешь у нее Тиру, которую я поручила заботам Хильды… Бедняжка что-то стала худеть в последнее время. Потом зайди опять ко мне, если сможешь, чтобы рассказать о здоровье Тиры.

— Зайду, матушка. Не беспокойся о Тире: Хильда очень опытный лекарь. Позволь поблагодарить тебя, что ты не упрекнула меня за неудачу, за то, что я не в состоянии был сдержать свое слово. Радуюсь, видя твою покорность судьбе!

Гарольду нескоро удалось доехать до римской виллы, потому что все улицы были заполнены людьми, желавшими приветствовать его.

— Теперь нам нечего больше бояться, — говорили они друг другу, — Гарольд вернулся в Англию!

Граф с непокрытой головой медленно продвигался вперед, весело раскланиваясь во все стороны и ласково отвечая на радостные крики народа.

Наконец он выехал из города и уже приближался к вилле, когда вдруг услышал за собой лошадиный топот. Оглянувшись, он убедился, что его догоняет племянник.

— Что тебе нужно, Гакон? — спросил он, сдерживая коня.

— Мне нужно твое общество! — лаконично ответил Гакон.

— Благодарю; но попрошу тебя вернуться к матушке, потому что я желаю ехать один.

— О дядя, не гони меня! Я как чужой в этой Англии, а в доме твоей матушки чувствую себя совершенно одиноким. Я посвятил тебе всю свою жизнь… Отец завещал меня тебе, и я ни на минуту не хочу разлучаться с тобой: будем вместе и в жизни, и в смерти!

Страшно сделалось Гарольду от этих слов. Первоначальная нежность к племяннику улетучилась от мысли, что именно он подбил его дать страшную клятву. Потом он опять начал думать, что несправедливо сердиться за совет, без которого его ожидала самая печальная участь.

• Предыдущая
• 66/97
• Следующая