О головах - Ветемаа Энн - Страница 55

РОБЕРТ. Не совсем.

АБРАХАМ. Мы боялись, что родится ребенок с мутациями — урод. (Серьезно.) Я решил, что такой ребенок мог быть весьма занятен и представлять интерес для науки, а его изучение помогло бы продвинуться во многих исследованиях, но Берта была категорически против. Несмотря на то, что она разумная женщина. Это был первый и последний раз в жизни, когда она спорила со мной.

РОБЕРТ. Как же с Марией?

АБРАХАМ. Погоди! Насчет отца Марии я ничего не знаю. Ее отцом стало совершенно случайное содержимое пробирки из цитологической лаборатории. Понимаешь? Мы решили отца Марии не выяснять. Итак, Мария произошла из маленькой надтреснутой пробирки. Только мы не можем это никак доказать. Официально она моя дочь и останется ею.

РОБЕРТ. Значит, мы можем пожениться?

АБРАХАМ. Вам ничто не препятствует.

РОБЕРТ. Почему же ты хочешь скрыть наше родство?

АБРАХАМ. Как ты не понимаешь? Из-за Марии.

РОБЕРТ. Мария любит меня.

АБРАХАМ. Бедная девочка… Может, это и так.

РОБЕРТ. Бедная?

АБРАХАМ. Конечно. Насколько я понимаю, не такой муж ей нужен. Марии нравится, чтобы ей дарили цветы, чтобы при луне держали за руку и чтобы ее муж своими руками умел мастерить для детишек этих… лошадок-качалок (Неожиданно гаснет свет.) Что это? (В панике.) Мои животные! В этом доме электричество не должно ни на минуту… Идем!

Несколько секунд неразберихи, шаги, грохот опрокидываемых стульев, свет вновь зажигается. В комнате одна МАРИЯ. Папка Роберта и пачка писем исчезли. Но мы это замечаем не сразу. Мария сидит на диване, внешне спокойная. Входят остальные.

АБРАХАМ. Мария — ты? Может, и свет ты выключила?..

МАРИЯ. Да, я. Так нужно было. (Пауза.) Что это у вас такие испуганные лица? Может, приготовить вам сахарной водички?

АБРАХАМ. Ты… (Осекается.)

МАРИЯ (показывает на трубку в стене, на трубке нет колпачка.) Я все слышала. Невольно. Мужчины очень небрежны с подобными вещами. (Пауза.) Обо мне можете не беспокоиться, я уже давно знала о своем «происхождении». И все равно это было очень интересно! Хотя бы такая деталь, что та пробирка была надтреснута… (Спокойствие ей дается с трудом.) Вот бы эта пробирка сохранилась!

АБРАХАМ. Мы… собирались с мамой рассказать тебе все, когда ты будешь… самостоятельным человеком. Выходит, мама все же?..

МАРИЯ. Нет.

АБРАХАМ. А как же ты?..

МАРИЯ. Но ведь ты не держишь под замком протоколы своих экспериментов. Я давно знаю, что в систематизированных каталогах моего исполняющего обязанности отца я, Мария, значусь как эксперимент номер тысяча сорок три. Я ознакомилась с температурой и прочими показателями моей мамы за весь период беременности. Они записаны с такой любовью и тщательностью.

АБРАХАМ. Но я должен был это делать!

МАРИЯ. Еще бы! Новое начинание: искусственное оплодотворение, не правда ли?

АБРАХАМ (в его голосе уже священное негодование.) Да.

РОБЕРТ (мрачно.) Мне лично все это понятно, Мария.

МАРИЯ. Тебе-то, конечно. Эксперимент триста один — наверно, эта водяная собака. А тысяча шестьсот двадцать два — несчастная птица в клетке. А ты, Роберт, спал с девушкой номер один-ноль-четыре-три.

РОБЕРТ. Нет, с тобой, Мария! И номер тут ни при чем!

МАРИЯ (порой она не владеет собой). Мир мне иногда кажется огромной мясной лавкой, набитой различными тушами. Мой отец там — высококвалифицированный мясник. А его сын — работник управления мясными лавками, который хочет ввести новые параграфы в правила мясоторговли.

РОБЕРТ. Хорошо, пусть будет так.

МАРИЯ. Новые параграфы — любой ценой, разве не так?

