Семья Усамы бен Ладена - бен Ладен Наджва - Страница 34
- Предыдущая
- 34/97
- Следующая
Мы поселились в районе под названием Аль-Рияд, в светло-бежевом доме, который окружала такого же цвета стена из бетонных блоков, очень похожая на ту, что возвышалась вокруг нас в Саудовской Аравии. Большие металлические ворота тоже были бежевыми. Люди отца бросились к ним, чтобы открыть и впустить многочисденных жен и детей отца на территорию наших новых владений.
Я обменялся взглядами с братьями и понял, что мы думаем об одном и том же. Перед нами была новая тюрьма для нашей матери. За всю ее долгую замужнюю жизнь мать покидала дом, только когда мы ехали навестить родственников или отправлялись в другие владения, принадлежащие нашей семье, например на ферму в окрестностях Джидды. Я боялся, что этот большой дом станет тюрьмой и для меня. Дети Усамы бен Ладена очень редко наслаждались свободой, хотя по сравнению с женщинами семьи мы были вольными пташками.
Изучая снаружи наш новый дом, я осознал, что семья Усамы бен Ладена несколько утратила свою значимость в этом мире. Этот дом был определенно меньше и скромнее, чем просторные особняки, оставшиеся в прошлом — в Саудовской Аравии. Правда, этот дом был больше всех остальных, которые я видел по дороге из аэропорта. В доме имелось три этажа, и я надеялся, что там хватит места для четырех жен и всех детей.
Отец пошел вперед, показывая нам дорогу.
Мы со старшими братьями последовали за ним, зная, что он терпеть не может, когда его дети не ведут себя как взрослые. Даже малыши молча шагали за ним. Мать и другие жены, скрытые от внешнего мира чадрой, шли следом за нами, потому что такова традиция: женщины должны идти позади мужчин.
Пройдя через двор, отец распахнул двустворчатые деревянные двери, выкрашенные в скучный коричневый цвет. Конечно, он уже принял решение, кто где будет жить. Нам сказали, что комната справа — для гостей семьи, для родственников, которые захотят нас навестить. Слева — апартаменты тети Харийи, матери малыша Хамзы. Они были самыми маленькими, ведь у нее только один ребенок, но все же места хватало: просторная гостиная, ванная, кухня и две спальни. Оставшуюся часть первого этажа занимали кабинет отца и его личный офис.
Мраморная лестница вела на второй этаж. Там располагались апартаменты тети Хадиджи и тети Сихам.
Забравшись выше еще на один этаж, самый верхний — именно эту часть дома всегда предпочитала моя мать, — мы попали в комнаты, предназначенные для нашей семьи. Там были четыре спальни, гостиная, несколько ванных, третья кухня и лестница на крышу. Как и в Саудовской Аравии, дома в Судане строили с плоской крышей, так что крыша служила дополнительным жилым пространством.
Дом нас разочаровал — он не отвечал нашим вкусам. Но делать нечего, оставалось лишь поселиться здесь и надеяться на лучшее. Без сомнения, мы были озорными мальчишками, и в тот самый момент, как родители заперли двери в свои личные комнаты, мы проявили бурную активность — стали изучать другие помещения и ссориться по поводу того, кто где будет спать, но были при этом достаточно осторожны и не повышали голос, чтобы не спровоцировать одну из знаменитых отцовских вспышек гнева.
Дом был весьма скромно обставлен, что нас нисколько не удивило. Отец всегда презирал вычурность и всякие изыски, по крайней мере, в том, что касалось его семьи. Он часто говорил, что мы не должны быть избалованными — мы такими и не были. На полу лежали дешевые персидские ковры, на окнах висели простые бежевые занавески. Вдоль стен были разложены синие подушки для сидения — так принято в арабских домах. И все: никаких украшений интерьера, даже ни одной картины. Правда, мы заметили свидетельства деловой деятельности отца на стенах его кабинета на первом этаже. Мы пытались разобраться в висевших там картах и планах — на них изображались дороги и фабрики, которые он строил, — но мы не поняли их смысла. Как всегда, кабинет отца был доверху забит сотнями книг на английском и арабском, в основном по религии и военному делу. Отец научился бегло говорить и писать по-английски, потому что его собственный отец считал, что детям необходимо хорошее образование.
Когда мы наконец вернулись к себе, выяснилось, что в комнатах не хватило места, чтобы поставить обычную кровать каждому из нас. Поэтому мы спали на матрасах, брошенных прямо на пол. С утра, чтобы передвигаться по комнате, матрасы приходилось скатывать.
