Серенада для Грейс - Дар Фредерик - Страница 16

• Предыдущая
• 16/27
• Следующая

Я вынимаю фонарик из укрытия и провожу лучом по коридору.

Здесь помещается администрация во всем своем великолепии. Частная администрация, если можно так выразиться… Частная и шикарная. Пол покрыт ковром толще, чем парижский асфальт. Это хорошо, поскольку не надо красться на цыпочках! Вы здесь можете провести целый эскадрон верхом, не разбудив соседей.

Я толкаю двери по очереди. Они открываются в мир столов и полок с кляссерами… Все без интереса… Я их вновь закрываю и продолжаю поиски.

Что, собственно, я ищу?

О! Перестаньте задавать идиотские вопросы! Если б я только знал!

Я пришел сюда просто потому, что Стоун не показался мне слишком откровенным, потому что он морской перевозчик и потому что Ролле занимался делами своего отца, торгующего с Африкой… Наконец, потому, что я иду по следу некоего Хиггинса, который, как я подозреваю, замочил Марту Обюртен. Браво, дорогой, но французское правительство не платит тебе за то, что ты делаешь работу британской полиции. Что ты на это скажешь?

Дело меня интересует постольку, поскольку оно связано с историей Эммануэля Ролле. Хотя, с тех пор как я иду по следу, нос по ветру, как гончая, о Ролле вообще не было речи… Нет, именно из-за него я заинтересовался Мартой, затем труп Марты вывел меня на Хиггинса… И в свою очередь, сам того не зная, Хиггинс навел меня на Стоуна… Смешно, как все люди спаяны друг с другом, — социум…

И вот я перед дальней дверью. Мне бы следовало начать с нее, так как надпись черными буквами «Вход воспрещен» — слово-приманка для воров и полицейских.

«Вход воспрещен» для меня звучит как приглашение войти…

Сезам, откройся! Замки по ту сторону Ла-Манша такие же сговорчивые, как и наши.

Я вхожу и соображаю моментально: кабинет директора.

Мебель дорогая, массивная, как лондонский Тауэр. На стене портрет человека с лысым черепом и челюстью, будто взятой у жены напрокат, поскольку своя была забыта в трусиках проститутки. Несмотря на это, губы сжаты и глаза выпучены, как это обычно бывает на фотографиях выпускников аристократических школ. Он похож на Стоуна, как один старый башмак похож на другой старый башмак. Видно, это устоявшаяся в компании традиция.

Стоун-папаша не прищуривается, когда я наставляю свет фонаря ему в глаза. Наоборот, абсолютно не ослепленный, он смотрит на меня с укоризной…

— Не мучайся, папаша, — подмигиваю я ему, — я пришел просто поглазеть.

Так, окно комнаты закрыто ставнями… Если я правильно ориентируюсь, окно должно выходить во двор, а значит, можно включить свет. Сказано — сделано.

Благодаря неоновому освещению я могу рассмотреть кабинет в деталях. В углу сейф такой величины, что мог бы служить пристанищем для беженцев. Вот моя главная цель, уверяет внутренний голос. Но только моя отмычка слишком молода, чтобы атаковать старого зубра такого формата…

Соображая, что делать, я смотрю на него… Он смотрит на меня… Что-то подсказывает мне, что он согласен. Я поднимаю медальон, закрывающий замок. Замок с цифровым набором. На нем установлен диск, похожий на диск телефона. Я пробую крутить, но он вращается вхолостую… Нет ничего противнее…

Господи, дойти сюда, рисковать жизнью и отступить перед холодным куском армированного чугуна — это оскорбительно…

Я пробую комбинации цифр… Но это то же самое, что тереть пальцем по стеклу и ждать, когда посыплются искры.

То же самое, что пытаться ухватить луч прожектора.

Меня это возбуждает… Злит… Я вхожу в раж…

Я кручу диск как помешанный…

Эх, черт, сюда бы газовый резак! Но я не ношу его с собой постоянно.

Машинально я вытряхиваю все из своих карманов, будто в надежде найти там комплект инструмента для резки металла.

