Отряд - Посняков Андрей - Страница 40

- Так и ты играй, - тут же посоветовал Авдей. - Везет тому, кто играет. А, так, православные?

- Да ты-то хоть сам крещеный, рожа?

- А как же! Могу и крест показать, вона!

- Иди-ка, и вправду крещеный. А ну, крути…

- Мне, мне дайте сыграть, - дед Кобылин умело нагнетал обстановку. - Чувствую, должен сегодня выиграть, должен.

- Успеешь еще, наиграешься. - Один из мужиков вытащил из-за пазухи тряпицу с серебряными монетами. - Ставлю четыре деньги! Крути, татарская морда.

Как ни странно, мужик выиграл. Впрочем, отчего же странно - Авдей не пальцем деланный, заманивал остальных, от которых уже и отбою не было. Заозерские мужички, а следом за ними и какие?то обозники образовали вокруг колпачника плотный, едва продираемый круг. Тут же шарилась и малолетняя шатия Онисима Жилы. У кого денежки за пазухой, тому, конечно, спокойней, ну а у кого в кошеле на поясе - тот сам дурак. Опа! Митька едва успел моргнуть, как какой-то рыжий парнище ловко срезал кошель у обозника-ротозея. А не зевай!

А там, в кругу, уже кто-то голосил басом, кто-то ругался, а кто-то, наоборот, радостно хохотал во всю глотку. Татарин Авдей дело свое знал хорошо - вмешательства парней-охранников почти не требовалось.

- Кручу-верчу, обмануть не хочу!

Вдруг - совсем рядом, кажется, что над самым ухом - заржали кони!

- Стрельцы!

Пронзительный заливистый свист рассек воздух, куда-то исчез рыжий, да и Онисим спешно улепетнул за угол Преображенской церкви - остались одни заозерские мужички да обозники. Кто-то злой, а кто-то и радостный.

- Паисий, Паисий едет, - увидев появившийся из-за поворота возок, запряженный парой гнедых лошадей, зашептались в толпе. - Старец судебный.

Многие потянулись к возку.

- Благослови, отче!

Возница остановил лошадей прямо напротив весовой избы - важни. Паисий - высокий худой, вовсе не старый еще мужчина, с длинной черной бородой и умным пронзительным взглядом - поправив клобук, выбрался из возка, перекрестил собравшихся.

- Ну, чады, ужо разберу делишки ваши. Ждите, на важню вот только зайду.

Голос у чернеца оказался приятный, громкий, да и вид судебный монах имел представительный - ряса простая, черная, а вот нагрудный крест - золотой, и цепь такая же - толстая, златая. Оно и понятно - в лице Паисия сама обитель Богородичная суд творила!

Немного побыв в важне, судебный старец вышел на крыльцо и зорко оглядел низко поклонившихся ему мужичков.

- Почто, православные, челом бьете?

Православные, стараясь соблюдать хоть какой-то порядок, бросились к старцу с жалобами. На весовщика - дескать, обвешивает, на амбарных стражей - в три шкуры дерут, на колпачника - ну, это, само собой, проигравшие.

Паисий покивал, выслушал, присел на вынесенное из важни креслице. По обе руки его встали стрельцы - с бердышами, при саблях, некоторые и с пищалями.

- Не ломитесь, ровно скот, православные, - успокоил чернец. - Всех приму, по каждому вашему делу.

Молодец оказался старец! Ишь, как действовал - напрямую, без челобитных. Ну, всякую мелочь только так и нужно разбирать - быстро и действенно. Так Паисий и делал. Митька приблизился - больно уж любопытно стало.

В первую очередь старец резко уменьшил количество обиженных, разом отметя пострадавших от колпачника ротозеев.

- То ваша вина, - грозно предупредил монах. - Ежели какая глупая дурачина разумеет, что колпачки, карты игральные, кости и прочая нечисть для того только созданы, чтобы ему, глупцу, выиграть, - так не так это!

Митрий одобрительно кивнул - хорошо сказал старец, кто бы спорил!

- Однако и колпачников обнаглевших найдем и накажем! - пообещал Паисий. - В этом не сомневайтесь. Что там далее? Весовщик? Неправильно взвесил? А ну, выберете троих… При них - ваших выборных - пусть весовщик весы да гири перевесит. Ежели неверно - наказан будет, а ежели все добро - так нечего и роптать, ведь мыто с каждого - давно известно. Справедливо реку, православные?

