Мент поганый (сборник) - Леонов Николай Иванович - Страница 72

• Предыдущая
• 72/88
• Следующая

Охранники, естественно, довольно заржали, Мельник вытянул руку, пальцем выстрелил в Мальчика.

— Теперь решай, парень, жить тебе или умереть! Скажешь правду, значит, выпал «орел».

Мальчик приподнялся на стуле, у него задергалось веко, губа отпала, он впился взглядом в Мельника, прошептал:

— Чтоб мне в параше утонуть.

— Значит, коричневая замшевая куртка? — спросил Мельник.

— Точно! — Мальчик икнул. — Ношеная, подкладка сеченая, чтобы не заподозрили.

— Верю, твоя взяла. — Мельник кивнул Степану и взял со стола бутылку, зная, как ни быстро удавить человека, он все равно успеет взбрыкнуть и может стол опрокинуть.

Двух покойников уложили в одну машину. Мельник велел ждать, вошел в холл, решил позвонить, вызвать еще людей, но телефон не работал. Он бросил трубку и решил: что бог ни делает, все к лучшему. С Толиком и Степаном совладать несложно, а прибудут новые люди, прознают о бриллиантах, сговорятся за спиной… Он вернулся к машинам.

— Конечно, никаких миллионов у еврея нет, но могут быть деньги серьезные, — сказал Мельник, оглядывая охранников. — Будете слушаться, все нарисуем в лучшем виде, я вам грехи отпущу и долей не обижу.

— Не сомневайтесь, — ответил Толик.

Степан лишь молча кивнул.

— Ты, говорун, — Мельник ткнул Толика в лоб, — вывезешь жмуриков, свернешь направо, там овраг, сбросишь, прятать уже ни к чему. Ты, Степан, выгони вторую машину за ворота, оставь на стоянке у леса и быстро возвращайся. Все, двигайте.

Когда машины уехали, Мельник обошел здание — горели лишь окна в номере Каца. Мельник спрятался за деревьями, рассматривал освещенные окна. «Спать никто не должен, — думал он, — значит, собрались в кучу, договариваются. Дельцы убалтывают мента, долю сулят. Как он тут, поганый, объявился и зачем? Как бы сладко сейчас без него было! Спокойно, Георгий Акимович, ништяк, все образуется». Мельник любил называть себя по имени-отчеству, возможно, и потому, что в жизни его так называли крайне редко.

«Миллион! И не деревянными, которые сегодня у кого угодно есть, а завтра ими за бутылку будем расплачиваться… Мента придется замочить, иначе не завладеть. Но он же клейменый, крученный, в десяти водах стиранный, соображает и до утра из номера не выйдет. А поутру ложкомои, холуи, как клопы, поползут, народу, как на распродаже тряпок по талонам. Нет, утра ждать нельзя, мента порешить затемно и вывезти. Как? Думай, Георгий Акимович, ты же умный. Силой не войдешь, перестреляет влет».

Мельник достал из кармана газовый баллончик, закамуфлированный под зажигалку, повернул на пальце массивный перстень.

«Сколько у меня времени? Людишки появляются после шести, час про запас и час на всякий случай, значит — четыре, сейчас два, следует поторопиться. Как войти в номер? Открыть может только мент, значит, разговаривать придется с ним. На что он может клюнуть? Зачем он сюда явился?»

Когда Юдин, закончив неудачные переговоры с Гуровым, вернулся в гостиную, Кац лишь взглянул на него, ничего не спросил, покачал головой и тихо произнес:

— Ну, ты совсем больной.

— Все в этой стране не так как надо! — Юдин допил свой бокал, плюхнулся в кресло. — За такого партнера можно душу дьяволу заложить, а он по ту сторону, и что защищает — неизвестно. Я убежден, что он сам не знает.

— Нам повезло, — произнес Кац, однако радости в его голосе слышно не было. — Лев Иванович человек жестокий, но порядочный и не отдаст нас…

— Заткнись ты, ради бога! — перебил Юдин. — Лучше скажи, мудрец, почему у нас все не как у людей?

Кац ответить не успел, в коридоре послышались шаги, дверь дернули, затем уверенно постучали, и раздался голос Мельника:

— Бессонница замучила? Лев Иванович, вы что, арестовали моих приятелей?

Юдин и Кац переглянулись и одновременно повернулись в сторону спальни, как прилежные ученики поворачиваются к двери, увидев классного руководителя.

Гуров вышел неторопливо, поправил галстук и одернул пиджак, зевнул. Он, когда нервничал, порой зевал.

