Таких щадить нельзя (Худ. С. Марфин) - Мильчаков Владимир Андреевич - Страница 19
- Предыдущая
- 19/96
- Следующая
— Не заболел ли ты? — участливо спросил Голубкин.
— Нет, просто устал очень, — уже полностью овладев собою, ответил Гаврик. — Надо бы поехать отдохнуть. Вот выйдет Семен Петрович, и я уеду.
— Куда ты поедешь, чудило?
— Обратно в Сибирь. Жарко здесь очень, не климат мне.
Рассуждения о климате и переутомлении дюжего, косая сажень в плечах, парня показались Ване неубедительными. Но продолжать разговор было некогда. Гудок повелительно звал Ваню к станку, и он, бросив на ходу: «После смены встретимся», — кинулся в цех.
Однако встретиться им не удалось ни после смены, ни в течение всей декады. Несколько раз Ваня забегал в завком, но кабинет председателя был заперт. Встречаясь с Голубкиным на территории завода, Буераков первым подбегал к нему, крепко жал руку и кричал:
— Закрутился, понимаешь! Дел невпроворот. Попозже встретимся, поговорим.
У Вани начало складываться впечатление, что Гаврик прячется, старается избежать прямого разговора со своим другом. Стороною он узнал, что Буераков подал в дирекцию заявление об увольнении с завода.
«Что с ним случилось? — недоумевал Ваня. — Это после того письма. Что же было в письме? Может, у него в Сибири девушка или жена осталась?»
Через полмесяца после истории с письмом Семен Петрович Шапочников, побледневший и худой, кожа да кости, вернулся на завод. Организм пожилого человека не окреп даже после месячного лечения в санатории. Поэтому было решено, что Буераков временно останется в завкоме, будет помогать Семену Петровичу.
Гаврик запротестовал. Он говорил, что ему необходимо хотя бы временно, месяца на три- четыре, выехать в Сибирь. Но в парткоме ему просто сказали, что молодому кандидату партии не к лицу быть летуном, что его отпустят с завода, как только Семен Петрович войдет в полную силу. Гаврик подчинился, хотя в нем уже трудно было узнать прежнего энергичного и готового работать дни и ночи парня.
Однажды после первой смены, выйдя из цеха, Голубкин столкнулся с Любой Кнопкиной — Кнопочкой, как ее любовно называли на заводе за маленький рост и чрезвычайную курносость. Люба, работая техническим секретарем завкома, на учете состояла в ячейке слесарно-механического цеха, где Голубкин, даже став кандидатом партии, продолжал секретарствовать.
— Ваня, я тебя ждала. Мне с тобой посоветоваться надо. Просто ужас, что творится… — взволнованно зачастила Кнопочка, оттянув Ваню в сторону. — Недели три тому назад пришел пакет из Сибири, из села Каменка. Я всю почту нераспечатанной передаю председателю. Просмотрит председатель, тогда регистрирую. Тогда Семена Петровича не было, Гаврик один был. Он всю почту просмотрел и вернул мне, а того пакета, который из Сибири, не вернул. Я спросила его, где пакет. А он говорит, что пакет был личный и его не надо регистрировать. Я сказала, что личные пишутся не на завком, а на фамилии, а все, что идет на завком, надо регистрировать. Он тогда даже прикрикнул на меня, а посмотрел так, как будто укусить хотел. — Любочка захлебнулась, вспомнив причиненную ей обиду, но, справившись с волнением, набрала в грудь воздуха и зачастила с прежней энергией: — А пакет не мог быть личным. Он был адресован председателю завкома. А сегодня, понимаешь, тоже такой пакет пришел. Что теперь делать? Семен Петрович сегодня на работу не выходил. В завкоме только Гаврик. Отдавать ему пакет или не отдавать?
Ваня задумался. Ему не хотелось оскорблять друга подозрением. Ведь получается так, что он не доверяет человеку, которого сам же рекомендовал в комсомол. Но в то же время взволнованный рассказ Кнопочки насторожил его, возбудил еще не оформившиеся подозрения. Вспомнив, каким он застал Гаврика в тот день, когда, видимо, и был получен первый пакет, Голубкин решил:
— Отдай Семену Петровичу. Пусть он вскроет и прочтет.
Любочка, довольная решением секретаря своей ячейки, повернулась, чтобы идти. Но Голубкин окликнул девушку.
— Подожди, Кнопочка. Пакет у тебя где?
