Сказки Тихого Дона (с иллюстрациями) - Лебеденко Петр Васильевич - Страница 10

• Предыдущая
• 10/12
• Следующая

— Эхма!..

— Ты бы всплакнул маленько, казак, — сказал старый дед. — Оно, горе-то, слезу любит… Да и самому легче бы стало.

Покачал головой казак, ничего не ответил. Только дрожь пробежала по печальному лицу.

— Бесслезный ты, горемыка, — сказал дед.

А Макар склонил на грудь голову и пошел к Тихому Дону.

Сидит казак у Тихого Дона, сидит, горькую думу думает. Недолго счастье казаку улыбалось, недолго сердце казачье с радостью дружило. Черная беда налетела, завьюжила, холодом казака обдала, как в лед замуровала.

«Хоть камень на шею да в воду!» — думает Макар. Только подумал так, смотрит — а к берегу волна бежит, пеной клокочет, брызгами шум поднимает. Ударилась о берег песчаный, что-то пророкотала и назад отхлынула. А у самых ног Макара — камень морской лежит, а к камню веревка привязана.

— Ну и ну, — проговорил казак, — Беда, видно, неплохо свое дело знает: не успел подумать, а она уже и к смерти тянет. Была бы радость человеческая так быстра на ноги.

Взял Макар камень в руки, смотрит на него, раздумывает. Черные брови хмурятся, чуб казацкий на лоб упал, на лбу холодный пот выступил.

«И жизнь не мила, — думает казак, — да и умирать не хочется, с Бедой не сразившись…»

Вдруг видит Макар — прямо над ним чайка кружится. Крылья белоснежные, на перышках звездочки поблескивают, как в ясную ночь на небе. Покружилась-покружилась да и села с ним рядышком.

Посмотрел казак на чайку, а она и говорит вдруг человеческим голосом:

— Горюешь, казак? Печалишься?

— Да, горюю, чайка быстрокрылая, — отвечает казак. — И горю моему никто не поможет…

А сам глядит в глаза птицы и думает: «Как у человека глаза. Только горя в них что-то много».

— А чего же ты не плачешь, казак, если горе твое большое? — спрашивает чайка.

— Бесслезным родился я, быстрокрылая. Сердце болит, а слез нету. Да горе в слезах и не тонет: плескается там, как рыбешка в воде. Больше слез — горю радости больше. Да и вы вот, птицы, не плачете, когда горе у вас. А чего же людям плакать?

— Птицы тоже плачут, казак, — говорит чайка. — Но вместо слез — крик у них из груди вырывается. Да редко плачут птицы, поют они больше. Каждая птица петь умеет. Только перестали люди понимать наши песни. А когда-то и сами пели.

Помолчала немного чайка, посмотрела, как тихие волны о берег плещутся, и добавила тихо:

— Умели когда-то и люди петь. А теперь тяжко им — стонут, весело — смеются.

— А как же это люди песню забыли, быстрокрылая? — спрашивает казак.

Взглянула чайка на Макара и говорит:

— Песня Легкокрылая давно на свет родилась. Летала она над Тихим Доном, над лесами зелеными, над полями широкими, летала-летала, слезы людские высушила и села на Дум-гору отдохнуть. А в Дум-горе Лихо-Мрак жил и с ним сестры его: Горе Человеческое и Беда Людская. Прослышали они, пронюхали, что у людей слез не стало, Вот Лихо-Мрак и спрашивает:

— А что это слезами пахнуть перестало, сестрицы мои славные?

— Ой, горе нам, братец! — отвечает ему Горе Человеческое. — Появилась откуда-то Песня Легкокрылая, все слезы людские высушила, силу людям на крыльях принесла, меня, Горе Человеческое, люди и вспоминать редко стали.

— Беда, беда, братец, — говорит Беда Людская. — Как появилась в краях наших Песня эта самая, мне, Беде Людской, и делать на земле почти нечего: где ни появлюсь — везде Песня. А где Песня эта треклятая — там и смех, и веселье. А меня от этого веселья корежит, как от судорог. Беда, братец мой, беда.

Говорят они это так, говорят, вдруг видят — в Дум-горе светлее стало, будто солнце туда проникло. Лихо-Мрак еще больше помрачнел, грозный стал, как туча грозовая. А Беда Людская и Горе Человеческое закричали в один голос:

— Песня это, братец, Песня! От нее везде светлее становится…

Зарычал тут Лихо-Мрак, руками замахал, брови-тучи нахмурил, из глаз ночь черная выползла. Подкрался он к Песне Легкокрылой, схватил ее и в клетку бросил. Так с тех пор и томится Песня Легкокрылая в неволе, а люди опять слезы лить начали. Птицы летают над Дум-горой, с Песней перекликаются, уму-разуму у нее учатся, а как людей снова песне выучить — только Песня Легкокрылая знает.