— Иду, Георгий Акимович. — Он подошел к двери, но на случай шального выстрела встал сбоку, у стены. — Я не прокурор и арестовать никого не могу. Я лишь временно задержал ваших друзей. Желаете присоединиться?

— Лев Иванович, ты же умный мужик, кончай ля-ля разводить, разговор имеется.

— Что, пожар? — Гуров переложил пистолет из наплечной кобуры в боковой карман. — А нельзя подождать до утра?

Наступила пауза, затем, чуть понизив голос, Мельник сказал:

— Я знаю, где находится нужная вам дискета. Сейчас помню, а к утру могу и забыть.

Теперь паузу держал Гуров. Да, недаром этот человек занимает высокий пост в партии уголовников, умен, незаурядно умен.

— Уголовный кодекс знаете. — Гуров жестом позвал Юдина. — Статья о необходимой обороне известна. Если мне не понравится выражение вашего лица, стреляю. Сейчас дверь откроется, вы сделаете шаг и остановитесь.

Кац ушел в спальню, Юдин повернул ключ, открыл дверь. Мельник вошел, улыбаясь, держа руки перед собой, демонстрируя, что они пусты. Юдин дверь тут же захлопнул и вновь запер.

Мельник и Гуров смотрели друг на друга, преступник улыбался, сыщик, оглядывая его, равнодушно приказал:

— Снимайте пиджак, бросьте на кресло.

— Хороший пиджак, дорогой. — Мельник выполнил приказ, вновь продемонстрировал пустые руки.

— Брюки!

— Что? — не понял Мельник.

— Штаны сними!

— Что ты такой пугливый! — Мельник снял ботинки, начал стаскивать брюки, неловко запрыгал на одной ноге.

— Для смелых оперативников скоро специализированный крематорий откроют.

Сыщик злился. Ему было наплевать, что о нем подумают присутствующие, но, так перестраховываясь, он был противен сам себе. Им двигал инстинкт самосохранения. Казалось, под ложечкой подергивали туго натянутую струну, она тревожно гудела, во рту пересохло. И хотя никто, конечно, не мог догадаться о том, как ведут себя нервы сыщика, ему было стыдно. Так скверно он чувствовал себя лишь однажды, когда из-за оплошности коллег оказался под дулом пистолета маньяка-убийцы. Тогда сыщик был без оружия, сейчас у него в кармане пистолет, и перед ним не трясущийся наркоман с побелевшим пальцем на спусковом крючке, а хиленький человечек, которого одним ударом можно перешибить. Все так. Но отчего так пронзительно поет струна?

Мельник наконец выбрался из собственных штанов, бросил их на пиджак, повернулся лицом к Гурову, подхватив ладонями обвисший животик.

— Ну, герой-оперативник, доволен?

Гуров, упрямо набычившись, толкнул Мельника в кресло, начал обыскивать одежду, вытащил зажигалку, спросил:

— А это к чему, вы же не курите?

— Необходимая самооборона, бандиты кругом шастают, — быстро ответил Мельник. — Осторожнее, отравишься. — Он повернулся к стоявшему в стороне Юдину. — Принеси мне халат, исчезни и закрой за собой дверь.

Получив халат, Мельник облачился, плотно подпоясался, налил себе изрядную порцию коньяка, хитро глянул на продолжавшего стоять Гурова и сказал:

— Присаживайтесь, Лев Иванович, торговаться будем.

Высокие договаривающиеся стороны консенсуса не достигли, зашли в тупик, переговоры велись, не в пример парламентским дебатам, вежливо, единственную вольность, которую позволяли себе лидеры фракций, это переходы с «вы» на «ты» да замену порой имен и отчеств на вполне литературные слова типа «мент» и «бандит».

Программа Мельника была проста и сводилась к следующему: он забирает бриллианты, после чего они с Гуровым едут в Москву и расстаются у квартиры, за дверью которой находится необходимая сыщику дискета с картотекой преступной организации и ее агентуры.

— Какая гарантия, что я получу картотеку? — спрашивал устало Гуров.

— А где сегодня гарантии? — всплескивал ручонками Мельник. — Лев Иванович, если я обману, вы шепнете, сами знаете кому, и Георгия Акимовича похоронят без оркестра. Это я должен требовать гарантии, что, получив желаемое, вы опять же не обмолвитесь ненароком, но я в подлости вас не подозреваю. Я ставлю жизнь, а вы? Свои паршивые погоны?

• Предыдущая
• 72/88
• Следующая