Кадры решают все - Злотников Роман Валерьевич - Страница 32

• Предыдущая
• 32/59
• Следующая

– Поэтому я поручаю вам продолжить расследование данного происшествия. С ОКХ я договорюсь. И завтра утром жду на совещание, – Геринг недовольно скривился. – От вас куда больше толка, чем от всех этих напыщенных умников и гориллоподобных мордоворотов из СА.

– Прошу прощения, герр рейхсмаршал, но большая часть сведений по этому налету, что я сумел вам доложить, получена мной именно от штандартенфюрера Рауша. Начальника зондеркоманды семь-Б, занимающегося расследованием произошедшего непосредственно в Быхове. Так что…

Но Геринг не дал ему закончить. Он нахмурился и, даже не окинув, а прямо-таки обдав фон Зееншанце недовольным взглядом, небрежно махнул рукой в сторону дверей и сухо произнес:

– Идите, гауптман. Жду вас завтра.

Выйдя от рейхсмаршала, Курт понял, что изрядно перенервничал и проголодался. Он пару минут поразмышлял, воспользоваться ли ему столовой при штабе группы армий «Центр» самостоятельно или все-таки сначала найти дядю, после чего выбрал последнее.

Генерал Гудериан находился здесь же, в здании штаба, только этажом ниже. Увидев гауптмана, он встал и пошел навстречу.

– Добрый день, Курт, ты уже обедал?

– Нет, герр генерал, – холодно отозвался фон Зееншанце, не упустив случая показать свое неудовольствие тем, что Гудериан «сдал» его Герингу. – И благодарю вас за столь лестный отзыв.

– Уже виделся с рейхсмаршалом, – понимающе кивнул генерал, но вместо оправдания тяжело вздохнул. И Курт почувствовал угрызения совести. Дядя же совершенно точно побывал на приеме у рейхсмаршала раньше его. И гауптман сильно сомневался, что тот разговаривал с генералом столь же сдержанно (ну, по меркам Геринга), как с фон Зееншанце. Даже до этого чрезвычайного происшествия Берлин был раздражен низкими темпами начавшегося наступления. Да что тут говорить – самого Курта прислали сюда именно вследствие этого. Так что генералу явно досталось.

– А как прошла ваша встреча с рейхсмаршалом, дядя? Он привез плохие новости из Берлина?

Гудериан вздохнул.

– Самая большая плохая новость, привезенная рейхсмаршалом – это сам рейхсмаршал, – он раздраженно прошелся по кабинету. – Ты представляешь, мой мальчик, он приказал немедленно начать передислокацию люфтваффе, стянув штаффели на несколько хорошо охраняемых аэродромов, которые к тому же должны теперь дислоцироваться на пятьдесят километров дальше от линии фронта, чем сейчас. Представляешь, к чему это приведет?

Курт молча кивнул. Да-а, это были плохие новости. Радиус действия основного истребителя люфтваффе «Мессершмитт Bf-109» составлял около шестисот километров. Причем этой дальности действия он достигал при условии, что не менее половины этого расстояния истребитель пролетел с крейсерской скоростью триста семьдесят пять километров в час, при которой достигалось наилучшее соотношение дальности полета по отношению к расходу топлива. И увеличение расстояния до линии фронта означало, что даже в самом лучшем случае время, в течение которого истребители могли вести бой, так же уменьшалось как минимум на пятнадцать-двадцать минут. А скорее всего, гораздо больше. Ведь надо же было еще и как-то компенсировать увеличившееся вследствие большего отдаления аэродромов время реакции – после подобной передислокации истребителям, вылетающим по вызову авианаводчиков для прикрытия наземных войск, придется дальше и, соответственно, дольше лететь к месту боя. И компенсировать это можно было только тем, что истребители к месту боя летели не на наиболее выгодной с точки зрения топливной эффективности крейсерской, а на более высокой скорости. Ну, или смириться с тем, что русские штурмовики или бомбардировщики успеют сделать по войскам пару лишних заходов. Причем безнаказанных.

