Беби из Голливуда - Дар Фредерик - Страница 17

• Предыдущая
• 17/31
• Следующая

Могу поставить брезент купола цирка шапито против фуражки билетера, что после свидания с прессой и взрывов вспышек папаша Лавми быстренько перебросил своего сыночка на руки швейцарки, прежде чем чудесное дитя оросило великолепно сшитый костюм суперкинозвезды.

Я вдруг замечаю, что молчу уже длительное время. Нехорошо давать остынуть сырому материалу. Куй железо, пока горячо! Так, кажется, говорят где-то. Жену младшего бригадира нужно держать на огне, как паяльник.

— Как ваше имя? — спрашиваю я мечтательно.

— Виржиния!

— Прелесть!

— Вы находите? Мой муж говорит, будто кухаркино имя…

— Он ничего не понимает. Такое имя я готов повторять без устали… Я буду вам его шептать на свой манер…

— А как это, на ваш манер?

— Хороший манер. Но не хотелось бы показывать на публике, в зале есть несовершеннолетние, а это категорически запрещено до шестнадцати лет.

Наступает момент использовать секретное оружие. Хорошеньких девушек берут всегда, как обухом по голове.

— Скажите, у вас бывают минуты в жизни, когда ваши близкие начинают вонять вам в нос, Евлалия?

— Виржиния, — поправляет она, не зная, улыбаться или нет.

— Вопрос остается в силе…

— Да, бывают… Мне кажется, от людей устаешь. Они все злые…

Песня известная. Формула, запатентованная еще древними.

— Если хотите, — бросаю я пробный камень, — мы могли бы провести курс лечения одиночеством в гостинице, которую я знаю, в двух шагах отсюда, на улице Корнеля.

— Вы считаете это серьезным предложением?

Я еще никогда и нигде не встречал дам, которые в подобных ситуациях не выдвигали бы таких возражений.

— Нет, — чистосердечно признаюсь я, — совсем несерьезно, но до безумия развлекательно…

— Я порядочная женщина!

— Очень на это надеюсь, иначе я бы подумал, что ваш муж женился на вас после вашего привода в полицию. Ну что, пошли?

Быстренько перехватываю официанта, плачу по счету, и мы выходим. Она складывает свой журнал о пикантных подробностях жизни кинозвезд (взбитые сливки высшего кинообщества вдали от юпитеров) и бредет за мной с видом угоняемой из стойла телки. Полагаю, бретонская кровь в ней сильна своей слабостью, как сказал кто-то другой.

Прекрасная Епифания идет за мной в заведение на тихой улице, знакомое мне давно. Я часто использую это местечко в подобных случаях. Заведение называется «Как у себя дома», и сюда люди приходят делать то, что в принципе они не могли бы делать у себя дома. Три этажа комнат с горячей водой, пружинными диванами и умывальниками…

Красота! Когда взращенная в буржуазных порядках дама переступает порог этого скромного дома, у нее создается впечатление, что она попала на другую планету, куда ее мужу и близким вход строжайше запрещен.

— Как это неразумно! — шепчет, вдруг загрустив, Петронилла.

Она чуть не забыла сделать мне признание. А что ей остается, кроме как утверждать, что с ней такое событие происходит впервые в ее вегетативной жизни? А я чуть было не подумал, что она еще молода для приобретенных привычек.

Когда служанка гостиницы (еще какой гостиницы!) выходит, Аделаида решает подвести итог своим сомнениям.

— Я сошла с ума, — начинает она известную песню, лихорадочно расстегивая пуговицы своего слишком короткого пиджачка очень длинного костюма. — Знаете, я первый раз…

Ну, все ясно! Мерси! Теперь будем работать по-серьезному. А я еще боялся, она будет держать это на своей совести. Но Гертруда не из таких, кто держит что-то на себе, будь то хоть резинки для чулок. За минимум времени она становится похожа на лысину Юла Бриннера, словом, готова для всего — ничего в карманах, ничего в руках!

