О головах - Ветемаа Энн - Страница 13
- Предыдущая
- 13/63
- Следующая
— Целый месяц лепил руки, а сам даже не знал!
— То-то и оно! Это было просто ощущение, что в руках что-то есть… Что-то такое, чего нет ни в чем… Но до сегодняшнего дня я и не догадывался, что только руки могут решить все. Ей-богу, это пришло так внезапно…
— Хотелось бы верить, — протянул я с иронией, так мне во всяком случае казалось, но Айну было некогда вникать в мой тон.
— Я рад, что ты веришь, — сказал он. — Черт возьми, ты только представь себе такое! Никакой позы, никакой благопристойной завуалированности: руки, и все! Пойдем выпьем, Свен! В клуб! Я чувствую, что без этого не обойтись. Два месяца мучений, но наконец-то я их нашел! Пропади все пропадом, напьюсь сегодня по всей форме!
Таким я Айна еще не видел: на щеках складки от смеха, на голове вихры, он был вроде счастливого сказочного беса, тысячелетие протомившегося замурованным в берцовой кости, но наконец-то выскочившего на волю.
— Я, знаешь ли… не смогу…
— Пойдем! Что тебе делать?
— В самом деле не смогу! Ко мне… — и тут мне захотелось выложить ему в лицо все, но я почему-то не решился, — ко мне придет сегодня… гость. Может, я появлюсь попозже…
— Пошли своего гостя подальше и приходи! Ладно?
Он крутил пуговицу моего пиджака и приставал:
— Приходи во что бы ни стало! Я оставлю для тебя место. Закажу поесть. К десяти-то ведь можно успеть? И я как-нибудь устрою, чтобы нас не выгоняли хотя бы до двух.
— Лучше возьми с собой Еву! — не переставал я упорствовать.
— Еву! Ха-ха! Зачем? Зачем мне сегодня Ева? Женщин на свете хватает — одна краше другой! Ева мне понадобится завтра, чтобы задать мне хорошую баню, как и положено законной жене… Так смотри, не задерживайся!
Дверь захлопнулась, и я остался один.
Я заварил себе зеленого чаю покрепче.
Наливая его в стакан, я с удивлением увидел свои руки: это были чужие дрожащие руки с длинными бледными пальцами и педантично вычищенными ногтями. Они вылепили из глины все, что у меня есть! Все, что у меня есть… А теперь какие-то другие руки свели их усилия на нет и они так противно дрожат! «Ведь без барельефов, без всех этих дурацких постаментов будет лучше, не правда ли?»
Чай был горек и слегка опьянял.
До сих пор я не натыкался на препятствия и непринужденно преодолевал все трудности. И вот пришел мой черный день — мою работу откинули в сторону, как откидывают прядь, упавшую на глаза. Этаким бессознательным жестом! Сперва я был задет тем, что мне поручен только гарнир, но не само блюдо, а теперь хотят убрать с тарелки и листья салата. Этаким бессознательным жестом!
Я поднялся и зажег верхний свет. Почему-то захотелось поглядеться в зеркало. На носу я увидел сажу!.. Даже не представляю, откуда могла взяться сажа. Но тут не было ничего удивительного: трагедии всегда происходят там, где на земле валяется апельсиновая корка, а если твой друг уводит твою жену в ресторан и ты стоишь на перекрестке, как побитая собака, то ветер крепчает ровно настолько, чтобы шляпа твоя слетела и покатилась по лужам. Закон природы!
Дрожащей рукой я оттер свой нос и начал разглядывать волосы. Они у меня еще пышные и волнистые, но на темени уже редеют. Скрывать это пока легко, однако… Мне вдруг стало неуютно. Что-то говорило мне, что если я сдам сейчас позиции хоть на воробьиный шаг, то уже не перестану отступать. Я обязан удержаться в фокусе! Если я хоть чуточку выйду из фокуса, то навеки сольюсь с серой неразборчивой массой.
Я снова налил себе чаю.
…До чего же был уверен в себе Айн! Это самоуверенность победителя. Что и в его работе могут быть просчеты — такое ему и в голову не придет. Нашел, и баста! «Деньги?.. Деньги можно поделить пополам!» Сейчас этот шароголовый сидит в клубе и опрокидывает рюмку за рюмкой. А сам даже не умеет держать вилку в левой руке. Такому и проигрывать-то стыдно! «Вопрос не в деньгах…» Еще бы — конечно, нет!