Аналогичная ситуация складывалась и с наиболее востребованным для поддержки сухопутных войск пикирующим бомбардировщиком «Юнкерс Ju-87», обладавшим сходным радиусом[56]. Но это были еще не все плохие новости. Сама передислокация должна была привести к тому, что интенсивность использования авиации на какое-то время резко упадет. Ибо для передислокации недостаточно того, чтобы самолеты перелетели с одного аэродрома на другой. Необходимо перевезти технический персонал, перегнать автотехнику, заправщиков, собрать, загрузить, перевезти, а затем развернуть на новом месте мастерские, компрессорные и кислородные станции, заново выстроить снабжение. Пилоты должны изучить новые районы действий, ознакомиться с ориентирами, маршрутами подхода к аэродрому и зонам ответственности штаффеля, заново установить связь со штабами и войсками. И все это в условиях и так развивающегося пока не слишком успешно наступления…

– Так мало этого, – сердито продолжил Гудериан, – после рейхсмаршала вылез этот идиот Бах-Залевски[57] и заявил, что он не готов гарантировать отсутствие подобных диверсий в будущем, если число охранных дивизий не будет увеличено в три раза!

– М-м-м, смелое заявление, – осторожно отозвался фон Зееншанце, – но простите, дядя, я не вижу в нем ничего идиотского. Совершенно понятно, что войска охраны тыла не справляются с русскими диверсантами. И их придется усиливать. Возможно, не столь радикально, но…

– Ты не понимаешь, Курт! – раздраженно прервал его Гудериан. – Наша военная доктрина построена на том, что мы должны закончить войну с тем же количеством дивизий, с которым начали. Вся наша система подготовки резервов, так же как и темпы поставки военной техники нашей промышленностью, ориентированы именно на возмещение потерь, а не на разворачивание новых соединений. Фюрер не хочет обременять граждан рейха излишними военными расходами, тем более, что до сих пор вермахт вполне справлялся. Но именно поэтому в настоящий момент увеличить количество дивизий мы способны только в мирное время.

– Дядя, по-моему, вы забыли, в какой структуре я работаю, – едко отозвался фон Зееншанце, – я все это прекрасно представляю. Но как вы, я думаю, знаете…

– Тогда ты должен понимать, насколько упадут наши наступательные возможности, если этот дурацкий план Бах-Залевски начнет воплощаться в жизнь! Мы и так в мае этого года потеряли десяток пехотных дивизий[58], переформированных в охранные. И нам сейчас их очень не хватает на фронте. А сопротивление русских отчего-то не падает с каждым днем, а лишь возрастает. Хотя мы рассчитывали совсем на другое. Вспомни, во французской кампании Франция капитулировала уже на сроковой день. Здесь же, в то время когда мы по плану должны уже вовсю маршировать по Москве и Ленинграду, мы все еще пытаемся взять Киев[59]. А представь, что будет, если у нас заберут еще двадцать дивизий? Или пусть даже не заберут, а просто направят личный состав, который мы можем использовать для пополнения армейских частей, на их формирование? С чем тогда останутся фронтовые части? О какой их боеготовности можно тогда говорить? Ты знаешь, насколько упала численность моих передовых дивизий? Я и так, без всех этих негативных изменений, вижу, что наши возможности наступать сократились настолько, что мы способны только на одну стратегическую наступательную операцию на всем русском фронте. И нам уже надо выбирать, куда двигаться дальше – на Москву, Ленинград или на юг. А мы до сих пор не сделали даже такого элементарного шага, и пытаемся дергаться по всем трем направлениям, сжигая наши последние резервы. А тут еще и такое!

– Я вас понимаю, дядя, – нейтрально отозвался фон Зееншанце. – И даже где-то поддерживаю. Но посудите сами: сейчас, после этих налетов, мы все равно вынуждены отрывать на охрану наших тылов весьма значительные силы. Насколько мне помнится, даже после первых налетов их численность была сравнима с дивизией, пусть и не полной. Но таковых на фронте сейчас и нет… И это кроме уже имеющихся охранных. А после последнего налета, я думаю, пришел приказ на выделение для этой задачи дополнительных сил. Не так ли?

• Предыдущая
• 32/59
• Следующая