В исключительных обстоятельствах 1979 - Воробьев Борис Никитович - Страница 118
- Предыдущая
- 118/123
- Следующая
Рассвет размывал очертания сопок и предметов по сторонам, как вода размывает акварельную краску, сглаживал дорогу — она казалась без выбоин и морщин. Но Кирилл ехал по ней не впервые и знал, что расслабляться нельзя, можно запросто перевернуться. Натянув на голову капюшон малицы, он внимательно следил за извивами наезженной за зиму тропы, отмечая про себя ставшие привычными дорожные приметы. Проскочили старый японский дот, мелькнули в стороне заваленные снегом игрушечные домики метеостанции. Темные окна, трубы без дыма — спят еще в домиках. Там, куда он едет, наверное, тоже еще спят. Наверное, и всех-то бодрствующих сейчас на острове — он да Женька с Побережным. А завтра снова: мешки за спиной, визг полозьев, струи поземки в лицо, тягуны, надсадное собачье дыхание, проваливающийся наст и сухой, как песок в пустыне, снег под ним. Очень трудно ехать по такому снегу. Он не уминается, не поддается никакому сжатию, и собаки будто плывут по нему, переваливаясь через заструги, как через волны. И нельзя прочно поставить ногу, когда идешь за нартами, — под ней нет опоры, нога по колено уходит в крупнозернистую сыпучую массу, в которой не остается даже следов. Посмотришь назад — кажется, что проехали не нарты, а проползло на брюхе какое-то неведомое пресмыкающееся. Шестьдесят километров нужно отгрохать сегодня: тридцать до рыбозавода и столько же обратно. Правда, десяток можно выгадать, если махнуть через овраг. Но хрен редьки не слаще: под снегом в овраге полно воды. Провалишься — вымокнешь до пупа… Не дал все-таки доспать шеф. И сон перебил. Такой четкий, выпуклый сон. Уникальнейший все же продукт серое вещество! Куда там электронной машине! Ту пока запрограммируешь, чокнуться можно, а здесь ничего программировать не надо, все давно заложено. Сегодня, например, он повидал Левку, веснушчатого, меланхоличного «Ко-ко», который не раз вытаскивал его, Кирилла, за уши на разных контрольных и экзаменах. «Ко-ко» Левку прозвали давно, наверное еще в пятом или шестом классе. «Как будет по-французски петух, скажет нам, — перемазанный чернилами пальчик Вероники Витольдовны описал в воздухе замысловатую кривую и остановился на Левке, — скажет нам Лева Петляков». Левке в это время было не до петухов. Он решал геометрию. Он встал и рассеянно посмотрел перед собой. Мир математических символов еще прочно владел его сознанием. «Ле кок», — шепнули сзади, и этот чуть слышный звук вывел Левку из задумчивости. Он тотчас представил себе голенастого предводителя суетливого куриного племени и, не моргнув глазом, ответил: «Ко-ко». Класс покатился от хохота. Вероника Витольдовна изумленно раскрыла глаза… Он всегда был немного чудак, этот Левка. У него редкая профессия — он прекрасно делает чучела. Надо будет привезти ему что-нибудь из курильской фауны, какую-нибудь сову…
Сопки расступились, открылась ровная поверхность круглого, как чайное блюдце, озера. На берегу стояло несколько сараев с навесами вдоль стен — собачьи летние «квартиры». Здесь, по рассказам Женьки, собаки жили с июня по октябрь, здесь каюры ловили и вялили для них рыбу, здесь же обучался молодняк.
Обычно, когда Кирилл ездил с Женькой, они устраивали у сараев перекур. Но сегодня Кирилл не хотел здесь останавливаться: пустые, молчаливые сараи не вызывали у него приятных чувств. Что-то кладбищенское — тоскливое и неживое — было в самом виде этих временных строений, в посвисте ветра, врывавшегося в щели, в шелесте прошлогоднего тростника на берегу. Казалось, стоит только остановиться, и сараи заскрипят ржавыми петлями, распахнут свои двери, и из них полезет на свет божий всякая нечисть, которая затаилась в темных углах, под полом и крышами — везде.
Ытхана, вознамерившегося по привычке свернуть к сараям, Кирилл послал окриком вперед, и упряжка пронеслась мимо навевавшего тоску места.