Взмахнула чайка крыльями, взвилась в воздух и крикнула:

— Иди, казак, к Дум-горе, бейся с Лихо-Мраком, Песню из неволи освобождай! Песню освободишь — жизнь легче будет…

Потом покружилась над казаком и добавила:

— А может, и счастье свое найдешь!

Проводил казак взглядом быстрокрылую чайку, посмотрел, как маленькие звездочки поблескивают у нее на крылышках, поднял камень над головой и бросил его в воду.

А чайка все выше и выше улетает, вот-вот скроется в поднебесье. Слышит Макар Бесслезный — кричит чайка:

— А путь к Дум-горе Горный Орел тебе покажет, казак…

И пошел казак к Дум-горе с Лихо-Мраком биться, Песню Легкокрылую из неволи вызволять.

День идет, ночь идет, с дороги собьется, смотрит — в вышине Горный Орел парит, могучими крыльями воздух рассекает, орлиной головой путь казаку указывает, будто говорит: «Иди, казак, там вон Лихо-Мрак Песню в неволе держит». И опять идет казак, в одной руке шашку острую несет, другой пику казачью поддерживает.

Шел он так, шел, притомился, сел отдохнуть. Глядь — из-под камня светлый ручеек бежит, веселым журчанием казака к себе манит:. Снял шапку Макар, чуб назад откинул, наклонился к ручейку, напился и прилег на землю. Хотел было вздремнуть немножко, вдруг видит ползет к нему уж болотный, ползет, на Макара глазками маленькими смотрит, сказать что-то хочет. Приподнял голову Макар, глядит на ужа, а тот говорит человеческим голосом:

— Не с-с-спи, казак, не с-с-спи… Прослышала сестра Лихо-Мрака, Горе Человеческое, что идешь ты Песню из неволи освобождать, рассердилась и спешит сюда, извести тебя хочет. Коль уснешь ты, казак, обрызгает тебя Горе Человеческое слезами — ослабнешь ты. Даст тебе сестра Лихо-Мрака слез напиться — сам в слезы превратишься. Не с-с-спи, казак, не с-с-спи.

Погладил Макар ужа по спинке и отвечает:

— Не раз меня Горе Человеческое слезами обдавало, словно волнами, а не ослаб я пока, друг мой любезный. Бесслезный я, не пристают ко мне слезы, А вот пить я их не стану, спасибо тебе, что предупредил. Не обманет теперь казака Горе Человеческое.

Положил Макар под голову шашку свою да пику, закрыл глаза и уснул.

Уж болотный в траву уполз потихоньку. А Горе Человеческое уже тут как тут. Спешит к казаку. Седые космы на голове шевелятся, к спине кувшин глиняный веревками привязан, а в кувшине слезы людские плескаются. На ногах у Горя башмаки из кошачьих шкур: идет Горе тихо, не услышишь.

Вот подходит Горе Человеческое к казаку, кувшин со слезами от спины отвязывает и шепчет:

— Слезы соленые, слезы горькие, лейтесь на казака, отнимайте его силы, расслабляйте его сердце. Тоска-кручина, слеза-сиротина, горе-паутина, с казаком сроднитесь, казака в полон возьмите.

Пошептала так старуха, Горе Человеческое, в горсть слез набрала из кувшина и плеснула казаку в лицо.

Открыл Макар глаза, посмотрел на Горе и говорит:

— Ну, вот и отдохнул я. Пора и в путь-дорожку собираться. А ты чего это, старуха, забрела сюда?

А Горе Человеческое смеется:

— Куда тебе, казак, в путь собираться, когда ты и руки не поднимешь. Был ты казаком, а слезами людскими я тебя побрызгала — сам слезой стал. Возвращайся-ка ты домой, поплачь-погорюй, потом уж и разговаривать будем.

Макар чубом встряхнул и говорит:

— Дай-ка, старуха, водицы попить из твоего кувшинчика. Что-то во рту пересохло.

— Попей, попей, казак, — обрадовалась старая. — Мне не жалко.

Подает она Макару слезы человеческие, а сама думает: «Пей, казак, пей слезы людские, совсем тряпкой станешь».

Взял Макар кувшин, перевернул его вверх дном и вылил слезы людские на землю. Старуху от этого даже в жар бросило.

• Предыдущая
• 10/12
• Следующая