— С собою, — похлопала себя по груди Люба. — Я его решила не оставлять в завкоме. Мало ли что…
— Вот это правильно, — одобрил Ваня. — Знаешь что? Пойдем сейчас вместе на квартиру к Семену Петровичу. Пусть он сегодня его прочтет. Может быть, в пакете что-нибудь очень важное.
В проходной Ваня и Любочка столкнулись с Гавриком. Увидев Голубкина с девушкой, Гаврик дружелюбно, но слишком уж оживленно, закричал:
— Вы куда это вдвоем направились?! Ой, смотри, Ванюшка, все расскажу Настеньке. Она тебе задаст!
Непривычный ко лжи, Голубкин смутился.
— Случайно получилось, — начал он оправдываться. — Я после смены…
— Ладно, ладно, — подсмеивался Буераков. — Знаем мы эти «случайно». Ты мне зубы-то не затоваривай. Они у меня здоровые.
Отмахнувшись от не в меру оживленного Гаврика, Ваня поспешил за ушедшей вперед девушкой. Буераков проводил Голубкина долгим взглядом, но веселую улыбку с его лица, как водой смыло. Хмурый и настороженный, он вошел в свой кабинет в завкоме. На столе лежала целая груда пакетов — свежая почта. Буераков торопливо просмотрел обратные адреса пакетов и, на обнаружив того, который его интересовал и пугал, принялся разбирать почту. Но ему не работалось. Перед глазами так и стояли куда-то торопившиеся Любочка и Голубкин. Через полчаса он запер завком и направился к проходной.
Семену Петровичу и в самом деле сильно нездоровилось. Он лежал в постели одетый, но без сапог, прикрытый большой пуховой шалью жены. Ваню и Любочку старик встретил приветливо и сразу же закричал жене, чтобы ставила самовар. Узнав про пакет, он немедленно потребовал его.
Прочитав первые строки, старик откинул в сторону пуховую шаль и сел в постели, худой, взъерошенный, с двухдневной сивой щетиной на подбородке. С каждой прочитанной строкой его густые, нависшие брови все больше хмурились. Дочитав, он опустил руку с письмом на колени и позвал жену:
— Саночка! Давай быстрей сапоги!
Саночка, седая, как и ее Семен Петрович, уже с минуту стояла в дверях, недовольно глядя на мужа. Она была готова упрятать Семена Петровича под пуховую шаль, как только он закончит чтение письма. Но, догадавшись по тону мужа, что на заводе случилась беда, она безропотно отправилась на кухню за сапогами.
— Что там написано, Семен Петрович? — не выдержал Голубкин.
Старик протянул Голубкину листок. Буквы запрыгали перед глазами Вани, когда до него дошло содержание письма. Так вот кем оказался его лучший друг, человек, рекомендованный им в члены ленинского комсомола!
В письме трое бедняков села Каменка сообщали, что они прочитали в «Известиях» о награждении рабочего Буеракова Гавриила Нефедовича и очень удивлены ротозейством администрации завода, пригревшей под своим крылышком классового врага и настоящую гидру контрреволюции. Буераков Гавриил Нефедович, — сообщали они, — комсомолец и один из организаторов их колхоза, убит сыном крупнейшего каменского кулака — Самылкиным Игнатом Евтифеевичем еще весною двадцать девятого года. Самылкин после убийства скрылся, забрав с собою документы Буеракова. Отец Самылкина поднял кулацкое восстание, но был поймал и расстрелян осенью в том же двадцать девятом году.
«Мы уже второй раз сообщаем вам об этом, — писали в заключение каменцы. — На первое письмо ответа мы не получили и подумали, не нашел ли Игнашка Самылкин на вашем заводе дружков, которые помогают ему прятать концы в воду? Отпишите нам, долго ли вы будете цацкаться с врагом мировой революции и колхозного крестьянства. Не послать ли нам на завод своих делегатов, чтобы они объяснили вам, что почем?»
Гневные строки письма, казалось, жгли пальцы Голубкину. Он растерянно уставился на Семена Петровича.
— Дядя Сеня! Что же теперь делать?!
— Прежде всего, молчать, — посоветовал тот, натягивал сапог. — Догадывается этот прохвост о письме?
— Ой, кажется, догадывается, — встрепенулась Любочка, успевшая через плечо Вани заглянуть в письмо. — Он меня сегодня спрашивал, нет ли письма из Сибири. Я сказала, что нет, но, по-моему, покраснела.
- Предыдущая
- 19/96
- Следующая