Быстро светало. Собаки, до той поры казавшиеся темной однородной массой, были видны теперь по отдельности; различимее стала и дорога, и Кирилл уже не напрягал глаза, чтобы определить, яма впереди или просто густая тень. Предоставив собакам возможность бежать, как им хочется, Кирилл поудобнее расположился на нартах и стал дожидаться того момента, когда нужно будет скомандовать собакам поворот. Он уже решил, что поедет берегом. В овраге и в самом деле можно было застрять, а путь по берегу, хотя и был длиннее, избавлял от всяких случайностей. Там был только тягун — правда, большой, но всего лишь тягун. Одолеть его — и шпарь под горку чуть не до самого завода. Красота! Нарты катятся так, что обгоняют собак, и те, чтобы не попасть под полозья, сами отпрыгивают в сторону и освобождают дорогу. А какая не успеет, та иной раз прямо в нарты вскочит, а то и вовсе из алыка вывернется. Чаще всего коренникам достается, зато они, как спуск, то и дело оглядываются и даже бегут боком.
Мелькнула бесшумная тень, пролетела белая полярная сова, Раскинув в стороны крылья, она как бы подпрыгнула в воздухе и опустилась на кочку. И сразу слилась с ней, словно надела на себя шапку-невидимку. Так и будет сидеть весь день. Сорвется иногда, схватит зазевавшуюся мышь или горностая и опять усядется. А говорят, что совы не видят днем. Видят, и еще как видят!
Кирилл вспомнил свое намерение привезти Левке сову. Пожалуй, если постараться, они с Женькой могут сделать неплохое чучело. И Левка был бы рад, но почему-то не хочется доставать винтовку и ни за что ни про что убивать красивую птицу. Охотником, наверное, нужно родиться. Да и какая это охота — грохнуть сидящую на кочке сову? Она даже не знает о том, что ее могут грохнуть, думает: бегут собаки, ну и пусть себе бегут. Вот если встать сейчас самому, совушка испарится в минуту, метнется и пойдет на бреющем, виляя из стороны в сторону, как бумажный змей.
У развилки Кирилл притормозил нарты, снял малицу, кинул ее на мешки. Через пять минут будет жарко и в телогрейке — начинался тягун.
— Вперед! — скомандовал он, и собаки, понимавшие, что эта остановка не для них, и потому не позволявшие себе хоть на короткое время расслабить втянувшиеся в работу мышцы, рывком стронули нарты и, озлобляясь и возбуждая себя, потащили их вверх по накатанному до блеска склону.
Кирилл, старавшийся не сбиться с темпа, подбадривал и понукал собак, поддерживая в них ту озлобленность в работе и тот накал, без которых ездовые собаки не собаки.
— Пошел! Пошел, звери! — кричал он, зная, что сейчас собаки не обижаются на него за эти крики, что сами они не лают и не воют только потому, что от лая быстро устаешь, а так бы они полаяли и повыли, на то они и собаки.
Солнце, всходившее за спиной, осветило сопки, и нарты, и собак, оживило странно оцепеневший, неподвижный воздух, окрасило облака, тоже неподвижно висевшие над островом. Только в одном месте, там, где кончался тягун и начинался не менее длинный пологий спуск, облака шевелились, как будто их кто-то пытался сдвинуть с места.
Кирилл знал, что откроется ему, когда нарты окажутся там: стометровая отвесная стена и море под ней, забитое всегда туманом и тучами. Женька, например, уверяет, что это и есть тот самый Провал, о котором говорится в айнской легенде. Женька фантазер, но место действительно мрачное. Глянешь вниз — и тянет к себе бездна, и хочется поскорее отойти от края и не слышать тяжелого, низкого шума внизу, в котором пропадают все привычные звуки. Но Провал Провалом, а Побережный рассказывал, что, когда десантники брали остров, здесь сидели прикованные к пулеметам японские смертники. Картина тоже не из приятных. Тем более когда самому надо идти на эти пулеметы…
Собаки неожиданно шарахнулись в сторону, словно испугались чего-то, и, сбившись в кучу, завыли, как по покойнику. Не видя того, что могло бы их так напугать, Кирилл остановился и посмотрел вперед. Там ничего не было. Тогда он оглянулся по сторонам и почувствовал, как у него по коже пошел мороз: на небе, как раз над Провалом, стояла стая чудовищных псов и, раскрывая громадные пасти, беззвучно выла в пространство.
«Псы, — остолбенело подумал Кирилл. — Гончие Псы!» Не спуская с видения глаз, он, как лунатик, сделал несколько неуверенных шагов вперед, и в тот же момент рядом с воющей сворой на небе появилась фигура человека, такая же чудовищная, как и собаки. Несмотря на расстояние и искаженный вид призрака, Кирилл сразу узнал его. Это был он, Кирилл, собственной персоной!
- Предыдущая
- 118/123
- Следующая