У этой девочки одна склонность: она рассматривает потолок в комнатах…

Я уже готовлюсь исполнить Турецкий марш, но не Моцарта и не на струнах, и весь в порыве, как молодой олень, седлая нежную темноглазую самочку, как вдруг неловким движением локтя смахиваю на пол ее журнал «Сине-Альков». Не знаю, поверите ли вы мне? Я лично себе верю. Во всяком случае, верю в то, что вижу. Журнал нечаянно раскрывается на страницах, посвященных Фреду Лавми. Перед моими глазами вновь появляется фотография семьи кинозвезды, и, несмотря на обстоятельства, которые в принципе должны приковывать мое внимание к изображению столь же красивому, но менее статичному, я бросаю последний взгляд на застывший портрет. И тут, дорогие друзья, во мне происходит любопытный феномен децентрализации.

Вместо того чтобы разыгрывать из себя одного трех бенгальских тигров, я вдруг выпрыгиваю из постели и запрыгиваю в штаны. Я облачаюсь так стремительно, что партнерша не успевает спикировать с седьмого неба, где она находилась в свободном полете.

— Извините меня, Мелания! — бормочу я, в спешке натягивая башмаки. — Нам придется отложить переговоры на будущее. Я только что вспомнил, что забыл выключить газ на плите! А у меня впечатление, что на огне осталась кастрюлька с молоком. Чтобы отсюда выйти, не потеряетесь, если будете следовать стрелке на стене — это внизу, и там написано! Мои лучшие пожелания младшему бригадиру и всей жандармерии, я уверен, он получит повышение по службе в самое ближайшее время…

Говоря все это, я спешно накручиваю галстук и завязываю шнурки.

Несчастная Пульхерия сидит с разинутым ртом, не понимая, что происходит. Вы, очевидно, думаете, я веду себя как последняя скотина, и на этот раз совершенно правы. Но я не могу сейчас посвящать себя Венере, как говорят ненормальные, те, кто на старости лет считает любовь жертвой, после того как провели жизнь в дебошах и пьянках.

Извините, ничего не хочу вам объяснять, поскольку я могу вообще-то ошибаться, но в данном (несостоявшемся) случае вы, как народ смелый и честный, не преминете лишний раз напомнить мне, что я негодяй.

Одним словом, бросив в сомнительном заведении свою младшую бригадиршу, я давлю на газ в направлении Мезон-Лафит с такой прытью, что подобная скорость вызывает желание у жандармов вынуть свои блокноты даже из самых глубоких карманов.

Прежде чем кинуться рысью в аллеи парка, я позволяю себе сделать передышку у конторы агентства «Вамдам-Жилье».

Господин сын находится при исполнении в неизменных домашних тапочках в стиле Великих эпох. Убывающий день заставил его повернуть выключатель, и в свете зеленого абажура настольной лампы он похож на селедку, предпринявшую беспосадочный переход через Сахару.

— Уже! — подпрыгивает он от неожиданности. — Однако вы быстро работаете… Я немного удивлен его репликой.

— Что вы имеете в виду?

— Полагаю, что вам передали мое послание, нет? Минут десять назад я звонил по вашим многочисленным телефонам и просил…

Мне приходится прервать его красноречие:

— Я заехал случайно! Что нового?

— Приходила мадемуазель…

— Няня?

— Да. Спрашивала вас. Я ей объяснил, что вы поехали к клиенту и…

— Что она сказала?

— Она была в некотором удивлении. Сказала, что ждала вас на улице у дома…

Я не оставляю шансов господину в сафьяновых тапочках закончить фразу и выбегаю из конторы, давая таким образом ему полную свободу сообразить, в какой момент жизни закрыть рот. Вскочив в седло своего скакуна, я, несмотря на ограничение скорости, несусь во весь опор. По дороге чуть не сбиваю пожилую даму, садовника и продавца газет на велосипеде. Последний покрывает меня такими словами, что, будь они напечатаны в словаре «Ларусс», наверняка возникли бы разночтения. Я останавливаюсь. Газетчик воображает, что я иду начистить ему физиономию, и храбро засучивает рукава.

— У вас есть «Сине-Альков»? — спрашиваю я.

Поверженный наповал моим вполне пацифистским вопросом, парень таращит глаза и тяжело дышит носом.

— Да-а-у…

— Дайте сюда!

Он лезет в сумку, закрепленную на багажнике велосипеда… Сую ему приличное вознаграждение и отваливаю, не ожидая сдачи.

Через несколько мгновений — кто это там названивает у двери дома графа де ля Гнилье? Ваш прекрасный Сан-Антонио!

• Предыдущая
• 17/31
• Следующая