РОБЕРТ. Да, любой ценой. Разве ты сама этого не хотела?

МАРИЯ. Но не любой ценой. Огромная мясная лавка…

РОБЕРТ (уже злобно). Почему же? Для некоторых он прекрасный розовый мир грез, где голые длинноволосые парни и девушки слоняются одурманенными толпами и беспорядочно совокупляются… Некоторые парочки, правда, откалываются от толпы и роют себе отдельную пещерку…

АБРАХАМ (словно очнувшись). Погодите! Этот документ номер тысяча сорок три, который доказал бы, что… ведь он существует! (Пауза. Грустно.) Но едва ли теперь это имеет какое-либо значение.

МАРИЯ. Этого документа больше нет. Я уничтожила его.

АБРАХАМ. Когда?

МАРИЯ. Какая разница. Между прочим, это было в то время, когда я искала в тебе отца, а ты интересовался только моим ночным горшком.

АБРАХАМ. Тебе не следовало этого делать.

МАРИЯ. Неужели эта бумажка имела такую большую научную ценность? Сейчас она ничего не значит. Этот человек, что сидит в углу и смотрит на меня таким ледяным взглядом, этот твой сынок — он заразился нашей семейной болезнью. Он превратил бы меня в свою Берту… Господи, до чего же вы похожи! Как я этого раньше не замечала.

РОБЕРТ. И я горжусь этим, Мария. Это правда, как и то, что я тебя люблю.

МАРИЯ. Ну, еще бы. Только «как бы мы сами ни хотели, но порой мы вынуждены во имя светлого будущего человечества приносить жертвы, действовать вопреки своим чувствам и желаниям». Кто так говорил? Римские полководцы, когда держали речь в сенате. Папа римский, когда наставлял иезуитов. Абрахамы, когда просят у государства помощи для расширения своей живодерни… Другими словами — «цель оправдывает средства»! Как много развелось защитников счастья! Кто бы нас защитил от этих защитников?

РОБЕРТ. Неужели ты, Мария, можешь нашу пещерку считать более важной, чем все, о чем мы вместе мечтали? Девочка, ты становишься мелкой обыкновенной мещанкой, черт возьми! Я не понимаю, как я тебя, несмотря ни на что… все еще…

МАРИЯ. …Все еще любишь?

РОБЕРТ. Да. Мне просто неловко.

МАРИЯ. Мне тоже. Мы говорили с тобой одни и те же слова, но вкладывали разный смысл. Я вижу, на тебя сильно подействовало мое бумажное приданое, так сильно, что и ты запел: «как благородно отказаться от счастья во имя счастья»!

РОБЕРТ (спокойно). Те, кто это провозглашал, были счастливы. Они говорили это средним хорошим серым людишкам, которые были им нужны для достижения своей цели. Для самоутверждения. Эта фраза действует как наркотик для тех, кто вроде трусливых солдат нуждается перед сражением в стопке. Те, кто это провозглашал, будь они плохие или хорошие, были счастливы, в этом ты можешь не сомневаться! Знаешь, если бы я отказался из-за твоего мерзкого и такого дорогого мне тела от этого процесса, я был бы тряпкой. Ты должна была бы вытряхнуть меня из дома вместе с пылью.

МАРИЯ. Во имя великих дел легко быть великим. Но, как видишь, это тебе не под силу. Как мало в наше время людей, способных на это. Да что тут говорить. (В высшей степени спокойно.) Процесса у вас все же не будет!

РОБЕРТ. Будет!

МАРИЯ. Не будет, мой мальчик! Ввиду отсутствия вещественных доказательств.

РОБЕРТ. Что ты этим хочешь сказать? (Замечает, что нет его папки. Пропала также пачка писем и фотографии.) Где они? Где они? (Тихо.) Где они? Когда погас свет… ты…

АБРАХАМ. Где они, Мария?

МАРИЯ. Твоя дочь, Абрахам, тоже хочет изредка ставить эксперименты. Эксперимент номер один. (С холодным садизмом.) Ведь писчая бумага отличается по составу минеральных веществ от фотобумаги?.. (Пауза.) А трехголовый теленок — это явление исключительное, не так ли, Абрахам? Не так ли, Роберт? Никто из ученых до сих пор не знал, какой сорт бумаги предпочитают трехголовые телята и какая голова что любит. Я узнала это первая в мире.