- Справедливо, отче! Реки дале.

Так же быстро и - надо отдать ему должное - справедливо судебный старец разделался и с другими делами, только что касается нескольких жалоб, на каких-то приказчиков, отложил для дальнейшего разбирательства. Вообще же Паисий произвел хорошее впечатление, и не только на Митьку.

- Судебный старец Паисий, - выслушав подробный доклад Митрия, протянул Иван. - Так ты говоришь, он умен и ухватист? Что ж… - Юноша потер руки и улыбнулся. - Именно судебный старец нам, Митрий, сейчас и нужен!

- Нам-то он зачем? - не понял Митька.

- А затем… - Иван попытался замять тему, однако не получилось - Митрий проявил настойчивость и даже высказал некоторую обиду.

- Как же так получается? - шмыгнув носом, произнес отрок. - Ты нас с Прохором на государево дело поверстал, а сам не доверяешь!

- Я не доверяю?!

- Ну, если и доверяешь, то не полностью.

- С чего ты это взял, Митрий?

- С чего взял? Изволь, поясню.

- Да уж, будь так любезен.

- Изволь, изволь… - Митька явно был обижен и - наверное, под влиянием инока Паисия - жаждал справедливости. - Ты ведь даже нам самого важного не сказал - в чем наше главное дело? Используешь, как медведь пчел. А ведь не грех нам то знать, а?

Иванко хотел было что-то ответить, но внезапно сконфузился, покраснел. А ведь и впрямь - прав Митька! Новым своим людям ничего-то толком не рассказал товарищ разбойного приказу дьяка. Не рассказал, потому как, наверное, где-то в глубине души считал их гораздо ниже себя. И в самом деле - кто он, Иван Леонтьев? И кто - они. Служилый человек из детей боярских - рода, пусть крайне обедневшего, зато древнего, и - мелкие монастырские людишки-оброчники. Однако без этих оброчников вряд ли можно было что сладить здесь, в Тихвине. А дело важное, главное - и сам дьяк разбойного приказу Тимофей Соль многого от Ивана ждал. Главное дело…

- Главное дело - хлеб, Митрий, - покусав нижнюю губу, просто сказал Иван. - Хлеб, понимаешь? В Москве. Да по всей Руси-матушке, окромя северов, - голод страшный.

- То я слыхал… Хлеб, значит… А тот купчина московский…

- Гад, каких мало! Понимаешь, он не так сам по себе важен, как… - Иванко, волнуясь, сбивался, начинал сначала, стараясь не отступать от главного. - Царь Борис Федорович что только не делает во спасение голодающего народа русского. Работы на Москве устроил - дабы хоть какую-то деньгу людям заплатить, хлеб велел по одной - разумной - цене продавать. Так разве ж наши купцы-сволочи тако поступать будут? Такие гады среди них есть - если могут на смертушке людской нажиться, наживутся, псинищи! Не хотят жито по установленной цене продавать, все свою выгоду ищут… вот и тот московский купчина, Акинфий его зовут, Акинфий Козинец… тоже выгоды ищет, да не для себя одного - нелюдью купеческой послан торговые пути вызнать. Ой, чую - запродаст посевной хлеб свеям!

- Нешто у свеев своего хлеба мало?

- Пусть и не мало, так все сделают, чтоб врага своего - нас - ослабить. Акинфий Козинец - предателя хуже. Я запозднился чуть, думал, купчишки своего человечка к осени ближе пошлют, с урожая. Одначе на тебе - и посевным житом не побрезговали. Им-то что - пусть на Руси люди друга дружку поедом едят, у них, купцов, своя выгода - людоедская. И надо эту выгоду им поломать, не допустить сей гнусной продажи, сорвать, да все пути тайные вызнать. Ничего задачка?

Митька покачал головой:

- Трудная…

- И много чего от нее зависит!

- Постой… - Отрок вдруг наморщил лоб, задумался. - Нешто жито свое московские купцы где-нибудь поближе продать не могут? Эва махнули - в Швецию!

- Поближе? - Иванко усмехнулся, хотя карие глаза его по-прежнему оставались серьезными. - Могут и поближе. И продают. Только там, поближе, опаснее - государевы слуги не дремлют. А здесь… Вроде никто и не подумает. Акинфий Козинец тот еще черт, думаю, и смерть таможенника с ним связана.

- Ну, теперь-то мы этого Козинца не достанем, - протянул Митрий.