Но, вы понимате, или скорее не понимаете, поскольку только следите за тем, что я вам скажу, — вот происходит чудо, как оно всегда происходит в жизни трехнутых на какой-то идее, готовых любой ценой идти до конца… Выворачивая карманы, я натыкаюсь на пуговицу убитой Марты. И на цифры, нанесенные на обратной стороне.

18-15-12-12-5.

Я набираю эту комбинацию на замке, ругая себя последними словами, что делаю все зря, как дурак…

У меня заканчивается не только запас общепринятых ругательств, но и собственного сочинения, как вдруг дверь сейфа открывается!

Цифры на пуговице не простые — это шифр: дверца-то открылась! Я вспоминаю всякие дурацкие истории. В частности, такую: корабль движется со скоростью двадцать узлов и идет в Гибралтар. Сколько лет капитану корабля?

Выйдя наконец из остолбенения и пообещав себе изучить поближе связь пуговицы с сейфом, я начинаю исследовать содержимое…

Внутри лежит большая пачка дел в папках. Но я даже не стараюсь их открыть, поскольку все эти бумажки написаны по-английски, то есть для меня нечитабельны.

Папки занимают две верхние полки. Но ниже находится другой сейф, поменьше, как бы детеныш в утробе матери. К огромной радости, этот малыш запирается на ключ, поэтому мой «Сезам, откройся» как раз годится.

И действительно, небольшая демонстрация техники, и — я был прав! Ух! Какие же двери я смог открыть этой ночью! Честное слово, мне это будет сниться…

В маленьком ящике-сейфе аккуратненько сложено множество небольших кожаных мешочков.

— Золото! — бормочу я.

Мое сердце начинает учащенно биться. Сердце мужчин — даже таких честных легавых, как я, — всегда начинает бешено колотиться при виде такой кучи золота. Руки дрожат, вы меня понимаете?

Превозмогая тряску, я беру один из кожаных мешочков, раскрываю и вижу отделения, в которых лежат пакеты размером с полкило муки.

Я открываю один. Держитесь крепче, а то упадете! Внутри не золото, а именно мука. Во всяком случае, похоже на муку белого цвета.

Но только я вам не советую готовить из этой муки пирожки! Черт возьми! Такую муку используют в очень маленьких дозах. И кладут не в рот, а в нос. Нюхают! Словом, это кокаин, ясно?

Здесь, наверное, килограммов двадцать. Вы представляете себе, сколько эта дурь стоит? Состояние!

Но что-то я перестал понимать, что происходит.

Я снова закрываю мешочек и кладу его на место в сейф. Да, черт побери, я только что сделал огромное открытие в своем расследовании…

И это не говоря ни слова по-английски и не пользуясь всеми замечательными возможностями Скотленд-ярда… Когда Брандон узнает об этом, не думаю, что он и дальше будет упражняться в сохранении своей репутации… Уверен, что он забудет о хладнокровии и чопорности. Мне бы очень хотелось услышать от него какое-нибудь ругательство, пусть даже по-английски. Это доставило бы огромное удовольствие и мне, и всему человечеству.

Но выходит так, что сразу мне не удастся получить это удовольствие.

И возможно, никогда не придется. Обернувшись, я прихожу к печальному заключению, что в комнате я не один.

В проеме двери стоят двое. Один — это Стоун, а другой — молодой, высокий, в коричневом замшевом жилете. Стоун держит руки в карманах, но второй в отличие от первого держит револьвер с вместительным барабаном и коротким стволом. Это то самое оружие, которое делает в теле дырки шириной с входную дверь универсального магазина.

А если бы вы видели молодого блондина, то не сомневались бы, что у него одно-единственное желание на свете — стрелять.

У парня выдающаяся квадратная челюсть, а злые холодные глаза настолько безжалостны, что от страха сделал бы под себя даже удав-констриктор. На лбу морщины от напряжения, на глаза падает челка.

— Маленький хитрец, а? — говорит он на чистом французском.

Даже если этот малый и не родился в Париже, то по крайней мере рос в пригороде, как сорняк…

— О! — ликую я. — Земляк… Сумасшедшее удовольствие услышать наконец родную речь… Так приятно, будто в моей душе колокольчик зазвенел. Причем в мою честь.

Он пожимает плечами.

— В твою честь скоро будет звонить колокол, это точно, легавый!

• Предыдущая
• 16/27
• Следующая