Я попытался представить себе зрительно его набросок. Две руки, две кричащие руки, да, это способно потрясти. И, наверно, в самом деле будет куда впечатляюще без всяких плит с надписями, без барельефов и «дурацких постаментов». Но ведь они могут оказаться примитивными, эти руки. Выражать идею пацифизма и абстрактного гуманизма… Ой, откуда вдруг подвернулись эти низкопробные эпитеты? Ведь это лексика Магнуса Тээ! Внезапно перед моими глазами возник памятник жертвам фашизма на кладбище Пер-Лашез… Нет ли тут повода для разговора о плагиате? Но пришлось отказаться и от этой мысли: «Медному всаднику» Фальконе в Ленинграде ничуть не вредит бесчисленное множество других «гордых всадников», схожих, как близнецы. Уж такое это искусство — скульптура. К тому же руки на Пер-Лашез сплетены в одну цепь, работа же Айна по своему духу, настроению, аромату — как там это называется? — совершенно своеобразна.
Я понял, что должен еще раз немедленно посмотреть эскиз. Кем-то сказано, что боль ревности отличается от всякой другой боли тем, что постоянно ищет повод к усилению. Оказалось, что существуют и другие боли с такими же свойствами.
Я решил потревожить Еву. Наверняка набросок рук лежит у Айна на столе. Я свернул трубкой свой эскиз скульптурной группы, созданный в целях помощи Айну (теперь-то я отчетливо сознавал, что это было не так), и взбежал наверх не за двадцать четыре шага, а за двенадцать.
— Айн сказал, что пойдет немного проветриться…
Мой приход застал Еву врасплох — она была в халате. Узнав, что меня интересует, она порылась в бумагах Айна и нашла лист, который я узнал бы с любого расстояния.
— То?
— То самое! Здорово, а? Находчивый парень достался вам в мужья, находчивый и смекалистый, верно?
Ева покосилась на меня уголками глаз. И поскольку не привыкла решать сама, предпочла согласиться. Разумеется, вскользь, как и подобает порядочной жене.
— Когда же ему взбрело это в голову? Совсем, наверно, недавно — уж больно он чудной был сегодня.
— Талантливый парень, очень талантливый, — уклонился я от прямого ответа.
— Ох, зайдите же! Кто нас заставляет стоять в передней?
— Пожалуй, поздно… Ну да ладно, на минутку зайду. Только вот… — и я изобразил на лице лучшую из своих улыбок — заговорщицкую, — вдруг Айн вернется и решит, что дело нечисто.
— Ох ты! Придется вас прятать в шкаф!
— Это было бы для меня великой честью — посидеть у вас в шкафу. Я уже представляю себе те восхитительные ароматы…
— Наконец-то вижу галантного скульптора, — прощебетала Ева, — ведь я вам сразу это сказала!
Говоря по совести, у меня не было никакой охоты проводить время с этой Евой, дочерью Евы, но, с другой стороны, я вдруг почувствовал, что наш словесный флиртик возвращает мне утраченное равновесие. Лишь бы не быть одному!
— Что же, тогда отметим ваши подвиги, коим предстоит войти в историю искусства, — у нас в бутылке осталась капелька!
Это было сказано с дружеской иронией, с той миниатюрной иронией, которую и иронией-то не назовешь, но почему-то она меня задела. Пускай работа была не моя и я с радостью проехался бы на ее счет, найдись хоть малейший повод, но чтобы на ее счет проезжалась какая-то Ева, это меня не устраивало.
— Разве что рюмочку… Не больше.
— Разумеется, рюмочку! Вы слышали анекдот про ревизора, рюмку и двух директоров? — И она принялась мне рассказывать анекдот с бородой.
— Жалкие были люди, — прервал я ее. — Как-то у нас в Москве директора одной декорационной мастерской вызвали за пьянство в партком. И спросили, может ли полноценно работать человек, выпивший сто граммов. «Может», — говорит директор. «А после двухсот граммов?» — спрашивают. «А после двухсот, говорит, самая работа». И тут его с торжеством спрашивают: «А если человек целые пол-литра скушает, тогда как? По нашим данным, вам случалось в рабочее время и столько принимать!» — «Ну уж тогда я не работник, — признается директор и, немного подумав, добавляет: — Но руководить могу, и еще как!»
Я посмотрел на свои руки — они с достойным видом лежали на столе и были вполне спокойны.
- Предыдущая
- 13/63
- Следующая