Сад возле дома был весьма обширным — места для мальчишечьих игр предостаточно. И в отличие от сада в Саудовской Аравии, где почти не имелось растительности, здесь зеленели деревья и пышные кусты, а по краям сад обрамляли цветочные клумбы. Всё, что находилось рядом с домом в Аль-Рияд Вилладж, нам понравилось, включая большой кусок земли, где ничего не росло — мы надеялись сделать из него футбольное поле.
Жизнь постепенно налаживалась.
Но, несмотря на первые положительные моменты, у меня в голове продолжали тесниться беспокойные мысли. Что будет с кобылицами, которые остались в Саудовской Аравии? Когда в Хартум привезут наших жеребцов? Купит ли отец других лошадей здесь, в Судане? Найду ли я друзей на новом месте? Придется ли мне ходить в государственную школу?
Основным источником моих тревог была школа. А вдруг школьный опыт, который мне предстоит получить в Судане, превзойдет в своей чудовищности всё, что довелось пережить в Саудовской Аравии? Я молился о том, чтобы наш отец, занятый своими делами, забыл подыскать для нас школу.
Но не прошло и нескольких дней, как мы с братьями получили удручающее известие от одного из наших шоферов: отец уже определил нас в местную школу. Однако, узнав, что будем ходить в лучшую частную школу в этой стране, мы воспряли духом.
Вскоре нас облачили в новую школьную форму, и я заметил, что она здорово напоминает форму суданских военных. Позже мне объяснили, что политика суданского правительства состояла в том, чтобы мальчиков с детства учили быть солдатами.
Мы были в восторге, узнав, что нас будет забирать у дома школьный автобус. Вместе со мной ходить в эту школу предстояло еще шестерым счастливцам. Прежде всего моим родным братьям Абдулле, Абдул-Рахману, Сааду, Осману и Мухаммеду — ему, младшему из нас, исполнилось семь. И еще в ту же школу определили восьмилетнего Али, первенца тети Хадиджи и нашего сводного брата.
В первый день занятий мы волновались, но волнение было радостным. После молитвы помчались домой, чтобы скинуть с себя тобы и надеть школьную форму. Одевшись, мы не стали терять ни секунды и тут же бросились к автобусной остановке, где нам велели ждать. Ровно в 6:30 утра появился большой белый автобус. В жарких странах занятия начинаются и заканчиваются рано: учатся обычно с семи утра до часу дня. Мы шумно затолкались в автобус, и тут нас ожидало самое большое потрясение в жизни. В автобусе сидели девочки!
Мы с братьями подумали сперва, что по ошибке забрались не в тот транспорт. Но через секунду заметили, что там находятся и мальчики, одетые в такую же форму, как и мы. Не зная, что делать, мы протиснулись вперед, отметив, что мальчики и девочки сидят не вместе.
И все же подобное было бы немыслимо в Саудовской Аравии, где вся общественная жизнь строго разделена по признаку пола, включая свадьбы, вечеринки, ужины в ресторанах и учебу. В Саудовской Аравии девочки ходят в одни школы, а мальчики в другие. Если девочка хочет изучать предмет, который преподает мужчина, единственный способ это сделать — с помощью видеозаписей или телевидения. Мне рассказывали, что некоторые наиболее консервативные женщины закрывают лицо, даже когда видят мужчину на экране телевизора.
Многие мусульмане верят, что если не связанные родственными узами мужчина и женщина находятся в одной комнате, то на самом деле в комнате не двое, а трое — и третий сам дьявол. Из подобного смешения полов ничего хорошего не выйдет — по крайней мере, так нас учили в Саудовской Аравии.
В Судане девочки-ученицы должны были сидеть с левой стороны автобуса, а мальчики с правой. Мы с братьями торопливо отыскали себе места и уселись, молча оглядывая автобус. Признаюсь, мои глаза не раз поворачивались в сторону девочек, но я заметил, что большинство из них скромно отводили взгляд и старались не смотреть на мальчиков. Время от времени самые дерзкие девочки поднимали глаза, и на их лицах мелькала застенчивая улыбка, но бо?льшую часть времени они разговаривали друг с другом и весело смеялись. Я так и не осмелился с кем-нибудь заговорить. Вскоре я заметил, что у водителя автобуса, похоже, были глаза на затылке: он мгновенно делал выговор ученику, если тот пытался пообщаться с противоположным полом. В моем воображении всплыло строгое лицо отца. Я подумал: если только он узнает, что в новой школе его сыновья будут учиться в непосредственной близости от девочек, он без всяких церемоний заберет нас оттуда.
- Предыдущая
- 34/97
- Следующая
